– Причина только одна: я этого тебе не позволю!
Поскольку сегодня вечером гостей у нас не ожидалось, галстука на нем не было и ворот рубашки был распахнут. Я видела, как он медленно начинает краснеть, с шеи.
– Джейми, – начала я, пытаясь апеллировать к здравому смыслу, – тебе известно, кто я?
– Моя жена.
– Да, и это тоже. – Я отмахнулась. – Но я еще и врач, Джейми. Целитель. Ты имел случай в этом убедиться.
Он жарко покраснел.
– Да, имел. И только потому, что ты подштопала мои дырки, я должен позволить тебе пойти туда и возиться с какими-то нищими и проститутками? Ты имеешь представление, англичаночка, что за люди попадают в больницу «Обитель ангелов»?
Он с мольбой взглянул на меня, словно ожидая, что ко мне вот-вот вернется разум.
– Какая разница!
Он оглядел комнату, словно призывая в свидетели моего безрассудства портреты над камином.
– Но, господи, ты же можешь заразиться дурной болезнью! Ладно, тебе плевать на меня, но хоть о ребенке могла бы подумать!
– Ну разумеется, я о нем думаю! Ты что, всерьез считаешь меня настолько безответственной и глупой?
– Нет. Но ты принадлежишь к тому типу женщин, которые могут бросить мужа и пойти забавляться с каким-то бродягой из канавы! – отрезал он. – Раз уж тебя так интересует мое мнение…
Он взъерошил рукой волосы, отчего они встали на затылке дыбом.
– Бросить тебя? С каких это пор сделать что-то полезное называется «бросить»? Вместо того чтобы торчать в салоне у д’Арбанвиллей, наблюдать, как Луиза де ла Тур наедается сладостей, слушать глупые стихи и плохую музыку? Я хочу приносить пользу!
– А заботиться о собственном доме – разве это не значит приносить пользу? Быть замужем – разве это для тебя ничто?
Лента, перехватывающая его волосы, лопнула, и они вырвались на свободу, окружив лицо пылающим ореолом. Он глядел на меня, грозно сверкая глазами, и напоминал в этот миг ангела мести.
– Но разве быть моим мужем – достаточное для тебя занятие? – холодно парировала я. – Что-то незаметно, чтобы ты торчал дома весь день, окутывая меня обожанием! Какая чушь!
– Чушь? Что такое чушь?
– Ну, ерунда, бессмыслица. Дрянь. Одним словом – тьфу! Ладно, не смеши меня. Мадам Вионе присматривает за всем в доме и делает это раз в десять лучше, чем я.
Это являлось столь неоспоримой истиной, что он на какое-то время затих. Только смотрел на меня, сверкая глазами и беззвучно шевеля губами.
– А… значит, так… А что, если я запрещаю тебе идти туда?
На мгновение я растерялась, но взяла себя в руки и оглядела его с головы до ног. Глаза у Джейми потемнели, крупные чувственные губы сжались в плотную линию. Плечи широкие, прямые, руки скрещены на груди. Прямо-таки чугунная статуя. «Запрет» – это слово как нельзя более ему подходило.
– Ты мне запрещаешь?
Напряжение нарастало. Я смотрела ему прямо в глаза. Мне страшно хотелось моргнуть, но доставить ему такое удовольствие – отвести глаза первой?.. Нет, никогда! А что делать, если он действительно запретит? Тут в голове пронеслось сразу несколько вариантов: вонзить ему между ребер нож из слоновой кости для разрезания бумаг, поджечь дом, чтобы он сгорел вместе с ним. Лишь один выход я отвергала напрочь – подчиниться.
Он выдержал паузу, затем набрал в грудь побольше воздуха. Руки были сжаты в кулаки, и он медленно, с видимым усилием начал разжимать их.
– Нет, – сказал он, – я не запрещаю… – Голос слегка дрожал. – Но что, если я попрошу тебя?
Я опустила глаза и уставилась на его отражение на полированной поверхности письменного стола. Сначала идея посещения больницы казалась мне просто занятной, приятной альтернативой бесконечным сплетням и интригам парижской знати. Но теперь… Руки мои тоже непроизвольно сжались в кулаки. Теперь я не просто хотела работать, мне было это жизненно необходимо.
– Не знаю… – выдавила я.
Он глубоко вздохнул.
– Ты все же подумай об этом, Клэр.
Я чувствовала на себе его взгляд. Прошла, казалось, вечность, прежде чем я кивнула:
– Подумаю.
– Ну и хорошо.
Напряжение спало, он резко отвернулся. И стал бродить по кабинету, беря в руки разные предметы и ставя их куда попало. Наконец подошел к лестнице у книжных полок и привалился к ней. Начал разглядывать переплетенные в кожу корешки с названиями. Я осторожно приблизилась и положила ему руку на плечо:
– Джейми, я не хотела тебя огорчать.
Он взглянул на меня и криво усмехнулся:
– Да ладно! Мне тоже вовсе не хочется сражаться с тобой, англичаночка. Наверное, просто я вспыльчив и чрезмерно чувствителен.
Он извиняющимся жестом похлопал меня по руке, отошел и уставился на письменный стол.
– Ты слишком много работаешь, – с состраданием заметила я, следуя за ним.
– Дело не в этом.
Покачав головой, он начал перелистывать страницы огромного гроссбуха, лежавшего посередине.
