Меня словно пронзило током. Такого вопроса я не ожидала от него. Прежде чем ответить, я несколько раз то открывала, то закрывала рот.
– Я… я не знаю. Я не думала об этом. Гнев, конечно. И ярость. И боль. А потом я испугалась за тебя и жалела тебя.
– А ревность? Ревновала ли ты, когда я сказал тебе, правда позже, что он возбуждал меня, хотя я этого и не хотел?
Я перевела дыхание, чувствуя, как травинки колют мне грудь.
– Нет. По крайней мере, я так не думаю. В конце концов, я не думаю, что ты желал этого.
Я закусила губу, не смея поднять глаза.
Его голос звучал спокойно, когда он произнес:
– Я тоже не думаю, что тебе хотелось лечь в постель с Людовиком.
– О, конечно же, нет!
– Вот и хорошо.
Он ухватил большими пальцами обеих рук травинку и вырвал ее с корнем.
– Я тоже негодовал и сожалел. Когда это произошло, – продолжал он почти шепотом, – мне казалось, ты не сможешь вынести этого. Я был уверен, что ты отвернешься от меня. Чтобы не видеть боли и разочарования на твоем лице, я попытался заставить тебя уехать.
Он закрыл глаза, поднял травинку и принялся водить ею по губам.
– Но ты не уехала. Вместо того чтобы покинуть меня, ты нежно прижала к своей груди, ты любила и жалела меня.
Джейми глубоко вздохнул, глаза его подернулись влагой, он с трудом сдерживал слезы.
– И я решил, что сейчас должен поступить по отношению к тебе так же, как тогда поступила ты. Вот почему я оказался в Фонтенбло.
Он моргнул несколько раз, и глаза его прояснились.
– Когда ты сказала мне, что между вами ничего не было, я сначала поверил, потому что мне хотелось, чтобы все было именно так, но потом… Больше я не мог прятаться сам от себя и понял, что ты солгала. Я думал, что ты больше никогда не полюбишь меня, что он стал желанным для тебя, но ты боишься это показать.
Травинка выпала из его рук, а голова поникла.
– Ты говоришь, что хотела сделать мне больно. Мысль о том, что ты лежала рядом с королем, причиняет большую боль, чем раскаленное железо, чем удары хлыста по обнаженной спине. Но мысль о том, что ты больше не позволишь мне любить тебя, страшнее ножа палача, вонзенного в живот. Клэр…
Он намеревался сказать еще что-то, но умолк, собираясь с силами, чтобы продолжить.
– Я не знаю, смертельна ли эта рана или нет, но я чувствую, как сердце мое останавливается, когда я смотрю на тебя.
После этих слов в воздухе повисло тягостное молчание. Было слышно лишь жужжание мелких насекомых. Джейми был неподвижен, как скала, его лицо – лишено какого-либо выражения. Мне очень хотелось нарушить это молчание, разделяющее нас. Нужно было немедленно что-нибудь предпринять, чтобы вернуть его утраченное доверие. Лучше смерть, чем это молчание.
– Джейми, – прошептала я. – Пожалуйста.
Он медленно повернулся ко мне. Лицо его казалось спокойным, хотя кошачьи глаза сузились еще больше, когда он взглянул на меня, потянулся и схватил за руку.
– Ты хочешь, чтобы я побил тебя? – мягко спросил он.
Он все крепче сжимал мою руку, так, что я невольно вскрикнула, пытаясь отнять ее. Он силой удержал меня и положил на траву. Я чувствовала, что во мне все дрожит, тело покрылось гусиной кожей, и я еле выдавила из себя:
– Да.
Не спуская с меня глаз, одной рукой придерживая за руку, другой он сорвал кустики крапивы – один, два… десять…
– Крестьяне Гаскони стегали своих неверных жен крапивой, – сказал он.
Опустил пучок крапивы мне на грудь, я задохнулась от неожиданности и боли, а на груди, словно по волшебству, выступили красные пятна.
– Ты хочешь, чтобы я продолжал? Ты хочешь, чтобы я наказал тебя таким образом?
– Если… если тебе так хочется.
Губы мои так сильно дрожали, что я с трудом могла разговаривать. Несколько кусочков земли с корней крапивы упали мне на грудь, один скатился вниз.
«Это от толчков сердца», – подумала я.
Грудь продолжала пылать огнем от крапивы. Я закрыла глаза и живо представила, что будет дальше со мной, но вдруг рука Джейми, сжимающая мою, ослабла. Я открыла глаза и увидела его, сидящего возле меня, скрестив ноги. Пучок крапивы валялся далеко в стороне. Жалкая улыбка блуждала на его губах.
– Когда я выпорол тебя первый раз – вполне заслуженно, – ты поклялась, что выпустишь мне кишки моим же собственным кинжалом. Теперь ты хочешь, чтобы я отхлестал тебя крапивой.
Он медленно покачал головой в некоторой растерянности:
– Значит, ты так высоко чтишь мое мужское достоинство?
– Значит, чту, черт тебя побери!
Я села, обхватила его за плечи и, к нашему обоюдному удивлению, крепко поцеловала его, хотя и неумело. Я почувствовала, как он невольно встрепенулся, крепко прижал меня к себе, отвечая на мой поцелуй. Потом всем телом навалился на меня, так прижав к земле, что я лишь с трудом могла перевести дух. Его широкие плечи заслонили яркое солнце. Я не могла пошевелить ни рукой ни ногой. Я была целиком в его власти.
