Несмотря на все усилия, гости, привлеченные скандалом, разошлись, только когда явились королевские гвардейцы.
Очнувшийся к этому времени мистер Хоукинс выдвинул против Джейми сразу два обвинения: в похищении его племянницы и сводничестве. Какой-то момент мне казалось, что Джейми снова ударит его. Мышцы под тонким бархатом камзола напряглись, но, поразмыслив, он не стал этого делать.
После долгих объяснений Джейми дал согласие ехать в управление охраны, которое находилось в Бастилии, видимо, чтобы самому дать там объяснения по поводу того, что произошло у него в доме.
Алекса Рэндолла, бледного, обессилевшего и абсолютно не понимавшего, что происходит, тоже увели. Герцог этого не видел, он поспешно сел в свою карету и уехал еще до появления гвардейцев. Какова бы ни была его дипломатическая миссия, причастность к скандалу могла только навредить.
Бедную Мэри Хоукинс, которая все еще была без сознания, завернули в одеяло и увезли в дом ее дяди.
Меня тоже хотели забрать в управление, но Джейми решительно воспротивился, и, учитывая мое положение, меня оставили дома. Видя, что Джейми настроен серьезно и вот-вот опять пустит в ход кулаки, гвардейский капитан отступился, но с условием, что я не уеду из города. Хотя в идее покинуть Париж были свои привлекательные стороны, я все равно не смогла бы уехать без Джейми и без колебаний дала слово чести.
Пока гости толпились в прихожей, разыскивая свои шляпы и плащи, Муртаг стоял у дверей. На его лице была написана решимость. Определенно, он собирался следовать за Джейми всюду, куда бы ни пришлось. И я облегченно вздохнула. Мой муж по крайней мере не будет один. А он наклонился и шепнул мне на ухо:
— Не волнуйся, Саксоночка, я скоро вернусь. Если что-нибудь случится… — Мгновение он колебался, а затем твердо сказал: — Нет, в этом не будет необходимости, но если тебе понадобится друг, иди к Луизе де ла Тур.
— Хорошо. — У нас хватило времени лишь обменяться поцелуем, и его увели.
Двери были открыты настежь, и я увидела, как Джейми оглянулся, перехватил взгляд Муртага и сделал ему знак. Муртаг, держась за пояс, на котором висела шпага, стал протискиваться к Джейми, толкнув молодого Дюверни так, что тот едва не упал на мостовую. Последовала короткая, безмолвная дуэль взглядов. Джейми пожал плечами и развел руками, не сумев переубедить Муртага.
Джейми вышел на улицу, не обращая внимания на гвардейцев, следующих за ним по пятам, но у двери заметил маленькую фигурку Фергюса и остановился, чтобы что-то сказать. Расправив плечи, он обернулся и послал мне улыбку, которую я явственно различила в свете фонарей. Затем, кивнув старшему месье Дюверни, сел в ожидавшую его карету и уехал. Муртаг успел вскочить на запятки экипажа.
Фергюс стоял на улице, провожая глазами карету, пока она не скрылась из виду. Затем, поднявшись по ступенькам, взял меня за руку и повел за собой:
— Идемте, миледи. Милорд велел, чтобы я о вас позаботился, пока он не вернется.
Фергюс скользнул в гостиную, бесшумно закрыв за собой дверь.
— Я обошел дом, миледи, — сказал он шепотом. — Все закрыто. — Он так старался подражать интонациями Джейми, что я, несмотря на волнение, улыбнулась. Его кумир возложил на него ответственность, и он совершенно серьезно будет выполнять свои обязанности.
Проводив меня в гостиную, Фергюс решил обойти вокруг дома, как это всегда делал по вечерам Джейми, проверить, хорошо ли закрыты двери и ставни, погашены ли камины. Одна щека у него была выпачкана в саже. Он потер пальцем глаз, и тот теперь белел на темном фоне, как у маленького енота.
— Вам нужно отдохнуть, миледи, — сказал он. — Не волнуйтесь, я буду рядом.
Я не засмеялась, только улыбнулась ему:
— Не смогу я уснуть, Фергюс. Немного посижу здесь. Тебе, наверное, лучше все-таки пойти поспать. У тебя был трудный день.
Нелегко было отослать его спать, не ущемляя чувства его ответственности за дом. Но видно было, что он еле держится на ногах. Маленькие худые плечи ссутулились, а круги под глазами были темнее, чем сажа на лице.
Он непрестанно зевал, но все-таки отказался:
— Нет, миледи. Я останусь с вами… Если вы не возражаете, — добавил он поспешно.
— Не возражаю.
Он слишком устал, чтобы разговаривать или шалить в своей обычной манере, и его сонное присутствие в комнате успокаивало, словно присутствие кошки или собаки.
Я сидела, глядя на тлеющие угли, и старалась достичь хоть какого-то душевного равновесия. Пыталась представить себе тихие озера, лесные просеки, даже тишину и полумрак церкви в аббатстве — ничего не помогало. Все эти мирные образы затмевали события сегодняшнего вечера. Перед глазами стояли грубые руки и ухмыляющиеся рты, темнота, наполненная страхом, белое, искаженное лицо Мэри, такое же — у Алекса Рэндолла, ненависть в свинячьих глазках мистера Хоукинса, подозрение на лицах генерала и Дюверни, злоба, которой так и веяло от Сент-Жермена, его нездоровая радость от участия в скандале. И в довершение всего — улыбка Джейми. Какая-то неуверенность чувствовалась в ней в мерцающем свете фонарей.
