Вытащив из стола подаренную накануне коробку конфет, Юлька отважно выплыла в коридор и потопала к лестнице. Огляделась, конечно — как без этого — и сбежала на первый этаж, ловя момент, пока лестница пуста. Но до кабинета Ильи Моисеевича всё-таки дошла степенным шагом человека, плюющего на опасность. Её дед Берлин брал! А она что, малахольная?
Обширный кабинет Ильи Моисеевича Кирилл приказал перегородить. Образовался уголок, где поставили диван с журнальным столиком и кресло, чтобы старик мог отдыхать в течение дня. Туда Юлька и завернула прямиком с порога.
— Не садись, — попросил Илья Моисеевич с дивана, где возлежал с видом курортника на пляже. — Чайник как раз вскипел.
— Вы обедали? — уточнила Юлька, наливая кипяток в его большую фарфоровую кружку.
Почти столетнюю с четырьмя красными буквами «РККА» и орденом красной звезды. Награда юного красноармейца Моськи, а позже инженера Моисея Самуиловича, полученная им в тридцать третьем. Рядовой Илюша ушёл на фронт в сорок четвёртом — в годовщину гибели отца: командира сапёрного батальона. Всё, что осталось от него, так это несколько фотографий и наградная кружка. С которой Илья Моисеевич никогда не расставался.
— Вам не жалко её использовать? — рискнула Юлька задать давно вертевшийся на языке вопрос, пододвинув кружку старика на край стола.
Тот внимательно оглядел её, будто видел в первый раз. Вздохнул и пробормотал:
— Кружка для того и кружка, чтобы пить чай. Помру, тогда и станет экспонатом. Внук обещал сберечь. Куда?! — рявкнул он и погрозил пальцем: — Оставь.
Юлька пыталась вынуть пакетик с чаем пораньше: крепкий чай ему не на пользу. Однако и на этот раз была поймана за руку. Сей ритуал сопровождал каждое чаепитие в закутке Ильи Моисеевича. И необъяснимым образом согревал ей сердце.
— Да, пожалуйста, — буркнула Юлька, плюхнув пакетик обратно в кружку. — Травитесь на здоровье.
— Не свирепствуй, — усмехнулся старик, сцепив руки на животе и замысловато крутя пальцами. — Садись и рассказывай.
— О чём? — как можно небрежней осведомилась она, усевшись в кресло. — Конфеты будете?
— Буду. Давай сюда.
Он положил раскрытую коробку «Коркунова» на впалую грудь. Принялся перебирать конфеты в разноцветной фольге:
— Я зверёк, и ты зверёк, — приговаривал, хитро щурясь и шагая пальцами по конфетам. — Ты мышонок, я хорёк. Ты хитёр, а я умён. Кто хитёр, тот вышел вон, — подцепил высчитанную конфету в золотистой фольге и осведомился: — Ну, и?
— Вы о моих трепыханиях на планёрке? — уточнила Юлька, размешивая чай и обдумывая: рассказать ему или нет?
— Дать бы тебе пенделя, чтобы не кривлялась, — пожурил её Илья Моисеевич. — Да вставать неохота. Суставы крутит.
— Вы всё равно не поверите, — пробурчала Юлька, пряча глаза.
А «спрятав» их, наткнулась взглядом на белую нечисть. Ящерка маршировала по столику прямиком к старику.
— Из-за тебя была дуэль? — съязвил тот. — Или тебя похищали инопланетяне?
— С чего вы взяли? — проблеяла Юлька, не зная, что предпринять.
Если эта гадина зомбирует старика, неизвестно, чем для него закончится такой эксперимент. И чего прицепилась к человеку? Прощупала ж его на планёрке: к «подвигу» готов, но не пригоден. И всё равно лезет — зануда потусторонняя!
— А с чего ты взяла, что я обязательно не поверю? — вкрадчиво молвил Илья Моисеевич, пристально следя за очередным приступом паники собеседницы. — Девочка, что ты видишь? Кто это невидимый ползает по моему столу? И не пытайся врать.
Юлька мысленно махнула рукой: чего, в самом деле, выкаблучиваться? Взяла, да и поведала о своих приключениях. С самого утра до визита Маринки.
— Значит, ящерица, — задумчиво протянул Илья Моисеевич, шаря глазами по столику.
Где бесстыжее пресмыкающееся уже вольно прогуливалось, обозревая предметы сервировки. У Юльки отлегло: не тронет. Старик не показался паршивке достойным кандидатом для борьбы с молодой резвой бабёнкой. Как минимум, не догонит.
— Вы поверили? — уточнила она безо всякой надежды на успех.
— А почему я не должен тебе верить? — с деланным удивлением поинтересовался Илья Моисеевич. — Я, само собой, твёрдо стою на позициях махрового материализма. Но и за тобой всяких там экзальтаций с экспрессиями не замечал. А как насчёт психических отклонений?
— Не отклонялась, — невольно прыснув, отчиталась она и взмолилась о помощи: — Что мне делать? Я же не могу залезть в подпол и сидеть там до второго пришествия. Вокруг полно народу. Если начну ото всех шарахаться, меня точно упекут в дом «отклонистов».
— В одном я с тобой согласен, — словно не услышав её, продолжал рассуждать старик. — Означенное существо не ангел-хранитель. Больно уж фасон антагонирует с классической нормой. Скорей уж сей фрукт вызрел в адских вертепах.
— За что? — ляпнула Юлька и смутилась.
