— Я должна помогать с баллом. — При виде его непонимающего выражения лица, я добавила. — С Сади-Хавкинс баллом.
— Это же не так плохо. Ты всё равно хотела туда пойти, разве нет?
— Я хотела пойти туда с тобой, но тебе это не интересно.
Он отпустил мою руку.
— Это сложно.
— Нет, всё очень просто. Тебе важнее сохранить свою тайну, чем быть вместе со мной. И это причиняет боль, Колин, в этом нет ничего сложного. — Я сжала на коленях руки в кулаки.
Он не отрывал взгляда от дороги.
— Ты не понимаешь.
— Потому что ты ничего мне не объяснил.
— И не собираюсь, — сказал он окончательно и неуступчиво как камень. — Я не должен был целовать тебя вчера. Я вообще не должен был тебя целовать.
Долю секунды я даже не чувствовала, какую сильную боль причинили мне его слова — также как бывает, когда режешь хлеб и нож соскальзывает. Ты понимаешь, что что-то не так и что должно быть больно, но испуг оглушает, даже когда рана начинает кровоточить. А затем наступает шок.
Давно это было, когда Колин в последний раз разговаривал со мной в таком невыносимом, пресыщенном тоне. Услышав его теперь, я вернулась обратно в тот день, когда мы познакомились, и он называл меня «дитя» вместо «Мо», таким образом причислив к избалованному ребёнку, а я предположила, что он безголовый и бессердечный головорез. Если он действительно думал, что это была такая ошибка поцеловать меня, значит мы изменились меньше, чем я думала.
— Тогда прекрати это.
— Мо…
Он припарковал машину на узкой улице позади Слайс и выключил двигатель. Тепло из кабины испарилось.
— Ты сказал, что знаешь меня. — Я разозлилась на него, потому что он не доверял мне, и на саму себя, потому что давила на него. — Ты должен знать, насколько это больно.
— Я знаю.
Он потянулся ко мне, но я оттолкнула его руку.
— Тогда прекрати это. Снова ограничься лишь тем, чтобы быть моим телохранителем. Или ещё лучше — найди мне нового. Я с тобой покончила.
Я выскочила из машины и так сильно хлопнула дверью, что аж заболело плечо. Не оглядываясь, я вошла в кухню. Никогда прежде я не радовалась так монотонному наливанию кофе и подаче тыквенного пирога, а ля мода.
Колин не последовал за мной, и я внушила себе, что рада этому.
Когда я одевала фартук и платок, я разглядывала сегодняшних гостей через кухонную стойку. Моя мать остановилась, чтобы поговорить с одним постоянным клиентом, Брэнтом, который управлял страховой конторой в нескольких кварталах отсюда.
— Замечательный пирог сегодня, Анни, — сказал он. — Мужчины и за меньшее предлагали руку и сердце.
Она тут же одарила его непринуждённой улыбкой, подливая в чашку кофе.
— Ах, не знаю.
— Я знаю. Просто не могу себе представить, как ты со всем так легко справляешься. Ты, должно быть, уже устала от варки. Когда тебя в последний раз приглашали на ужин?
Он пытался закадрить мою мать. Нормальный, порядочный, без преступного прошлого мужчина флиртовал с моей матерью. Я не знала, смеяться мне, обидеться или аплодировать. Какой бы была наша жизнь, если бы она ушла от отца несколько лет назад и нашла кого-то другого. Я была уверена, что она никогда даже не рассматривала эту возможность. Она была слишком верна моему отцу и принимала свой брачный обет слишком серьезно. Возможно, она так и не поймёт, что Брэнт приглашал её на свидание.
— Я весь день провожу в ресторане. На самом деле, я не особо люблю выходить куда-нибудь. — Она поигралась своим обручальным кольцом и умчалась, чтобы позаботиться о другом госте. Лицо Брэнта вытянулось, но я была единственной, кто это заметил.
Я удивилась, как изворотливо моя мать отвергла его, как будто у неё был опыт. Сколько раз это уже происходило в предыдущие годы? Сколько раз я не замечала? Казалось, будто я смотрю через объектив моей камеры, а оказывается, что фокус был установлен совершенно неправильно. Это чувство было очень неприятным.
— Милая! — Моя мама улыбнулась, когда я прошла в ресторан через пендельтюр.
Я схватила блокнот для заказов с прилавка. Брэнт ушёл.
— Как прошёл твой день?
— Хорошо, — сказала я, безуспешно пытаясь снова спрятать под платок выскользнувший локон. Наши отношения никогда не были настолько хорошими, чтобы я смогла поговорить с ней о парнях. А учитывая имеющихся ввиду «парней», я не собиралась что-то в этом менять.
Она испытующе посмотрела на меня.
— Ты выглядишь несчастной.
— Я всего лишь устала, — сказала я, вспомнив, что сказал Билли вчера вечером о том, как я испортила ей день.
— Присядь на несколько минут.
Она указала на пустой стул возле прилавка, и я повиновалась, наблюдая, как она готовит мне чашку чая.
В то время, как я грела руки о белую керамику, она положила брауни с подставки для десертов на тарелку и подвинула её ко мне через прилавок.
— Ты не можешь обслуживать гостей с таким лицом.
Я уставилась на неё. Либо она чувствовала вину из-за вчерашнего вечера, либо я выглядела ещё более жалко, чем чувствовала себя.
