Юлька намешала в кадке подходящей для тела водицы.
Утопила в ней мочалку, затем взялась тереть её о здоровенный брусок хвойного мыла — ширпотребовской химией мыться не хотелось.
— Любовь долготерпима, — вдруг само собой припомнилось ей. — Любовь милосердна. Любовь не завидует, не превозносится, не гордится.
— Не бесчинствует и не ищет своего, — усмехнувшись, подхватил Даян, закрыв глаза и запрокинув голову. — Не раздражает и не мыслит зла.
Юлька принялась медленно и крепко натирать тело мужа — как он любил. «Широкими мазками». От шеи по крутому плечу и до самых пальцев. От шеи по груди и по животу. Сверху донизу. Сверху донизу.
— Любовь не радуется неправде, а ликует в истине, — бормотал под нос Даян, невольно подлаживаясь к движениям женской руки. — Любовь… э-э
— Всё покрывает, — подсказала Юлька.
Он всегда спотыкался именно на этом слове. Ибо трактовал его не в том смысле, какой вкладывал Святой Павел, сочиняя своё послание к коринфинам.
— Любовь всему верит, — продолжил млеть Даяша, поводя головой и скребя поджатыми пальцами ног по полу. — На всё надеется и всё переносит.
Женщина умеет мыть-ублажать любимого мужчину. Если она настоящая женщина, а не пустая жеманная кокетка. Если видит его сердцем, а чувствует всей распахнутой настежь душой. Если он для неё и земля под ногами, и стена, и задушевный друг. Вот, поди ж ты: всё так просто, а подделать это невозможно. Ни за какие деньги, никакой величайшей актрисе.
— Любовь никогда не обманывает, — подтвердил Даян изрядно потяжелевшим, охрипшим голосом.
Теперь его тело с каждым нажимом мочалки всё больше пружинилось, наливаясь нетерпением. Сощуренные глаза по рысьи следили за каждым движением Юлькиной руки. Кулаки раскинутых на верхней полке рук сжимались и разжимались. Икры ног — которые она как раз взялась намывать — набухали каменной твердью статуи.
— Всё сущее есть в вере… надежде, любви, — прохрипел он, вцепившись в Юлькины плечи и потянув к себе.
Приблизившись, его глаза расширились: пара чёрных дыр, из которых сквозило знойным нетерпением. Он дышал, как загнанный конь, расщеперив ноздри и подёргивая верхней губой. Грудь ходила ходуном, спина прямей и крепче кедрового ствола. Жилы на шее бугрились в неимоверном напряжении.
Голова кружилась, сознание расслаивалось. Юльке претило напрячь хоть единый мускул, полноценно участвуя в процессе. Она с неописуемым удовольствием отдала себя в распоряжение его силы и желания. Наслаждалась тем, что дают, не пытаясь вырвать что-то сама. Бывает и так. Сказочная отрада. Тело призрачней горячего воздуха вокруг него — все жилочки размякли. На душе невыразимо малиново.
— Но более всего в любви, — выдохнул ей в рот Даян, прежде чем запечатать его болезненно крепким поцелуем.
И не отрывался, пока его тело не вздрогнуло в последний раз.
Юлька сидела на его бёдрах, прижавшись к горячему мокрому телу. Прилипла к нему, как банный лист. Млела, уложив голову на широкое плечо — его руки оглаживали её спину, будто лошадиные бока.
— Ве́йра, Нанке́шта, Любро́фт, — пробормотал Даян, о чём-то крепко задумавшись.
— Угу, — вяло поддакнула Юлька сплющенными о его плечо губами.
— Значит, боги.
— Вроде бы, — неуверенно подтвердила она. — Мне так показалось. К тому времени я слушала вполуха. Надоело разбирать эту абракадабру. Ты поэтому вспомнил Святого Павла?
— Наверно, — приподнял он в неопределённости мокрые брови. — Или навеял кто, — зашарил взглядом по бане. — Так я и думал, — усмехнулся, ткнув пальцем в потолок.
Не поднимая головы, Юлька завернула лицо и до отказа скосила глаза. Сладкая парочка — гусь да гагарочка — висели под потолком на лищённом электричества светильнике. На этот раз в новой позе: заплетя хвосты в немыслимую косу.
— Но более всего в любви, — задумчиво повторил Даян.
И крепче прижал к себе жену. Юлька пискнула, но вырываться не стала. Если ему хорошо, она потерпит.
Глава 26Судьба диктует, а ты лишь поддакиваешь
Спали все вместе вповалку на полу перед камином. В спальниках, под которые настелили всё, что имелось в запасе — хозяйскими кроватями с голыми матрасами пренебрегли. Возможным критикам подобной «свальной» ночёвки Юлька с удовольствием залепила бы прямо в глаза: отвалите, инфантилы! Ибо лежать между любящими тебя мужчинами комфортно в любых условиях.
Трудно ощущать себя более защищённой — наслаждалась она, возможно, последними часами покоя перед напирающей на неё… Так сразу и названия-то не найти: что на неё надвигается? То ли «скорбная преждевременная кончина», то ли козырное приключение, возведённое ребятами чуть ли не в культ.