— Глупости! — фыркнул старик. — Богу только и делов, что твои грехи протоколировать. Верней было бы спросить: почему? Почему эта мамзель так тобой заинтересовалась? Понимаешь? Именно тобой. Что в тебе такого особенного? Или это случайный выбор? Так что поразмысли на досуге: не случалось ли с тобой в последнее время чего-то необычного? Необычного не в том смысле, что мистического. Просто непривычного. Того, что ты прежде никогда не делала.
— От мужа не уходила, — проворчала Юлька и попыталась пришлёпнуть ящерку ложкой.
Та увильнула и пошлёпала дальше, никак не отреагировав на акт агрессии.
— Не попала, — констатировал Илья Моисеевич и продолжил: — Вопрос второй: для чего ты должна умереть? Если ради самого факта кончины, так не слишком много возни? Не такая уж ты и прынцесса, чтоб ради тебя из кожи вон лезть. Значит, у неё на тебя виды.
— Какие? — опешила Юлька. — Набить ватой и сделать чучело?
— Я, конечно, махровый материалист, — задумчиво повторил он. — Только, знаешь ли, душа — штука хитрая. Насчёт рая всё врут, а вот насчёт её бессмертия… Кто знает? Вдруг кто-то послал эту нечисть по твою душу? Вот и старается выковырять бедовую из телесной оболочки.
— Вы шутите? — неуверенно уточнила Юлька, чувствуя, что успокаивается.
— Какие ж тут шутки?! — искренно возмутился старик. — Когда тебя убить пытаются. Я, знаешь ли, на этот счёт шуток не приемлю. И помню ещё: каково это под смертью ходить. Когда она тебе в лицо заглядывает и гадает: забрать смертничка или пускай пока живёт?
Он взял со стола кружку с подостывшим чаем. Отхлебнул и уверенно заявил:
— Это не банальное убийство, это охота. На тебя, девочка, охотятся. А раз на тебя охотятся, значит, в этом есть смысл. И ты должна его разгадать.
— Попробую, — покорно поддакнула Юлька, щурясь на ящерку.
Та перелетела на подоконник и, вытянув шею, пялилась в окно. Илья Моисеевич проследил за Юлькиным взглядом и повторил:
— Изучай свою мучительницу, пока есть время. Может, она ж тебе и подсказку даст: как избежать худшего? Главное, девочка, не опускай руки, — внезапно непривычно жёстко отчеканил старик. — Ни-ког-да. И со смертью нужно биться насмерть. Она, знаешь ли, тоже пугливая барышня, — смягчился его голос, однако, не скатываясь в сюсюканья.
И Юлька поняла, что старик, собственно, никаких особых напутствий не транслирует. Просто озвучил её собственные подспудные движения души. Сдаваться? Ещё чего не хватало! Не на ту напали! Не вы рожали, не вам её жизнь и отменять.
— Вот и умничка, — похвалил её Илья Моисеевич. — Ты чай-то пей. Остыл уже. И конфеты кушай. Шоколад для мозгов очень полезен.
Глава 4Пока не наболело
В кабинете её ждал Кирилл. Восседая в кресле, прямо, как судья, перед которым поставили злостного нарушителя закона. Из тех, что не внушают надежд на исправление — хоть кол на голове теши.
— А с виду и не скажешь, что я понёс невосполнимую утрату, — окинул он Юльку рентгеновским взглядом фаната поиска всяческих истин.
Вернулся мужик с жизненно важной встречи — можно сказать, с войны — а его от души обрадовали: дескать, твоя баба свернула себе шею. Он кинулся в её пенаты, а трупа-то и нет. Труп чаёвничает с интересным мужчиной и в ус не дует.
— Не дождётесь, — машинально бросила она.
Русский народный девиз сидит под языком каждого, кто хоть немного пожил в России. Он быстрей мысли и надёжней любой мантры. Он интернационален и не знает возрастных границ. К тому же расшифровывается по умолчанию в зависимости от персоны и обстоятельств. От легковесного кокетства до самых чёрных ругательств вкупе с пожеланием сдохнуть.
Видимо, в тоне Юльки Кирилл услыхал нечто максимально близкое к последнему. Романтичные объятья — в которые её успели заключить — сразу перестали быть томными. Его руки отвердели. Пальцы беспардонно стиснули подбородок и толкнули вверх. Взгляд похолодел и заострился:
— Ты оступилась на лестнице? Или тебя столкнули?
— Столкнули? — безупречно естественно удивилась Юлька, округлив глаза.
— Кое-кто видел, как Вадим тебя столкнул с лестницы, — отчеканил Кирилл, отсекая всякие попытки собеседника свести допрос в шутку.
— Кое-кто и не такое видит, — парировала Юлька, криво усмехнувшись. — К примеру, инопланетян.
Даянчик как-то сказал, что такие улыбочки мужиков напрягают. Ибо трактуются однозначно, как признак предстоящих разрушительных действий. По-женски неосмотрительных, необдуманных, неоправданных — читай: тупых, мелочных, подлых. Вряд ли это касается всех мужчин поголовно. Но Кирилл реагировал именно так. Поэтому ещё больше напрягся.
— Это правда? — потребовал он «ясности в вопросе».
— Он меня не сталкивал, — холодно заявила Юлька, пытаясь выскрестись из его несгибаемых лап. — Когда Вадюля со мной поравнялся на лестнице, я оступилась. А он обалдел и не успел подхватить. Он же программист, а не спецназовец. За своими-то ногами не всегда может уследить. Хотя руки, по всей видимости, рефлекторно протянул. Со стороны могло показаться, что столкнул. А, если ты скажешь, кто автор этой версии, я его сама столкну с лестницы. Хотя лучше в шахту лифта.