— Я спешу, нужно отвести заказы, если только… я нужна тебе здесь?
В её голосе слышалась полная надежд нотка, и я слабо улыбнулась.
— Уже всё в порядке, — сказала я. — Чай помог.
— Может тебе нужен перерыв. — Она наклонилась вперёд и поправила мой платок. — Я ужа какое-то время думаю над тем, что нам стоит куда-нибудь съездить.
— Съездить, — повторила я.
Её сознательно весёлый тон насторожил меня.
— Ты и я. Девочки Фицджеральд, и на некоторое время оставить все проблемы здесь. Не на долго, только на выходные, чтобы ты не пропускала школу.
У нас не было денег на спонтанный отпуск. И куда нам поехать? Для Диснейленда я была уже слишком взрослой, а моя мать не тот человек, который проводит время в оздоровительном отпуске. Либо по приказу Билли она пыталась увести меня из города, либо…
— Мы могли бы навестить отца.
— Нет.
Мой ответ прозвучал как выстрел из пистолета, рефлекс, который я приобрела за последние четыре года.
Она нахмурилась.
— Но он хочет нас видеть, чтобы отпраздновать хорошую новость.
Мне удалось сдержаться, не указав ей на тот факт, что не все считают его досрочное освобождение хорошей новостью.
— Я не поеду в Терре-Хот, мама. — Прежде чем она успела спросить почему, я уже привела единственную причину, которую она примет. — Ты знаешь, что перед Днём благодарения они всегда заваливают нас работой.
Она завязала волосы в узел и от разочарования надулась.
— Но мне кажется нечестным заставлять его ждать до каникул.
— Мне жаль.
Если бы я даже попыталась навязать ей подержанную машину, то не была бы настолько неискренней, но её настроение заметно улучшилось, когда я сказала это.
— Мы могли бы поехать в эти выходные, — предложила она. — Быстрая вылазка.
— Я не могу. Я должна помогать с баллом, помнишь? — Сколько же ещё отговорок мне придётся придумать?
Она колебалась, но потом взяла себя в руки.
— Сестра Донна всё поймёт, если мы найдём для тебя другой способ заняться волонтёрской деятельностью. Это семейный вопрос!
Возможно, но я не собиралась рисковать.
— Ты представляешь, какой я буду выглядеть неблагодарной? Они дали мне второй шанс, я не могу пренебречь им.
— Но я обещала твоему отцу.
— Так поезжай и навести его.
Она нахмурилась.
— Я бы не хотела оставлять тебя одну.
— Я не одна. У меня есть телохранитель. И очень дорогая сигнализация.
Не то, чтобы я планировала хотя бы даже заговорить с моим телохранителем, скажем в следующие пятьдесят лет.
— Ты можешь ехать, если хочешь. Но я останусь здесь.
— Посмотрим, — сказала она. — Сестра Донна, скорее всего, не одобрит, если ты захочешь увильнуть от своих обязательств. Важно, чтобы она знала, что ты всё ещё та же надёжная, здравомыслящая девушка, какой была раньше. И мы, собственно, могли бы поехать в какие-нибудь другие выходные. Может быть после Рождества. Возможно будет более разумным поехать на каникулах, между семестрами.
Я наблюдала, как она убеждает себя в том, что не совсем проиграла — она нашла способ, пожелать альтернативы. На протяжение лет она стала в этом настоящем мастером.
В конце концов она кивнула.
— Я подумаю над этим.
— Прекрасно.
Когда я заняла место за прилавком, я приклеила к лицу улыбку. Широкая улыбка означала больше чаевых, а большие чаевые, это больше денег для Нью-Йоркского фонда. Кроме того, я знала, что Колин наблюдает за мной через окно, и хотела, чтобы он точно видел, как я счастлива без него.
Глава 19
Час спустя мне больше уже не хотелось улыбаться, когда зашла Дженни Ковальски, закутанная в свою спортивную, зимнюю куртку. Я стояла за стойкой и заворачивала столовые приборы в салфетки. Я явно не смотрела из окна на Колина.
— Я так и думала, что найду тебя здесь, — сказала она и повернула свою кофейную чашку. Я наполнила её кофе без кофеина, даже не спросив, какой сорт она хочет. Если на земле и существует человек, которому срочно нужно потреблять меньше кофеина, то это Дженни.
— Чего ты хочешь?
— Я слышала хорошую новость. Поздравляю.
— Хорошую новость?
— О твоём отце.
Она насыпала три пакетика сахара в свой кофе.
— Как же прекрасно иметь отца, который может вернуться домой.
Я медленно выдохнула и повела плечами.
— Можешь сделать мне одолжение? Либо скажи, что ты здесь делаешь, либо уходи.
Она играла с меню.
— Я же тебе сказала, что ты должна приглядеться к своей семье. Ты пригляделась?
— Я была сильно занята, — ответила я сквозь зубы, — и мне нужно обслужить ещё другие столики. Кроме того, на что бы ты там не надеялась, что мне удастся откопать — это ничего общего не имеет со мной.
Дженни рассмеялась.
— Разве ты не настолько сообразительная? Конечно это касается тебя. Твой дядя предпринял всё возможное, чтобы сохранить контроль над своей территорией. Попросить тебя соврать во время опознания — это ещё ничто по сравнению с тем, что он сделал сейчас.