– Что касается бизнеса, то тут все в порядке. Да, работы много, но я справляюсь. Что же касается этого…
Он указал на пачку писем под алебастровым пресс-папье. Оно было сделано в форме белой розы – символа дома Стюартов. Там были письма от аббата Александра, от графа Мара и других известных якобитов, и в каждом – завуалированный вопрос, туманные намеки и обещания, противоречивые предположения…
– Ощущение такое, будто я сражаюсь с ветряными мельницами! – с горечью воскликнул Джейми. – Другое дело – настоящая схватка! Там, где могут пригодиться мои руки! А это…
Выхватив из ящика стола пачку писем, он подкинул ее вверх. По комнате гуляли сквозняки – бумаги зигзагом запорхали вокруг, полетели под мебель, осели на ковер.
– Тут совершенно не за что уцепиться, – беспомощно произнес он. – Я могу переговорить с тысячью людей, написать сотню писем, упиться с Карлом до чертиков, но так и не понять, сдвинулось дело с мертвой точки или нет.
Я решила оставить письма в покое – придет служанка и уберет их.
– Джейми, – как можно мягче произнесла я, – что же еще нам остается делать? Только пытаться.
Он слабо улыбнулся и опустил руки на стол.
– Знаешь, я рад, что ты сказала «мы», англичаночка. Иногда я чувствую себя таким страшно одиноким…
Я обняла его за плечи и прижалась лицом к спине:
– Ты же знаешь, я не позволю тебе чувствовать себя одиноким. И потом, именно я втянула тебя в эту историю…
Я почувствовала, как спина его затряслась от смеха.
– Да уж! Кто, как не ты… Но я не держу на тебя зла, англичаночка. – Обернувшись, он нежно поцеловал меня в лоб. – Ты выглядишь усталой, mo duinne. Ступай ложись. Я еще немного поработаю и приду к тебе.
– Хорошо.
Я действительно чувствовала себя усталой, хотя хроническая сонливость, преследовавшая меня на ранних стадиях беременности, исчезла и днем я так и кипела энергией, спать не хотелось вовсе.
Выходя, я остановилась у двери. Джейми стоял у стола, просматривая записи в гроссбухе.
– Джейми! – окликнула я его.
– У-у?
– Джейми, я обещала, что подумаю насчет больницы. Ты тоже подумай, ладно?
Он обернулся ко мне, бровь настороженно приподнята. Потом улыбнулся и кивнул.
– Скоро приду к тебе, англичаночка, – ответил он.
На улице снова стояла слякоть, сыпал дождь со снегом, мелкие крупинки барабанили в окна и шипели в камине, когда порывы ночного ветра затягивали их в трубу. Ветер разбушевался не на шутку, он стонал и завывал в дымоходах, но от этого в спальне казалось еще уютнее. Постель, оазис тепла и комфорта, была покрыта одеялами на гусином пуху. А еще огромные пышные подушки и Джейми, посапывающий рядом и источающий тепло, словно электрообогреватель.
Большая рука нежно погладила меня по животу, ее тепло просачивалось сквозь шелк ночной рубашки.
– Не здесь. Нажми-ка тут, посильнее.
Я взяла его руку и прижала к животу чуть ниже, там, где прощупывалось небольшое округлое затвердение размером чуть больше грейпфрута.
– Да, чувствую, – пробормотал он. – Он и вправду тут.
Уголки рта растянулись в довольной улыбке.
– А он двигается уже или нет?
Я покачала головой:
– Пока нет. Но будет примерно через месяц, если верить твоей сестре Дженни.
– Мм… – Он наклонился и поцеловал округлость. – А что ты думаешь насчет Далхузи, англичаночка?
– Далхузи? В каком смысле? – удивилась я.
– В качестве имени. – Он похлопал меня по животу. – Ведь придется давать ему какое-то имя.
– Это верно, – заметила я. – Но с чего ты взял, что там мальчик? Это может быть и девочка.
– О!.. Ну да, в общем-то, верно, – согласился он, словно мысль о такой возможности впервые пришла ему в голову. – И все же почему бы не начать с мужских имен? Можно назвать его в честь дяди, который тебя воспитал.
– Гм… – Я нахмурилась, скосив глаза на живот. Сколь нежно я ни любила своего дядюшку Лэма, мне все же не очень хотелось давать невинному младенцу имя Лэмберт или Квентин. – Нет, не думаю. С другой стороны, почему бы не назвать его в честь какого-нибудь твоего дяди?
Джейми задумчиво и рассеянно поглаживал меня по животу.
– А как звали твоего отца, англичаночка? – спросил он.
Мне пришлось на секунду задуматься, чтобы вспомнить.
– Генри, – ответила я. – Генри Монморанси Бошан. Джейми, я не желаю, чтобы мой ребенок носил имя Монморанси Фрэзер, ни под каким видом! Да и Генри тоже мне что-то не очень нравится, хотя уж куда лучше, чем Лэмберт. А как насчет Уильяма? – предложила я. – В честь твоего брата?
Старший брат Джейми умер ребенком, но муж всегда вспоминал его с любовью и нежностью.
Он задумчиво нахмурил брови:
– Гм… А что, может быть. Кстати, а почему бы не назвать его, скажем…
– Джеймс, – произнес глухой замогильный голос из дымохода.
– Что?! – Я резко села в постели.
– Джеймс, – нетерпеливо повторили из камина. – Джеймс, Джеймс!..
– Господи Иисусе! – воскликнул Джейми, пялясь на языки пламени.
Я почувствовала, что каждый волосок на его руке встал дыбом и походил теперь на жесткую проволоку. Какое-то время он сидел неподвижно, затем, словно осененный некой идеей, вскочил на ноги и подбежал к окну мансарды, даже не озаботясь накинуть на плечи рубашку.