Там не дёрнулся ни единый мускул. Да и выражение глаз почти не изменилось: так, промелькнуло нечто трудно опознаваемое.
— Это вписывается в твою статистику типических случайностей? — вдруг разозлилась Юлька, не выдав чувства ни голосом, ни мимикой.
— Ты уверена, что это девочка? — невозмутимо уточнил Кирилл, вернув язычок молнии на место у характерно поджатого женского подбородка.
— Видела её в зеркале, как на экране. Царапины подлинные. Никакого собственноручного членовредительства в целях мистификации.
— Не барагозь, — прижал её к себе Кирилл, уткнувшись губами в висок. — Ты пояснила, я услышал. И должен подумать.
Юльке вдруг стало абсолютно безразлично, что он там надумает. Как отрезало. Отрезало и напугало. Ещё вчера этот мужчина застил весь мир — не считая сына, который вообще вне конкуренции. А сегодня вдруг отдалился, сам того не желая. Неужели всё было самообманом сердца, жадно польстившегося на горячую страсть?
Страстей Юлька никогда не испытывала: к людям ли, к барахлу, к идеям — без разницы. Всё-то в её жизни проистекало ровно да гладко. Даже с Даянчиком они редко поругивались: как-то вяло, без задоринки и визгливых препирательств. Каждый высказался, отвернулся и пошёл себе заниматься своим делом.
Час, другой, и пути-дорожки обоих неизменно перекрещивались. Чаще всего на кухне, где они садились пить чай, категорически отметая шанс повыяснять отношения. Что прошло — то прошло. И быльём поросло.
Кирилл же взвихрил в ней сонмище чувств — будто пальнул из гаубицы по унылой макушке Лысой горы. И чувства, как старые ведьмы на мётлах, порскнули в воздух. Закружились над своим местом коллективного гнездования переполошёнными встопорщенными воронами. Раскаркались, разогнали водянистую кровь по жилам, а время до невероятной скорости.
Оно понеслось вскачь, не позволяя остановиться хоть на миг. Оглядеться, опомниться. Вертело её в чувственных вихрях радужных ожиданий, что сбывались тут же, обгоняя друг дружку. И тут на тебе: явилась эта хвостатая белая пакость.
Встряла в праздничное колесо несокрушимым корявым дрыном. И колесо треснуло — посыпались сверкающие спицы, как осколки разбитого вдребезги зеркала. Осколки иллюзий и умопомрачительных ожиданий.
— Ты закончила с покупками? — без малейшего намёка на прежний разговор осведомился Кирилл, заботливо заглядывая в лицо любимой женщины.
— Закончила, — бестрепетно отбросила Юлька ободравшую душу острую обиду.
Та вдруг непоправимо обесценилась. Будто она воткнулась с разбега не в стену непонимания, а в дверь спальни. Бывает — о чём тут говорить? На дверь не злятся дольше секунды-другой, ибо глупо. А непонимание любимого… Бороться с ним желание отшибло враз и начисто. Ибо это внезапно потеряло облик чего-то страшно необходимого.
Они вышли из «Бренд холла» в обнимку. Кирилл рассказывал, как сунул в подарочный халат Ирмы Генриховны услужливую продавщицу. Её стройная фигурка по физическим параметрам подходила идеально: старушка у них тощенькая, сколько её не закармливай деликатесами. Так что прикинуть можно — если не брать в расчёт насколько смехотворно смотрелась юная продавщица в роскошном «бабушковом» тёплом халате до пят.
Как ни странно, Юльке поразительно легко давался беззаботный смех. Она буквально давилась им, пока не заболело в подвздошине. Рухнула на переднее сиденье и всё хихикала, хихикала…
Пока доехали до рынка путанными узкими улочками старинного городского центра, трещали наперебой, как подростки. Навспоминали кучу прикольных моментов из жизни офиса. Добавили общих знакомых за его пределами. Словом, оттянулись в пустом времяпрепровождении. И на парковку центрального рынка вкатились в преотличном настроении.
Ящерка нарисовалась, едва переступили порог центрального входа. Зависла перед Юлькой, возбуждённо посверкивая обычно невыразительными рыбьими глазёнками. Закрутила головкой в поисках потенциального исполнителя её непререкаемой воли.
— Сначала овощи, затем фрукты, — набросал Кирилл план закупок. — Потом я оттащу это в машину, и посмотрим остальное.
— Давай, — рассеянно пробормотала Юлька, наблюдая за минутой торжества своей мучительницы.
У той аж глаза разбегались: кого бы натравить на бессовестно неубиваемую жертву? Давай, давай — злорадно подначила та, невольно улыбнувшись. Выбирай очередного бедолагу, которого ты так стремишься упечь в тюрьму. Хоть бы постыдилась: она-то помрёт и никаких забот, а человеку жизнь сломают. Он-то в чём виноват?
Тут же зашевелившаяся совесть отвесила плюху: чему радуешься, дура? Человек-то реально загремит за убийство. Юлька призадумалась: как бы выкрутиться? Вернуться обратно в машину и забаррикадироваться? Тоже не выход. Как показывает уже приобретённый опыт выживания, белой паршивке ничего не стоит направить на таран чужой драндулет. А если в нём будут дети?
— Лучше уж здесь, — проворчала под нос Юлька.
И решила оставаться бдительной, как сапёр, запертый в цистерне с минами.
