савицей. Кто она такая? Неужели Афродита – бабка Амура? Похожа. Моя прапрабабушка в отличие от меня вовсе не была в восторге от увиденного. Она смело вошла внутрь и так громко, насколько позволял слегка осипший от волнения голос, произнесла:
– Верни мне моего возлюбленного, или я уничтожу Венец!
– Замолчи, несчастная! – надменно произнесла Афродита. – Низшие расы не имеют права даже упоминать этот артефакт всуе, не то что торговаться с нами!
– Ну что ты, сестра?! – хитро улыбаясь, сказал красивый мужчина, чьи крылатые сандалии буквально рвались в полёт, но не могли самостоятельно отстегнуться от лодыжек своего хозяина. – Люди родственны нам по крови, пусть говорит!
Судя по всему, это был бог торговли Гермес – главный по переговорам и заключению сделок.
– Где находится венец, знаю только я, – сказала тем временем моя прапрабабка. – Я готова обменять его на своего возлюбленного.
– Хорошо! – с ходу согласился Гермес. – Отдай нам венец и забирай хоть всех эротов вместе взятых.
Стая щекастых купидонов, внимательно следившая за этой беседой, возмущённо зашелестела крыльями и языками:
– Куда ж ей столько эротов?!
И в самом деле, такой эротический слёт не вписывался в цель визита моей прапрабабки.
– Ну так выбери из них того, кто тебе нужен! Или, может, нового кого присмотришь? – предложил Гермес.
За его добродушной улыбкой скрывался какой-то подвох, но моя прапрабабка, казалось, не замечала этого. Впрочем, мне, наблюдая со стороны, было просто судить. А что случилось бы, окажись я на её месте? Наверное, она так тревожилась о судьбе своего избранника, что не замечала никаких подвохов.
– Для нас они все на одно лицо, мы их даже не различаем. А вот ты различишь? – спросил Гермес.
И тут до меня дошло, что возлюбленного моей прапрабабки снова вернули, так сказать, в купидонное состояние, после чего этот впавший в детство избранник весело зашелестел крыльями среди прочих толстеньких щекастых малышей. Вот Афродита вредная какая: такую гадость учинила, а на вид не скажешь – красавица, каких свет не видывал! Кажется, созвучная древнегреческим идеалам красоты фраза Антона Павловича Чехова о том, что в человеке должно быть всё прекрасно – и лицо, и одежда, и душа, и мысли, – на богов не распространялась.
По команде Афродиты все купидоны окружили мою прапрабабку плотным кольцом, зависнув в воздухе благодаря интенсивным взмахам крылышками. И тут я заметила, что все они, правда, были на одно лицо! Думаю, что и против этого, то есть против отсутствия индивидуальности, выступал Амур, совершив побег с Олимпа. Интересно, почему маленьким эротам не давали взрослеть? Может, чтобы они не создавали конкуренцию другим, взрослым представителям Олимпа, стоящим на вершине местной иерархии?
Моя прапрабабка, кстати, смотрела на щекастых крылатых пупсов, целившихся в неё из луков, с растерянностью, и в её мечущемся взгляде я прочитала отчаяние и ужас. Кажется, она не могла понять, кто из них её возлюбленный, и ожидала какого-то знака от него, но тот почему-то не спешил этот знак подать. Неужели разлюбил?! Или у него после впадания в детство стёрлась память и он теперь тоже не мог узнать свою возлюбленную?! Возможно, этот процесс вообще был необратим, и прапрабабкин избранник застрял навечно в виде шаловливого младенца с луком. Мне стало её безумно жаль, а ещё я очень беспокоилась за Амура. Уж его-то я никому не позволю вернуть в купидонное состояние!
Неожиданно в руках у моей прапрабабки появился уже знакомый пепербокс Тэрнера. Кажется, она в состоянии нервного срыва решилась на самый опасный ход! Впрочем, через несколько мгновений мне стало ясно, что это было продуманное «продолжение банкета», а не жест отчаяния. Пули-сердечки стали какими-то другими.
