– Думаешь, я устроена по-другому? Думаешь, не чувствую того же? – спросила я. – Думаешь, мне не хочется иногда укусить тебя, да так, чтобы почувствовать вкус крови, или запустить в тебя когти, глубоко-глубоко, чтобы ты закричал?..
И я медленно потянулась к нему. Кожа на груди была влажной и теплой. Я дотронулась до нее кончиком ногтя, чуть пониже соска. Легко, едва касаясь, провела пальцем вверх, вниз и вокруг, пока крошечный розовый сосок не затвердел и не стал торчком среди курчавых рыжих волос.
Ноготь нажал крепче, скользнул вниз, оставляя тонкую розовую полоску на белой коже. Я вся дрожала, но остановиться была не в силах.
– Иногда мне хочется скакать на тебе, как на необъезженном коне, и укрощать тебя, знаешь ли ты это? Знаешь… Я умею это, умею довести тебя до края, измучить, иссушить. Я довожу тебя до полного изнеможения, Джейми, и знаешь, мне это жутко нравится. Да! Но еще мне часто хочется… – Тут голос мой дрогнул, и я перевела дух, чтобы продолжить. – Хочется… прижать твою голову к груди и баюкать, точно малого ребенка, пока ты не уснешь…
Глаза мои были полны слез, я видела его лицо смутно, как в тумане, и не поняла, плачет он тоже или нет. Он крепко обнял меня, и я погрузилась в его объятия, словно в струи влажного и теплого дождя.
– Клэр, ты меня убиваешь, даже без ножа… – пробормотал он мне в затылок, наклонился, подхватил и понес к постели.
Уложил среди смятых простыней, а сам опустился на колени рядом.
– Ты ляжешь со мной, и я буду любить тебя, как только могу. И если в этом будет твоя месть, давай мсти. А я буду счастлив этим, потому как моя душа принадлежит тебе, она твоя до самого своего темного уголка…
Плечи его все еще были теплыми после ванны, но он весь так и задрожал, когда я обняла его за шею и привлекла к себе.
И я наконец отомстила ему, а после, держа в объятиях и поглаживая густые, все еще мокрые пряди волос, стала баюкать.
– А иногда, – шепнула я ему на ухо, – мне хочется, чтобы ты весь… был во мне. Чтобы я могла держать тебя в себе и защищать.
Большая теплая рука приподнялась с постели, ладонь мягко опустилась на мой округлившийся живот, поглаживая его и лаская.
– Я с тобой, милая, – сказал он. – Я там…
Впервые я почувствовала это на следующее утро, когда, проснувшись, смотрела, как одевается Джейми. Легкое трепетание внутри – совершенно новое и одновременно как будто знакомое ощущение. Джейми стоял ко мне спиной, влезая в рубашку длиной до колен, потом стал расправлять складки белой ткани на плечах.
Я лежала совершенно неподвижно, надеясь, что это придет снова. И оно пришло: на этот раз целая серия легких быстрых толчков, напомнивших мне почему-то лопанье пузырьков газа, поднимающегося на поверхность со дна бутылки с газированным напитком.
Вдруг вспомнилась кока-кола, странный темный густой американский напиток. Я попробовала его однажды за ужином с одним американским полковником, который подал его в качестве деликатеса. Чем во время войны кола, очевидно, и являлась. Ее подавали в зеленых бутылках толстого стекла со сглаженными гранями. Бутылки были запечатаны металлической пробкой и слегка напоминали по форме очертания женской фигуры: одно утолщение прямо под горлышком, другое, более заметное, – ниже.
Я вспомнила, что, когда бутылку открыли, в узкое горлышко рванулись миллионы пузырьков, совсем крошечных, меньше и тоньше пузырьков шампанского, и стали весело лопаться в воздухе. Я осторожно прижала ладонь к животу.
Да, так и есть. Вопреки моим ожиданиям его или ее тельца прощупать не удалось, но полное ощущение, что там кто-то есть, сохранялось.
– Джейми! – тихо окликнула я.
Он завязывал сзади волосы в толстый пучок, обматывая пряди кожаным ремешком. Склонив голову, обернулся и с улыбкой глянул на меня исподлобья:
– Что, проснулась? Еще рано, mo duinne. Давай поспи еще чуток.
Я хотела было сказать ему, но что-то меня остановило. Он бы все равно не почувствовал пока… В этом первом движении было нечто очень личное, интимное, словно некий секрет, который я должна была разделить со своим ребенком, знак, который он подал мне, объявляя о своем существовании. Это знание, эта тайна связывали нас, как общая кровь, бежавшая по нашим жилам.
– Хочешь, я заплету тебе волосы? – предложила я.
Иногда, отправляясь в доки, он просил меня заплести свою густую гриву в плотную косичку; это защищало волосы от пыли и ветра. И все поддразнивал меня, что когда-нибудь по примеру моряков обязательно обмакнет ее в деготь и все проблемы с прической будут решены, и надолго.
Он покачал головой и потянулся за килтом:
– Нет. Сегодня к вечеру я собираюсь заглянуть к его высочеству принцу Карлу. И хоть дом его сквозит как решето, все же ветер там не такой сильный, чтобы растрепать мою гриву.
Он подошел к постели. Увидел, что рука моя лежит на животе, и положил поверх свою.