Юлька подзаряжалась от них какой-то… прямо-таки неженской самоуверенностью — которую буквально пару часов назад подвергала осмеянию. В любой нормальной ситуации так бы и продолжила осмеивать — чушь ведь несусветная! Однако нынче и ситуация ненормальная, и она явно свихнулась, и… Ящерица ещё эта — следила она слипающимися глазами за странноватым, но довольно изящным танцем «белочки» на своей груди. Всё-таки есть в ней что-то… какое-то…
Утро началось через пять сиротских часов провального сна без сновидений. Юльку вытащили из спальника и усадили за стол с готовым завтраком — мужики даже горячую яишню сварганили. Которую запихивали в свою женщину силком: Юлька даже глаз не открывала, досыпая на ходу. Так её и сунули в подогретого Тигра, где она собиралась добрать недодатое. Размечталась!
Дорога на Усть-Илимск была просто ужасна. Ни с чем подобным Юлька ещё не сталкивалась. Во-первых, на всём протяжении «шла волнами»: из стороны в сторону и вверх-вниз — сплошные сопки. Во-вторых, была всё испятнана ямищами и трещинами, отдающимися в пятой точке при случайном попадании в них колесом. Такое ощущение, что Великая Отечественная война не закончилась, а перекочевала в дебри Приангарья. И с тех пор тут бомбёжки не прекращались.
Машины не шли вперёд, а вальсировали по трассе, закладывая тяжеловесные па. Это ещё хорошо, что движение на Усть-Илимск носило эпизодический характер: машин так мало, что появление каждой почти событие. В том смысле, что прочие водители точно так же вальсировали, пытаясь не угробить стойки истязаемых пытками железных коней.
Больше всего Юльку сразило то, что кренделя умудрялись выписывать даже огромные лесовозы с прицепами — даже гружёные по самую маковку. А ещё говорят, будто нынешние мужики нечета победителям фашизма — восторгалась она, когда мимо, с грохотом виляя прицепом, проносился такой монстр. Да каждый из них просто чемпион ралли. Он такую Курскую дугу способен устроить, что успеет «потоптать» с десяток вражеских танков, прежде, чем его поймают в прицел.
Город Усть-Илимск — как и прочие легендарные стройки послевоенного Советского Союза — архитектурой не впечатлял. Во всяком случае, на этом берегу Ангары. Возможно — размышляла Юлька, выискивая взглядом достопримечательности — они все сосредоточены на другом берегу за Усть-Илимской ГЭС? До которой они доехали по идеально прямой улице: как её прочертили на карте по линейке, так и проложили. И лишь за плотиной она завиляла вдоль берега.
Поскольку затарились на добрые пару месяцев, в городе останавливаться не стали. Заправляли их за городом в селе Невон какие-то мужики — Кирилл продумал всё заранее. Им залили баки и те канистры, что успели опустеть. Узнав, что иркутяне намылились в Осташкинское зимовьё, похмыкали, прибирая деньги поглубже в недра курток. После чего ожидаемо высказались в том смысле, что «дураков на Руси не сеют, не жнут».
Из всего, что «заправщики» вывалили Кириллу, Юлька поняла главное: дороги к их убежищу нет. Дескать, прежде да: чистили ту грунтовку мужики из Ке́уля. Часть, что шла меж полями, за свою законную зарплату. А остатнюю часть до самого зимовья по звонку хозяина — уже за его денежку. Нынче и зимовьё на месте, и хозяин в порядке, а вот тех мужиков в Кеуле больше нет. Как и самой техники.
Село вроде как уходит под воду — в зоне затопления Богучанской ГЭС — вот народ и выселяют. Почти всех вывезли, а село всё не затопляет и не затопляет. Разбирают его, растаскивают — кто во что горазд. Оставшиеся там по разным причинам жители на приезжих внимания не обращают: они уж и сами как тени прошлого. Живут, как при царе: ни света, ни магазинов.
— Проедем? — перед тем, как тронуться дальше, поинтересовался Даян.
Юлька, не пожалев тепла, приоткрыла окно Тигра и «грела уши». Мужики стояли чуть ли не лоб в лоб друг к дружке и шушукались. Только Севка в Хаммере оставался безмятежным пассажиром: завесился наушниками и дрыгал башкой в такт музыки.
— Надеюсь, — достаточно уверенно заявил Кирилл. — Снега пока немного. Сугробов навалить не успело. Грунтовку, конечно, больше не чистят, но пробьёмся. Если что, вручную подчистим. Но, думаю, не понадобится.
— Тогда двинули, — преспокойно скомандовал Даян, разворачиваясь к машине. — Закрой, — велел он жене, — простудишься. Не хватало нам ещё с тобой возиться.
Она послушно закрыла. И даже не стала приставать с дурацкими вопросами на тему «достижения поставленной цели». Если у мужиков заусило, пройдут без ледокола Севморпуть на лодчонке с детской карусели. Не ей же, в конце концов, снег разгребать.
Юлька пристроилась, было, попялиться в окно на тайгу, что брала в тиски дорогу. Чудилось, ещё немного, и надменные сосны начнут выпрыгивать прямо перед машинами, объявив тем войну. Почему-то в тайге ей на ум приходили только жутковатые фантазии.
А тут ещё это — покосилась жертва преследований на свою мучительницу. Та прилипла задницей к рулю и кокетливо помахивала хвостиками. Такая паинька — просто мармелад.
— Даяш, а я хорошая жена? — пришло Юльке в голову, откуда внезапно выветрило желание молча любоваться сумрачными красотами тайги.
На него не смотрела — всё равно состряпает маску татарского сфинкса — даже не покосилась. Пялилась прямо перед собой на утекающую под Тигра дорог