Стрекоза в янтаре. Книга 1. Разделенные веками — страница 72 из 103

Я нетерпеливо тряхнула головой, чтобы освободиться от паров бренди и вопросов, которые оставались без ответа. Единственно, что можно было сказать наверняка, это то, что граф вступил в опасное партнерство с Карлом Стюартом и что в настоящее время довольно сильно заинтересован в нем.

Дом Хоукинсов на Рю Мальори представлял собой внушительного вида особняк в три этажа, но то, что внутри он нуждается в ремонте, было очевидно для любого случайного наблюдателя. Несмотря на теплый день, все ставни были наглухо закрыты от посторонних глаз. Ступеньки утром не мыли, и на белом камне виднелись отпечатки грязных подошв. Из дверей особняка не появлялись ни повар, ни кто-либо из прислуги, чтобы купить свежего мяса и поболтать с уличным торговцем. Это был дом, наглухо закрытый от надвигающейся катастрофы.

Абсолютно не чувствуя себя предвестницей беды, несмотря на свое довольно яркое желтое платье, я все же послала Фергюса вперед доложить о себе. Состоялся какой-то диалог между Фергюсом и тем, кто открыл дверь, при этом проявилась одна из лучших черт характера Фергюса — он не признавал «нет» в качестве ответа, и, таким образом, вскоре я очутилась лицом к лицу с женщиной, которая оказалась хозяйкой дома, то есть госпожой Хоукинс, тетей Мэри.

Мне пришлось самой об этом догадываться, так как женщина выглядела слишком подавленной, чтобы снабдить меня нужной информацией, такой, например, как ее имя.

— Но мы никого не принимаем! — продолжала твердить она, с опаской поглядывая через плечо, как будто ожидая, что грузная фигура мистера Хоукинса неожиданно материализуется у нее за спиной. — Мы… у нас… то есть…

— Я пришла не к вам, — тихо сказала я, — я хочу видеть вашу племянницу, Мэри.

Это имя вызвало у нее новый приступ тревоги.

— Она… но… Мэри? Нет! Она… Она плохо себя чувствует!

— Я знаю об этом, — сказала я спокойно и подняла корзинку к ее глазам. — Я принесла ей лекарства.

— О! Но… но… она… Вы же не?..

— Глупости, — вмешался Фергюс. Он с неодобрением наблюдал за этой сценой. — Служанка говорит, что молодая барышня наверху, в своей комнате.

— Раз так, — сказала я, — вперед, Фергюс.

Без дальнейших понуканий он нырнул под вытянутую руку, которая загораживала дверь, и исчез в мрачной глубине дома. Миссис Хоукинс повернулась ему вслед, неуверенно крича что-то. Я воспользовалась этим и проскользнула мимо нее.

Перед дверью в комнату Мэри дежурила полная девушка в полосатом переднике, но она не стала возражать, когда я заявила, что намерена войти в комнату. Она сокрушенно покачала головой:

— Я ничего не могу с ней поделать, мадам. Может, у вас получится.

Это звучало не слишком многообещающе, но выбора не было. Во всяком случае, хуже ей от моего визита не будет. Я оправила платье и толкнула дверь.

Внутри было мрачно, как в пещере. Тяжелые коричневые бархатные шторы на окнах были плотно задернуты и не пропускали дневного света, а если слабые лучи и пробивались, то немедленно тонули в дыму, поднимавшемся из камина.

Я глубоко вздохнула и закашлялась. Фигурка на кровати не двигалась, маленькая скорченная фигурка под пуховым одеялом. Снотворное, конечно, уже не действовало, и она не могла спать после шума, который мы устроили в вестибюле. Вероятно, она притворялась спящей, на случай, если вернется тетя и опять начнет свои вздорные речи. Я бы на ее месте делала то же самое.

Я повернулась и закрыла дверь прямо перед самым носом у миссис Хоукинс, затем подошла к кровати:

— Это я, Мэри. Почему бы тебе не выбраться оттуда, пока ты не задохнулась?

Одеяло вдруг зашевелилось, и Мэри выглянула из простыней, как дельфин из воды. Она бросилась мне на шею:

— Клэр! О, Клэр! Слава Богу! Я думала, что больше никогда тебя не увижу! Дядя сказал, что ты в тюрьме! Он сказал, что ты…

— Отпусти. — Я с трудом разжала ее руки и заглянула ей в лицо. Оно было красным, разрумянившимся от пребывания под одеялом, но свежим и красивым. Большие карие глаза сверкали, в них не было ни следа опиумной интоксикации, и, хотя она выглядела возбужденной и встревоженной, определенно ночной отдых вместе с жизненной силой, свойственной молодости, залечили почти все ее физические раны. Но меня больше беспокоили другие раны.

— Нет, я не в тюрьме, — сказала я, предвосхищая ее вопрос. — Хотя это вовсе не благодаря усилиям твоего дяди.

— Но я говорила ему, — начала она, затем запнулась и закрыла глаза, — во всяком случае, я п-пыталась ему сказать, но он… Но я…

— Не беспокойся об этом, — заверила я ее. — Он так расстроен, что не будет слушать, что бы ты ему ни говорила. Это не важно. Важно, как ты себя чувствуешь. — Я откинула тяжелые темные пряди с ее лба и внимательно заглянула ей в глаза.

— Все в порядке, — ответила она и всхлипнула. — У меня… было кровотечение, но прошло. — Кровь хлынула к ее щекам, но глаз она не закрыла. — У меня… болит. Это пройдет?