– Как чувствуешь себя, англичаночка, нормально? Уже не так сильно тошнит?
– Да, гораздо лучше.
Действительно, теперь по утрам меня почти совсем не тошнило, хотя легкие приступы дурноты охватывали порой в самый неподходящий момент. К тому же я вдруг обнаружила, что совершенно не в силах выносить запах жареного рубца с луком, а потому это пользующееся такой популярностью у слуг блюдо готовить отныне было запрещено, ибо его всепроникающий аромат поднимался с кухни наверх, готовый, словно дух или привидение, ворваться ко мне в гостиную, стоило только отворить дверь.
– Ну и прекрасно. – Он поднес мою руку к губам и поцеловал на прощание пальцы. – Поспи еще, mo duinne.
Дверь за ним тихо затворилась, и я осталась одна в утренней тишине обитой деревом спальни, нарушали которую лишь слабые звуки какой-то хозяйственной возни, доносившиеся снизу.
Квадраты блеклого солнечного света проникали сквозь оконные створки и отпечатывались на противоположной стене. Похоже, день сегодня будет чудесный. Весенний воздух становился теплее с каждым днем, в садах Версаля распустились бело-розовые цветы слив, и вокруг них с жужжанием вились пчелы. Наверное, все придворные выйдут сегодня в сад насладиться прелестями весны.
Я же наслаждалась теплом и покоем и была одна и не одна.
– Привет, – тихо сказала я и снова ощутила под рукой легкое трепетание крыльев бабочки.
Часть третьяНападение
Глава 18Нападение в Париже
В начале мая в здании королевского арсенала прогремел взрыв. Позже я узнала, что охранник оставил факел в неположенном месте и через минуту самый большой в Париже склад пороха и боеприпасов взлетел на воздух с таким грохотом, что спугнул голубей с крыш Нотр-Дама.
Занятая работой в «Обители ангелов», я не слышала самого взрыва, но мне пришлось столкнуться с его последствиями. Несмотря на то что больница находилась в противоположной от арсенала стороне города, пострадавших было столько, что в окрестных больницах не хватило места и многие попали к нам. Искалеченных, обгоревших и громко стонущих, их привозили на телегах или несли на носилках через весь город.
Было уже совсем поздно, когда мы приняли последнего пострадавшего и осторожно уложили забинтованное тело среди прочих, по большей части грязных и безымянных, пациентов «Обители ангелов».
Увидев, сколько работы ждет наших сестер, я послала Фергюса домой передать, что освобожусь поздно. Теперь он вернулся, и вдвоем с Муртой они коротали время у входа в больницу, ожидая, когда можно будет проводить меня и Мэри домой.
Наконец мы, усталые, вышли из двойных дверей. Мурта в это время демонстрировал Фергюсу свое искусство метания ножей.
– Ну давай, – говорил он, стоя к нам спиной. – Как можно быстрее, на счет «три». Раз… два… три!
Фергюс держал в руке большую белую луковицу. На счет «три» он метнул ее, и она покатилась, крутясь и подпрыгивая, по неровной дорожке.
Мурта застыл, готовый к броску, с отведенной назад рукой, зажав в пальцах кончик кинжала. Когда луковица вдруг подскочила на ухабе, он сделал резкое и быстрое движение одной лишь кистью. При этом он оставался неподвижным, разве что слегка шелохнулись складки его килта, но луковица, пронзенная кинжалом и смертельно раненная, медленно покатилась в пыли к его ногам.
– Браво, мистер Мурта! – крикнула Мэри, улыбаясь.
Застигнутый врасплох, он обернулся, бледные щеки вспыхнули.
– Ммфм… – только и мог выдавить он.
– Извините, что задержались, – оправдывалась я. – Очень много работы.
– Все в порядке, – лаконично ответил маленький клансмен. Он повернулся к Фергюсу: – Постараемся найти экипаж. Женщинам не следует ходить пешком в столь поздний час.
– Поблизости ни одного нет, – пожал плечами Фергюс. – Я почти час ходил взад-вперед по улице, все свободные экипажи в Сите отправились к арсеналу. Может, удастся что-нибудь найти на улице Фобур-Сент-Оноре. – Он указал на темную узкую щель между домами, служившую, по-видимому, проходом на следующую улицу. – Так будет быстрее.
Нахмурившись, Мурта засомневался, но кивнул:
– Ладно, парень. Пойдем.
В переулке было холодно. Несмотря на темноту безлунной ночи, я видела, как маленькие белые облачка пара вырываются изо рта. Даже в самую темную ночь в Париже всегда откуда-нибудь пробивался свет: отсветы от ламп и свечей просачивались сквозь щели в ставнях, свет горел в палатках уличных торговцев, он струился из маленьких рожков и железных фонарей, прилаженных позади повозок и карет.
На следующей улице жили торговцы. Владельцы всевозможных лавчонок обычно вывешивали над входом фонари с железными абажурами, а для защиты собственности зачастую на паях нанимали ночных сторожей. Когда я увидела одинокую фигуру возле лавки корабельных снастей, сгорбившуюся на груде свернутых парусов, я решила, что это как раз один из таких сторожей, и кивнула в ответ на его хриплое:
– Добрый вечер, дамы и господа!
Однако едва мы миновали лавку, как раздался неожиданно тревожный вскрик сторожа: