Юлька плюхнулась на мягкий угловой диван, вытянула ноги и честно доложила:
— Пока не знаю.
— Но стряслось, — уточнила Машка, заливая заварку кипятком.
— Вроде да.
Себе хозяйка дома набодяжила цикория с молоком, то и дело косясь на гостью. С её лёгкой руки и Юлька пристрастилась к странноватому напитку, пахнущему завтраками в полузабытом детском саду тридцать лет назад. Но сегодня на цикорий не тянуло. И Машка поразительным образом чувствовала это.
Она выдержала многозначительную паузу и озвучила результаты своего наблюдения:
— Никаких следов счастливого восторга влюблённой дуры. Налицо кислая рожа, офигенный фингалище и прочий ущерб на теле. Он что, тебя лупит?
— Пока нет, — рассеянно протянула Юлька, прикидывая, с чего бы начать повествование о делах своих грешных.
— Пока? — иронично усмехнулась Машка. — То есть, не исключено? — затренькала она своими любимыми чашками для особо «приближённых» гостей.
— Не злопыхательствуй, — поморщилась Юлька, выуживая из сумки трюфели.
Подначки мешали сосредоточиться, не мешая вскрывать коробку. Ехидная злыдня это чувствовала, но спуску не давала:
— Олигархи не любят, когда их бабы начинают задумываться. Поменьше осмысленности в очах. И побольше ражих эмоций, — одарила дурацким советом подруга, инспектируя чайную ложечку. — Опять кое-как помыли. Засранцы.
— Лучше бы озаботилась тем, чего не любят программисты.
— Программисты не любят, когда вытирают пыль вокруг компа, — со знанием дела отрапортовала «програмистова жёнка». — Если под рукой ни единого клочка бумаги, они пишут пальцем на пыльной столешнице.
— Очень смешно, — съязвила Юлька, разворачивая конфету, которую и запихнула в рот целиком.
— Очень не смешно, — парировала подруга, вновь запуская руки в настенный шкаф. — Ибо никто не умеет так дуться, как программист. Зато никто так не смешит, как старые влюблённые дуры.
Она изобразила на лице скепсис и решила подтолкнуть унылую мямлю:
— Ты зачем припёрлась? Испортить мне праздник? Скоро вернутся мои мужики. И пресекут все поползновения украсить их быт. У меня нет времени любоваться на твои скорбные позы. Или говори по существу, или вали отсюда.
— Меня хотят убить, — решила Юлька, как говорится, «начать сначала».
— Намерения? Или зафиксирована попытка? — ровным спокойным голосом сильной, чуждой экзальтаций женщины, уточнила Машка.
Правда, отчего-то просыпала чуток сахара, который отправлялся в чай гостьи.
— Позавчера три. Верней четыре, если приплюсовать ночь, — занялась подсчётами Юлька. — Вчера двое и сегодня три.
— Девять, — подвела итог подруга. — Ангельское число. Счастливое.
— Только, если на этом и конец истории, — возразила Юлька, подтянув ноги на диван.
— Есть сомнения? Чего я из тебя всё тянуть должна?! — раздражённо расфыркалась Машка.
— Птаха, сначала пообещай, что не станешь искать для меня психиатра.
— Замётано. Давай.
Перед гостьей выставили чашку с чаем и блюдце с двумя розовыми зефиринами. Даже вприглядку те выглядели старше Юльки. Пробовать их на зуб — ищите дураков! Зубы нынче дороги.
Машка уселась напротив, цедя цикорий из огромной кособокой глиняной кружки, сотворённой близнецами-второклассниками на занятиях в мастерской художника-керамиста. Кружку опоясывало не менее корявое пожелание Тришки с Гришкой: «Паздравляим момулечку с 8 ма». Борьба за грамотность в семье шла с переменным успехом.
Попытки прикончить невинную во всех отношениях жертву были описаны сухо и сжато. Затираться в подробности душа не лежала.
— Ты не веришь, — закончив, прочитала Юлька по глазам подруги.
Те были неприятно сосредоточены на одной точке в районе пупка собеседницы. Соломенные брови, которых не касались пинцет или краска, сошлись на переносице.
— В то, что ты её видишь, верю, — невозмутимо заявила Машка, отстукивая ногтем морзянку по каменной зефирине. — В то, что она существует, нет. Как и в барабашек, в пользу вегетарианства или прогрессивность гомосексуализма.
— И ты думаешь, что у меня в башке глючит? — разочарованно проныла Юлька.
— Я вообще не знаю, что думать, — покачала головой подруга и отхлебнула из кружки: — Увидеть бы всё это своими глазами. Как, например, твой шикарный фингал. Или расцарапанную шею. Ю-ю, а ты уверена, что описала всё непредвзято?
— А ты уверена, что у тебя из задницы растут две ноги? — окрысилась на неё жертва обидного непонимания.
— Две, — притопнула под столом Машка.
— А ты чего такая напряжённая? — вдруг насторожилась Юлька, ощутив набухание ледяных цыпок в животе и на холке.
— Жду, когда воспламенюсь желанием тебя грохнуть, — всё так же невозмутимо пояснила подруга. — Пока в дебрях моей тёмной души никакой движухи. Хотя, из твоего повествования следует, что этот момент уловить не выйдет. Может, ножи убрать? — обернувшись, пробормотала она. — От греха подальше.
За её спиной на кухонном столе возвышалась целая башня из орудий убийства. Особенно впечатлял топорик для рубки мяса. С учётом габаритов и силы бывшей тяжелоатлетки у её жертвы шансов выжить меньше, чем у креветки стать физиком-ядерщиком.
— Напотчевалась? — деловито подвела черту Машка, глянув на нетронутый чай. — Тогда пошли.
— Куда? — непонимающе квакнула Юлька, уставившись туда же.
— Украшать мой быт, — безапелляционно потребовала хозяйка дома, поднимаясь из-за стола. — Ты мне должна. Поможешь наверстать упущенное время.
Из-за её головы выглянула издевательски щерящаяся морда ящерки. Юлька сглотнула и приготовилась к борьбе не на жизнь, а на смерть. Вцепилась в край широкого обеденного стола, приценилась: получится опрокинуть его на Машку? Или хотя бы двинуть ей навстречу. Обычно после сотрясения от столкновения с чем-то твёрдым зомби приходят в разум.
Просто чем-то звездануть подругу не выйдет: под рукой ничегошеньки, кроме чашки с чаем. Хотя кружка с «момулечкой» внушала надежды на отрезвляющее членовредительство. Главное, не перестараться с перепуга и не покалечить Машку. Потеря единственной подруги сродни получению инвалидности: трагична и необратима.
Однако секунды капали, а неадекватом в глазах Машки и не пахло. Та выжидательно пялилась на полоумную гостью, которая за каким-то хреном пыталась оторвать от пола тяжеленный стол. И терпеливо ждала, когда та перебесится.
— Она сейчас у твоей головы, — почувствовала Юлька потребность объясниться.
Подруга машинально подняла руку. Поправила расхристанный стог, в который заскирдовала свои шикарные длинные волосы. Покосилась вправо, влево, вверх:
— Ну, и что она делает?
— Ухмыляется, — брякнула Юлька, с трудом отцепив пальцы от столешницы. — Кажется, пытается на тебя воздействовать. Она всегда ухмыляется перед тем, как превратить человека в зомби. И науськать на меня.
Машка прислушалась к себе и уверенно заявила:
— Никаких признаков. Я в норме.
— Вижу, — не торопилась радоваться Юлька, настороженно ловя момент грядущего перевоплощения подруги.
— Без паники! — решительно скомандовала та. — Активизируй извилины: Кирилл ведь на тебя ни разу не напал?
— Ну да.
— А он к тебе ближе всех. Во всяком случае, чаще других. Первостатейный кандидат в палачи. Но его к этому делу не приобщили. Почему?
— Почему? — эхом отозвалась Юлька, пытаясь сосредоточиться на анализе ситуации.
— Я и Кирилл, — рассуждала Машка, закрутив головой в попытке разглядеть обсуждаемый объект насилия. — Что у нас может быть общего? Почему твоя неугомонная нечисть не может нас подмять?
— Вы меня любите, — пришло в голову Юльки самое очевидное.
— Вот! — воздела Машка указующий перст и уставила его на жертву вереницы нелепых покушений: — Это единственное, что нас с Кириллом объединяет. И что это значит?
— Что?
— Значит, хватит морочить мне голову и пошли работать, — вернулась к приказному тону Машка, огибая стол.
Поймала Юльку за руку и бесцеремонно потащила в коридор. Ящерка крутилась над её головой, будто прикидывая: можно ли свить гнездо в этом стогу? Или лучше поискать более спокойное местечко? Ибо Машка не шутила.
Сунула подневольной помощнице растянутую застиранную футболку, куда могли бы влезть две Юльки. Бросила её майку со свитерком на гору разноцветного барахла, возведённую на супружеском ложе. Указала на опустошённый шкаф и объявила:
— Его к окну. Я перетаскиваю, ты расправляешь под ним ковёр. И чтобы он у меня не морщился!
Юлька ухватилась за жёсткий колючий пыльный край паласа и не сумела смолчать:
— В прошлый раз шкаф уже стоял у окна. И ты заявила, что он выглядел по-дурацки.
— А теперь…, — запыхтела Машка, двигая шкафище враскачку короткими толчками, — он выглядит… по-дурацки здесь. Тяни сильней! Не филонь.
Юлька тянула изо всех сил, старательно ликвидируя вздувающиеся волны и перекосы. Мигом взопрела и катастрофически изгваздала чёрные джинсы. Белая ящерка висела перед ней, с любопытством отслеживая непонятный ей процесс. В какой-то момент стало казаться, будто эта зараза всем своим видом излучает: раз, два, взяли! Анекдот, да и только.
Пару раз Юлька отмахивалась от увлёкшейся липучки, что норовила присесть прямо на нос. Машка заметила сей казус, но от комментариев воздержалась. Она торопилась, то и дело поглядывая на старинные часы с кукушкой, купленные в какой-то забубённой деревеньке. И сожравшие немыслимую сумму за реставрацию этой рухляди.
Её мужчины ворвались в дом, когда последняя стопка барахла перекочевала с кровати в шкаф. А сама кровать переезжала к противоположной стене. Грязные руки Юльки саднили от непривычного перенапряжения. Забитый пылью нос не прекращал попыток шумно очиститься взрывными чихами. Правая ступня нестерпимо ныла: по ней проехалось трюмо на пути в спальню мелюзги.
Истерзанная «дорогая гостья» со стоном повалилась на хозяйскую кровать и отёрла лицо шёлковым покрывалом. Машка проигнорировала сей факт, разглядывая подоконник, куда перекочевало содержимое трюмо. Она шевелила губами и разводила руками, прикидывая габариты будущего приобретения. Судя по размаху, новое трюмо при очередном переезде отдавит Юльке обе ноги по самые плечи.