— Нисколечко.
Он отпил глоток виски.
— Всё закончилось? Ты с ними разобралась?
— Я никогда с ними не разберусь. Если наступит третья мировая война, единственное, что останется на этой планете, это тараканы и твинки — и Дуги, говорящие мне, что я должна спасти чёртов мир!
Его глаза потемнели, наполнившись тревогой, но он позволил мне продолжать.
— А как тебе это удаётся? — спросила я. — Как ты можешь выносить тот факт, что проведёшь всю свою жизнь, привязанный к чему-то… к кому-то, даже если совсем этого не хочешь? Разве тебя это не бесит? И ты никогда не захочешь иметь собственную жизнь?
— Это моя жизнь. Я принял решение, которое привело меня сюда. Теперь делаю лучшее из того, что у меня есть. Однако это не мешает мне иногда хотеть большего, — он поворачивал стакан в руке, разглядывая янтарную жидкость, как будто она знала ответ. — Значит Дуги не отпускают тебя?
— Я нужна им. А у них в руках все преимущества.
Понимание промелькнуло, словно тень, на его лице. Без слов он протянул мне стакан.
— Итак, — сказала я, после того, как виски ударил в кровь и придал мне мужества. — У нас был уговор.
— Неужели?
Он сел на край кровати, упёршись локтями в колени, и для случайного наблюдателя выглядел расслабленным.
— Я пообещала тебе вернуться. И вот, — я встала и энергично покружилась, как будто представляя саму себя, — я здесь.
Уголки его губ дёрнулись.
— Понимаю.
И он действительно понимал. У него был этот неторопливый, голодный взгляд, который смёл более основательно все мои секреты и защитные валы, чем алкоголь. Я медленно прошла через комнату и села на кровать напротив него.
— Пришло время платить по счетам.
— Ты ведь вовсе не хочешь оставаться здесь, — сказал он. — Ты уже целую вечность собираешься уехать в Нью-Йорк.
— А если я останусь, — настаивала я, — что тогда случиться?
— Зависит от того, — он прикоснулся к краю моего пуловера.
— От чего?
— От того, будешь ли ты и дальше вешаться мне на шею.
Я ударила его по плечу, и он поднял взгляд. Его глаза были полны смеха и желания.
— Знаешь, я ведь не святой.
— Я так рада это слышать.
Я наклонилась вперёд и пылко его поцеловала. Его руки судорожно обняли меня за талию, и я погрузилась в восхитительно знакомое чувство, в то время, как вкус виски смешался на моём языке со вкусом Колина.
Когда мы оторвались друг от друга, чтобы глотнуть воздуха, я сказала так рассудительно, как могла:
— Я не вешалась к тебе на шею.
Он откинулся назад, пытаясь подавить смех.
— Ты зашла, выпила два стакана виски, предложила остаться в Чикаго и поцеловала меня. Как же ещё я должен это толковать?
Это был риторический вопрос, но я не могла по другому и про себя ответила на него. Колин был надёжным и сильным, и я так сильно хотела его, что это съедало меня изнутри. Но я сделала именно то, что он описал: я, обиженная и рассерженная, зашла в комнату и захотела чего-то, что заставило бы исчезнуть боль.
— Не то, чтобы я из-за этого жаловался, — сказал он, проводя рукой от шеи до кончиков моих пальцев, а потом осторожно поцеловал.
— А стоило бы.
Он посмотрел на меня.
— Действительно стоит?
— Дело вот в чём, — сказала я. — Сейчас у меня крутиться в голове разное, и многое из этого ужасно. Я думаю, что, если мы займёмся любовью, ты смог бы заставить исчезнуть весь этот ужас, — он хотел ответить, но я приставила палец к его губам. — Но я не хочу смешивать это, потому что позже, всё плохое будет ещё здесь. И не имеет значение, чем мы займёмся… думаю, я не смогу отделить эти вещи друг от друга.
— Ты подумала, что нам нужно заняться любовью.
— Но теперь я так больше не думаю, — объяснила я.
Он скрестил руки за головой и уставился на акустический потолок. Я притянула колени к груди и стала ждать.
— Я размышляю о тебе, — сказал он. — О нас. Я всё ещё ищу способ, как сделать всё возможным, но это сложно. Намного сложнее, чем ты осознаёшь.
Он имел ввиду Тесс. Мне чем-то нужно было занять руки, и я начала обводить рисунок на покрывале, в то время, как он продолжил:
— Мне бы хотелось переспать с тобой, без всяких серьёзных отношений, но я не могу. Ты важна для меня. Я не хочу, чтобы ты относилась к этому легко или переспала со мной только потому, что злишься или чувствуешь себя неуверенно. Не хочу, чтобы оставалось место для сожаления.
Я покраснела. Он ведь не дурак. Уже когда я зашла в комнату, он знал, что что-то не так.
— Мне жаль.
— Не нужно жалеть. Я бы с удовольствием стал тем, кто позаботится обо всём и всё исправит. Но не таким способом. По крайней мере не сегодня ночью, — он переплёл свои пальцы с моими. — Скажи, что мне сделать, чтобы всё снова стало хорошо?
Я вытянулась рядом с ним, положила голову на его грудь и вздохнула, когда он обнял меня.
— Это уже почти идеально.