Что, если он не вернется? Вот мысль, которую я старалась отогнать от себя с той минуты, как его увели. Что, если он не сможет оправдаться и снять с себя обвинения? А если судья один из тех, кто с подозрением относится к иностранцам — я имею в виду, с большим подозрением, чем обычно? — тогда Джейми запросто смогут упрятать в тюрьму на неопределенный срок. И хуже опасений, что эти непредвиденные обстоятельства способны свести на нет всю проделанную за последние несколько недель работу, была мысль о том, что Джейми может оказаться в камере, подобной той, в которой я нашла его в Уэнтуортской тюрьме. В свете последних событий новость о том, что Карл Стюарт вкладывает деньги в виноторговлю, казалась малозначительной.
Сейчас, в одиночестве, у меня было достаточно времени для раздумий, но на многие вопросы я не могла найти ответа. Кем или чем была La Dame Blanche? Что за Белая Дама и почему одно упоминание о ней обратило нападавших в бегство?
Перебирая в памяти события этого вечера, я вспомнила рассказ генерала о бандах преступников, орудующих на улицах Парижа. О том, что в этих бандах есть молодые люди из высшего общества. На эту мысль наводили и речь и одежда главаря бандитов, которые напали на нас с Мэри, хотя его сообщники выглядели намного проще. Я старалась определить, не напоминает ли этот человек кого-нибудь из знакомых, но воспоминания были неясными, темнота и состояние шока делали их расплывчатыми.
В общих чертах он чем-то напоминал Сент-Жермена, хотя голос явно был не его. Однако, если это был Сент-Жермен, он мог изменить свой голос так же, как и замаскировать лицо. В то же время с трудом верилось, что граф мог принять участие в таком нападении, а затем, двумя часами позже, спокойно сидеть напротив меня и есть суп.
Я сжала виски. До утра ничего нельзя было сделать. Если утро наступит, а Джейми не вернется, я обойду друзей и знакомых. Кто-нибудь из них может знать новости или предложит помощь. Но сейчас, ночью, я бессильна, словно стрекоза, замурованная в янтаре.
Мои пальцы теребили одну из шпилек в волосах. Я нетерпеливо дернула ее и укололась:
— Ох!
— Сейчас, миледи. Я достану ее.
Я не слышала, как он подошел сзади, но почувствовала, как маленькие, проворные пальцы Фергюса коснулись моих волос. Он вытащил шпильку, украшенную орнаментом, и положил ее на столик. Затем, помявшись, спросил:
— А другие вынуть, миледи?
— Спасибо, Фергюс, если тебе не трудно.
Он легко и уверенно вытаскивал шпильки, и густые локоны падали мне на плечи. Понемногу я успокаивалась.
— Вы волнуетесь, миледи? — спросил тонкий, ласковый голосок за моей спиной.
— Да, — ответила я, слишком устав, чтобы храбриться.
— Я тоже, — просто сказал он.
Последняя шпилька оказалась на столе, и я откинулась на спинку стула, закрыв глаза. Тут снова почувствовала, как кто-то касается моих волос, и поняла, что Фергюс расчесывает их, аккуратно расправляя локоны.
— Вы позволите, миледи? — спросил он, почувствовав, что я напряглась. — Женщинам это обычно помогает, если они волнуются или расстроены.
Я снова расслабилась и закрыла глаза.
— Позволю, — сказала я. — Спасибо. — Потом вдруг спросила: — Каким женщинам, Фергюс?
Последовало минутное колебание, будто потревожили паука, плетущего сеть, затем он снова осторожно начал перебирать пряди волос.
— Это там, где я когда-то жил, миледи. Я не мог выходить, пока там клиенты, но мадам Элиза разрешала мне спать в чулане под лестницей, если я буду вести себя тихо. К утру, когда все мужчины расходились, я вылезал оттуда, и женщины иногда давали мне что-нибудь поесть, а я помогал им: застегивал белье — они говорили, что я лучше всех это делаю. — В голосе его звучала гордость. — Ну и волосы им расчесывал, когда просили.
— M-м… — Легкий, равномерный звук расчески гипнотизировал. Часы стояли, времени я не знала. Но тишина за окном свидетельствовала о том, что действительно было очень поздно.
— Как ты попал к мадам Элизе, Фергюс? — спросила я, с трудом подавляя зевок.
— Я там родился, миледи, — ответил он.
Расческа стала двигаться медленнее, и его голос сделался грустным.
— Я всегда хотел узнать, кто из женщин моя мама, но так и не узнал.
Дверь в гостиную распахнулась, и я очнулась от сна. В сером утреннем свете стоял Джейми, бледный, с покрасневшими от усталости глазами, но с улыбкой на лице.
— Я боялась, что ты не вернешься, — прошептала я, сжимая его в объятиях. Его волосы пахли дымом и свечным жиром, одежда была в беспорядке. Но он был такой теплый и надежный, что мне стало безразлично, чем пахнет голова, которую я прижимала к груди.
— Я тоже боялся, — сказал он приглушенным голосом. Я почувствовала, что он улыбается. Его руки еще крепче сжали мою талию, затем разжались. Он слегка отстранился, чтобы рассмотреть мое лицо, и убрал волосы у меня со лба.