– Вот так, – прошептал он.
Его взгляд пронзил меня насквозь, так что я вынуждена была зажмуриться.
– Как ты и хотела, я накажу тебя.
Его бедра властно заявили о себе, и я почувствовала, как мои ноги покорно раздвигаются под натиском его страсти.
– Никогда! Скажи, что никогда ни один мужчина не будет обладать тобой. Смотри мне в глаза! Обещай! Вот, смотри на меня! Клэр!
Он стремительно, с силой, вошел в меня. Я застонала и отвернула бы от него голову, но он крепко держал мое лицо ладонями, заставляя смотреть ему в глаза, видеть его большой сладострастный рот, кривившийся от боли.
– Никогда! – произнес он более мягко. – Потому что ты принадлежишь только мне. Ты жена моя, сердце мое, душа моя.
Я не могла пошевелиться под тяжестью его тела, но соприкосновение нашей плоти было так сладостно, что мне хотелось этого снова и снова. Еще и еще.
– Моя, только моя, – шептал он, тяжело дыша и давая мне то, чего я так страстно желала.
Я извивалась под ним, словно желая ускользнуть, изгибалась дугой, устремляясь ему навстречу. Он распластывался на мне, вытянувшись во весь свой рост, и оставался несколько мгновений неподвижным.
Трава подо мной была жесткой и колючей, запах сломанных стеблей таким же терпким, как запах мужчины, овладевшего мной.
Груди мои расплющились под ним, я чувствовала легкое покалывание волос на его груди, когда наши тела, сомкнувшись, двигались в размеренном ритме взад-вперед. Я уворачивалась от него, разжигая в нем неистовую страсть. Я чувствовала, как напрягаются и дрожат его бедра, когда он наконец входил в меня.
– Никогда, – шептал он.
– Никогда, – вторила я и закрывала глаза, не в силах вынести его пронзительный взгляд.
Ласковые, властные прикосновения заставляли меня снова устремляться ему навстречу.
– Нет, моя англичаночка! – нежно сказал он. – Открой глаза. Смотри на меня! Вот оно, твое наказание, и мое тоже. Посмотри, что ты сделала со мной, как я вижу, что сделал с тобой. Посмотри на меня.
И я смотрела, словно пленница, прикованная к нему. Смотрела и видела на его лице страдания, и боль его души, и силу страсти, и любовь ко мне. Но его глаза не давали мне возможности заплакать. Они притягивали мой взгляд и делали его бездонным, как соленое море. Его тело держало меня в плену, заставляя покоряться его силе, подобно тому как западный ветер надувает паруса баркаса.
Я устремлялась в него, как он – в меня, пока последние вспышки страсти не начали сотрясать меня. Тогда он вскрикнул, и мы вместе закачались на волнах счастья, не отрывая глаз друг от друга.
Жаркое полуденное солнце раскалило белые известняковые горы. Я повела глазами и вскоре нашла то, что искала. В одной из трещин огромного известнякового валуна росло нужное мне сейчас растение – алоэ. Я сорвала его, оторвала один листок и выдавила несколько капель на обожженную крапивой ладонь Джейми.
– Лучше теперь? – спросила я.
– Намного. – Джейми сжал пальцы, морщась от боли. – Здорово кусается и жжется эта крапива.
– Конечно.
Я оттянула ворот своей блузы и выжала несколько капель алоэ себе на грудь. Прохладный сок тут же принес облегчение.
– Я рада, что ты не исхлестал меня всю, – сказала я, искоса взглянув на пучок крапивы, валявшийся неподалеку.
– Не говори так, англичаночка, не нужно меня искушать, – ответил Джейми, наклоняясь и нежно целуя меня. – Дорогая моя, клянусь, что я никогда, ни в горе, ни в ярости, не подниму на тебя руку. В конце концов, – мягко добавил он, – я и так причинил тебе немало боли.
От внезапно нахлынувших воспоминаний у меня на глазах выступили слезы, но мне хотелось хоть как-то облегчить его боль.
– Джейми, – сказала я дрожащим голосом. – Ребенок… Тут не было твоей вины. Поначалу именно так я считала, но поняла, что ошибалась. Я думаю, что так бы случилось независимо от того, убил ты Джека Рэндолла или нет.
– Ты так думаешь? Возможно. – Он прижал мою голову к своей груди. – Мне стало немного легче от твоих слов, хотя ребенок значил для тебя не меньше, чем Фрэнк. Ты простишь меня за это?
В глядевших на меня глазах была тревога.
– Фрэнк… – встрепенулась я. – Но… тут нечего прощать.
Неожиданно мне пришла в голову мысль, что, возможно, он не знает о том, что Джек Рэндолл жив. Ведь Джейми заключили под стражу немедленно после дуэли. Но если он не знает… Я с трудом перевела дыхание. Лучше, если он узнает об этом от меня.
– Ты не убил Джека Рэндолла, Джейми.
К моему большому недоумению, он не казался удивленным или потрясенным. Он покачал головой, и солнце заиграло в его рыжих волосах. В тюрьме они основательно отросли, и ему приходилось постоянно отбрасывать их назад.
– Я это знаю, англичаночка.
– Знаешь? Но… тогда… – Я растерялась.
– А больше тебе ничего не известно? – медленно произнес он.
У меня похолодели руки, невзирая на жаркий день.
– Не знаю… что?
Он закусил нижнюю губу, стараясь не встречаться со мной глазами. Тяжело вздохнул.