Глава 40
Пронзительный звонок разбудил меня несколько часов спустя. Я только успела поднять голову, а Колин уже перекатился через меня, чтобы взять свой телефон, он приставил палец к губам.
Часы высвечивали ярко-красным 3:30 утра, а через уродливые занавески с цветочным узором ещё не проникало света. Колин сел, а я обернулась вокруг него, пытаясь сохранить его тепло. Он осторожно отодвинулся и покачал головой. Я прислушалась к разговору, но по его односложным ответам ничего нельзя было понять.
В конце концов он положил трубку и отбросил телефон в сторону. В темноте я видела только силуэт его спины — повисшие плечи, опущенную голову — и залезла под одеяло, как будто могла спрятаться от того, что он сейчас скажет.
— Нужно возвращаться домой, — объяснил он.
Когда он включил настенную лампу, выражение его лица так напугало меня, что к горлу подступила знакомая тошнота. Это было такое выражение, какое люди принимают, когда собираются расколоть твою жизнь на «до» и «после». Я ненавидела это выражение.
— Что случилось?
— Никто не пострадал.
Я начала искать обувь.
— Да говори уже.
Он нашёл на полу мою куртку и шарф и протянул мне. Я разглядывала игру его поджарых мышц, когда он одевал свою трикотажную рубашку. Его движения были не такие как у Люка плавные, в них не было хищного изящества, но он всё равно был красивым.
Я заставила себя остановиться и насладиться моментом. Что бы не скрывалось за этим звонком — это разрушит его. Я сунула ноги в балетки и тщательно обернула шарф вокруг горла.
— Итак?
— Никто не пострадал, — повторил он и посмотрел на меня тем же чёрным, спокойным взглядом. — Твоя мать хотела, чтобы ты об этом узнала.
Я медленно выдохнула. Значит это не мама. Это самое главное. Не моя мама.
— Случился пожар, — сказал он. — В «Слайсе».
— Насколько всё плохо?
Комната казалось накренилась, а яркие цвета занавесок размылись. Он сел и притянул меня на колени. Я положила голову на его широкую грудь.
— Он полностью сгорел, я права?
Она пожертвовала всем, ради этого ресторана — всем — а теперь его больше нет. У меня застрял ком в горле, я не хотела испытывать горе, поэтому цеплялась за гнев.
— «Морган» пострадал от воды и дыма. Но он скоро снова откроется.
— Но не «Слайс».
Он наклонился вперёд и прижал свой лоб к моему.
— Нужно отправляться в путь.
— Это не несчастный случай, верно? Кто за этим стоит, Экомов?
Он пожал плечами.
— Он очень быстро загорелся.
— Почему «Слайс»?
— Билли охраняет дом, но ресторан подходит почти так же хорошо в качестве предупреждения.
Я встала, и Колин взял меня за руку.
— Полагаю, отцу придётся подождать.
— Я тоже так думаю.
Он помог одеть мне куртку, собрал всё и выгнал на улицу. Ночью дождь перешёл в снег, который теперь покрывал землю где-то на два сантиметра. Сумрачное небо предвещало ещё больше снегопада. Звёзд не было видно. До и после, сказала я самой себе. А ночь, которую мы провели здесь, была моментом вне времени.
Так как Колин настоял на этом, то я, положив голову ему на плечо, попыталась уснуть, в то время как он вёл грузовик на север.
— Это всё изменит, не так ли? — спросила я, когда мы были в пути примерно час. Колёсики в моей голове вращались. — Билли по какой-то причине хочет, чтобы я вернулась домой.
— Скорее всего. Я, инстинктивно, скорее держал бы тебя какое-то время на расстояние от города.
Зачем подвергать опасности того, кого любишь? Лицо Люка промелькнуло перед моим внутренним взором. Потому что у этого человека есть что-то, что ему нужно, что-то, что нельзя забрать силой. Что-то, что мог сделать только один этот человек, и больше никто. Что есть у меня, чего так хочет Билли и из-за чего Марко Форелли обратил внимание на старшеклассницу?
Я прижалась ещё сильнее к Колину, вдохнула его запах и попыталась пробудить то утешительное чувство, которое ощутила этой ночью.
Когда мы приблизились к городу, снег и час пик заставили нас медленно ползти вперёд. Там, где мы должны были свернуть на мою улицу, я покачала головой и прикоснулась к руке Колина.
— Поезжай к «Слайсу», — сказала я.
— Я должен отвезти тебя домой.
— Я должна это увидеть. Пожалуйста.
Здание было пустой оболочкой — кисловатый запах пепла и дыма был сильнее слоя снега, покрывающего обломки. Даже сейчас пожарники осматривали развалины, чтобы убедиться, что больше ничего не тлеет.
Пожарные и полицейские машины выстроились вдоль улицы, голубой и красный свет кружился над зазубренными дырами, которые раньше были окнами, выходящими на улицу. Операторы местных телевизионных новостей боролись за лучшую перспективу, откуда можно было увидеть как можно больше разрушений. Не стоило им тратить на это время. Невозможно было пропустить то, что стало со «Слайсом», даже пластиковая табличка на фасаде расплавилась в неузнаваемый комок.
Я выпрыгнула из грузовика, ещё прежде, чем Колин отключил двигатель, поскользнулась на грязной, покрытой сажей куче снега и промочила ноги.