— Что? — переспросил шагающий рядом Кирилл.
Он крепко держал за руку свою сбрендившую зазнобу. Слишком крепко для романтичного жеста душевной привязанности.
— Говорю: овощи Ирма Генриховна берёт там, — указала Юлька на широкий прилавок с аккуратными пирамидами отменного товара.
И с ящиками, столь же безупречно выстроенными перед прилавком. Коренастый седовласый таджик с солидным пузом и острым взглядом умных глаз, с достоинством солидного человека что-то взвешивал спортивного вида женщине. На вид Юлькиной ровеснице.
Его подручный — молодой смазливый южный джигит — пялился на длинные стройные ноги покупательницы в облегающих кожаных штанах. Юлька его понимала: там было, на что посмотреть: отменные ноги. Особенно упругие шары ягодиц. Да и всё остальное ничего себе: красотка хоть куда.
— Добрый день, Баротулло Аманшонович, — подойдя к прилавку, вежливо поздоровалась она, не позабыв изобразить лучезарную улыбку.
— Здравствуй, красавица, — степенно склонил голову знающий себе цену человек. — Давно не заходила, — заметил он практически на чистейшем русском языке.
Что неудивительно для человека с двумя высшими образованиями, полученными в России. Отличная подготовка к тому, чтобы торговать на рынке — всегда недоумевала Юлька, не отваживаясь лезть к человеку с бестактными вопросами. Может, ему и самому не конфетно от выпадения из рядов таджикской интеллигенции — зачем душу травить? А если всё в ажуре, так и вовсе не радужно соваться с неуместным любопытством.
— Работа, — притворно невесело вздохнула Юлька, разглядывая помидоры идеальных форм и расцветки. — Это они, — указала Кириллу на то, за чем их сюда пригнали. — Больше десятка не берём.
— Как скажешь, — усмехнулся тот, борясь с неразлепляемым пакетом.
Подручный Баротулло Аманшоновича оценивающе разглядывал явно «денежного» покупателя. И старательно раздувался с фальшивой многозначительностью недопёска, мнящего себя матёрым самцом. Юлька мысленно посочувствовала парню, мучительно завидующему каждому, кто богаче него.
Оставила Кирилла у ящика с помидорами и отошла на другой конец прилавка с огурцами — выбор этих ему доверять не стоило. Она и в своей-то квалификации оценщика не уверена. А любоваться после суровым неудовольствием Ирмы Генриховны — это увольте. Было бы из-за чего — успела подумать Юлька, прежде чем поймала взгляд обернувшейся к ней хозяйки обалденных ног.
Верней, отсутствие взгляда: большие голубые глаза напоминали выпуклые фарфоровые пуговицы. Ящерка расселась на коротко стриженной макушке убийцы и нахально поигрывала хвостами. Дескать, это тебе не хлипкая малолетка — бабёнка явно завсегдатай тренажёрного зала.
Не то, что некоторые. Те, кто заползают туда, когда джинсы начинают их выдавливать из себя. Этой бабище сломать тебе шею, как нечего делать: вон какие ручищи накаченные — видать даже сквозь лёгкую не по погоде коротенькую куртейку.
Юлька никогда не считала себя «слишком умной». Тем более способной моментально реагировать на нештатную ситуацию. Но, коли ту ситуацию зациклило, любая русская женщина опамятуется на третий-четвёртый заход. Сообразит, откуда у ситуации ноги растут. После чего упрёт руки в боки и пойдёт в контрнаступление.
Что она и сделала: с изящной непосредственностью обогнула ящики с огурцами — эту импровизированную баррикаду. Сделала вид, будто разглядывает прилавок с другого ракурса, отслеживая противника боковым зрением.
Зомби «делать вид» не умеют — нечем. Что их создательница — к удивлению Юльки — упорно игнорировала. Хотя дурой не выглядела. С обходными манёврами у её созданий тоже полный швах: прут прямо и напролом. Оттого очередная атака и «захлебнулась», налетев на ящики. Зомби снесла — или снесло — баррикаду, устроив тарарам.
Юлька невольно поморщилась, когда бедная женщина рухнула на развалившуюся стопку узких деревянных ящиков. У неё ж все рёбра перецеловались с острыми деревяшками да огурцами — мрак и преисподняя! Кажется, ещё и лицом приложилась — сочувствовала Юлька всем сердцем своей очередной убийце. Ибо морок с той спал, и тотчас пришла боль.
Кирилл оказался рядом через секунду после зомбикрушения. Да и Баротулло Аманшонович оказался резвым не по годам и не по комплекции. Два дюжих мужика осторожно приподняли стонущую женщину. И ещё осторожней перевернули лицом вверх. Как Юлька и ожидала, на них таращились ничего не понимающие, ошарашенные, но вполне живые глаза.
Она присела на корточки. Вытащила из кармана парки всё ещё мокрый платок спасительницы блондинки — даже не заметила, как он там оказался. Осторожно отёрла правую щёку пострадавшей. Та зацепилась взглядом за оказывающую помощь незнакомку, игнорируя склонившихся мужиков:
— Что… со мной?
— Обморок, — мягко пояснила Юлька, глянув исподлобья на Кирилла.
Интересно: тот заметил истинную подоплёку происшествия? Судя по протокольно сочувствующей маске лица, ни черта не заметил. Впрочем, стоял-то спиной — вспомнила Юлька — вот и нечего к мужику придираться.