— Да, пройдет, — нежно сказала я. — Я принесла тебе травы. Их нужно заварить в кипятке, и, когда настой остынет, намочи тряпочку и прикладывай или принимай ванночки. Это поможет. — Я достала связки трав и положила на столик у кровати.

Она кивнула, закусив губу. Определенно она хотела сказать что-то еще, ее природная застенчивость боролась с необходимостью с кем-то поделиться.

— Что? — спросила я участливо.

— У меня будет ребенок? — выпалила она испуганно. — Ты говорила…

— Нет, — заверила я ее как можно мягче. — Не будет. Он не смог… закончить. — Спрятав руки в складках юбки, я скрестила пальцы на обеих руках, горячо желая, чтобы я оказалась права. Вероятность этого и в самом деле была мала, однако такие вещи иногда случаются. Не было никакого смысла тревожить ее еще больше из-за очень маленькой вероятности. От этой мысли мне стало плохо. Возможно, рождение Фрэнка произошло как раз в результате такого же случая. Я отбросила сомнения — время покажет. — Здесь жарко, как в духовке, — заметила я, развязывая шарф на шее, чтобы можно было дышать. — И дымно, точно в преисподней, как говаривал мой дядюшка. — Придумывая, что бы ей еще сказать, я встала и прошлась по комнате, отдергивая шторы и открывая окна.

— Тетя Элен говорит, что я никому не должна позволять видеть меня, — сказала Мэри, сидя в постели. — Она говорит, что я опозорена и люди будут тыкать в меня пальцами на улице, если я выйду.

— От этих вампиров всего можно ждать. — Я закончила проветривание и подошла к ней. — Но это не означает, что ты должна похоронить себя заживо и потакать им.

Я села рядом с ней на стул, чувствуя, как прохладный свежий воздух шевелит мне волосы и выдувает из комнаты дым.

Она довольно долго молчала, перебирая пучки травы на столике. И наконец взглянула на меня, храбро улыбаясь, хотя ее нижняя губа все же слегка дрожала.

— Зато мне не придется выходить замуж за виконта. Дядя говорит, что теперь он ни за что на мне не женится.

— Надеюсь, что нет.

Она кивнула, глядя на свое забинтованное колено. Ее пальцы теребили конец бинта, несколько ниточек упали на одеяло.

— Я… много думала о том, что ты рассказывала мне, о том, как мужчина… — Она замолчала, к горлу ее подступил комок, и слезинка упала на бинт. — Я думала, что не смогу позволить виконту делать это со мной. Теперь это произошло… С этим ничего не поделаешь, и у меня больше никогда не будет… и… и… о, Клэр, Алекс больше не будет со мной разговаривать! Я больше никогда его не увижу, никогда!

Она поникла в моих объятиях, истерически всхлипывая и рассыпая травы. Я прижала ее голову к своему плечу и старалась успокоить, слегка похлопывая по спине, хотя и сама уронила несколько незаметных слезинок ей на волосы.

— Ты увидишь его, — шептала я. — Конечно, увидишь. Для него это не важно. Он хороший человек.

Но я знала, что это не совсем так. Я видела, какой мукой было искажено лицо Алекса Рэндолла в ту ночь, то же бессильное сожаление, что и на лице Джейми и Муртага. Но теперь я знала, что Алекс влюблен в Мэри, и понимала, насколько глубоки и остры были его страдания, его боль и гнев.

Наверное, он хороший человек. Но он был также младшим сыном из бедной семьи и со слабым здоровьем и с очень маленькой надеждой на продвижение по службе. Его карьера целиком и полностью зависела от расположения герцога. Вряд ли герцог благосклонно принял бы идею союза своего секретаря с обесчещенной девушкой, у которой не было теперь ни связей в обществе, ни приданого, чтобы связать себя с кем-то узами брака.

И даже если Алекс, несмотря ни на что, найдет в себе мужество жениться на ней, что они будут делать без денег, отвергнутые обществом? Да еще и сам факт изнасилования будет омрачать их взаимоотношения.

Мне оставалось только сжимать ее в объятиях, плакать и грустить о том, что было безвозвратно потеряно.

Когда я вышла из дома Хоукинсов, было уже темно, в небе зажглись первые звезды и над печными трубами струились легкие дымки. У меня в кармане лежало письмо, написанное Мэри и должным образом заверенное. В нем излагалась ее версия событий вчерашнего вечера. Если передать это письмо в соответствующие инстанции, мы будем, по крайней мере, избавлены от дальнейших преследований со стороны закона. Хотя помимо этой было еще много других проблем.

Миссис Хоукинс неохотно предложила нам с Фергюсом ехать домой в их фамильном экипаже. Позаботившись на этот раз о своей безопасности, я не стала отказываться от этого предложения.

Я положила шляпу на карточный столик в вестибюле и бросила взгляд на серебряный поднос с записками и букетиками цветов. Определенно, мы еще не стали париями, хотя весть о скандале должна уже была широко распространиться в парижских кругах.

Я не стала отвечать на расспросы слуг, а сразу поднялась наверх в спальню, сбрасывая на ходу верхнюю одежду. Я была слишком измождена, чтобы заботиться о бытовых мелочах.

Но едва я открыла дверь и увидела Джейми, раскинувшегося в кресле у огня, моя апатия мгновенно улетучилась, смытая волной нежности. Его глаза были закрыты, а волосы разметались в беспорядке — верный знак усиленных раздумий. Он приоткрыл глаза, заслышав мои шаги, и улыбнулся. Его ясные синие глаза засияли в теплом свете свечей.