Возможно, самодельная модель, хотя технология их генерации не разглашалась со времён основания нашего ковена ведьм-свах, и нам запрещали как-то вмешиваться в процесс изготовления, разрешено было применять только уже готовые, выдаваемые главсвахой. Что сделала с ними моя прапрабабака, и для чего вообще стрелять в представителей высшей расы?! Первый же выстрел пришёлся по Афродите.
И тут я снова была поражена увиденным: её хитон оказался чем-то вроде бронежилета, от которого отскочила часть пуль. Я часто задавалась вопросом о том, способна ли на любовь сама Афродита, или она была подтверждением другой идеи: о том, что в любви кто-то любит, а кто-то позволяет себя любить. Пока моя прапрабабка стреляла, купидоны тоже не дремали, осыпав её тучей стрел, но ни одна из них не достигла цели, потому что их отразил внезапно возникший щит.
Присмотревшись, я поняла, что этот щит создали пауки-тенётники, каких постоянно дрессировал Витюня. Мгновенно сплетённая сеть, как кокон, окружила мою прапрабабку. Кажется, тогда, во сне, который я увидела после первой встречи с Амуром, нарядившимся женщиной, чтобы попасть ко мне на приём, пауки пытались защитить её от стрел купидонов. Но там дело происходило на Земле, в окрестностях усадьбы, а откуда пауки на Олимпе?! Как просочились? Ответ стал понятен через несколько мгновений, когда я услышала голос Витюни.
– Остановитесь! – воскликнул он. – Прошу вас!
Надо отметить, что появился он как нельзя кстати, потому что кроме купидонов, очень смешно гневавшихся из-за того, что их стрелы не попадали в цель, нашёлся и ещё один стрелок, вернее, метатель, собиравшийся пробить паучью броню. Это был могучий бородатый красавец с молнией в руках.
Между прочим, эта молния очень напоминала стрелу купидона, если её изготовить в масштабе один к десяти, слегка искривить, придавая некий трагический излом, и снабдить силой тока в пятьдесят тысяч ампер. У меня в мозгу роились разные ассоциации, и одной из них была известная фраза о том, что власть портит людей, судя по всему, высшие расы она портит не меньше. В общем, Зевс, а это был именно он, уже приготовился метнуть молнию в мою прапрабабку, но Витюня вовремя отвлёк его внимание на себя.
– Вас, кажется, приставили Хранителем к этому роду ведьм?! – недовольно проворчал Громовержец.
– Так я и храню, как видите! – сказал Витюня. – Ну что вы в самом деле?! У девушки любовь, а вы молниями кидаться вздумали!
– Она совершила нападение на представителей высшей расы! – заметил Гермес.
– А представители высшей расы пошли на обман с целью получения могущественного артефакта, хотя ваша очередь обладания им уже прошла! – парировал Витюня. – К тому же нападение моей подопечной не могло причинить вред, она пыталась пробудить в вас утраченные чувства, чтобы вы могли её понять, а удар молнии, по-моему, претендовал на физическое устранение проблемы. А ведь она в ведении другого божественного ведомства. Так что всё это можно расценивать как попытку передела сфер влияния.
– Хорошо. Что вы хотите? – прервал его Гермес, быстро понявший, в чём дело.
Кажется, скандалы между «ведомствами» не входили в планы Олимпа.
– Мы сейчас уйдём и не будем больше беспокоить вас своим присутствием, – сказал Витюня, крепко схватив за руку мою прапрабабку.
Та отчаянно сопротивлялась, но домовой был непреклонен.
– Говорил тебе: не суйся к ним без меня! – ворчал он, а задумчивый взгляд домового, устремлённый вдаль, выдавал напряжённые размышления. – А теперь, видишь, как всё обернулось!
– Ты и про то, что нельзя было в чужака влюбляться, говорил! – всхлипывая, заметила ему моя прапрабабка.
– Скажешь, не прав был? Вон сколько проблем это принесло! – парировал домовой.
– Что теперь будет с ним?! Он так и останется в этом нелепом детском облике и не узнает, что у нас будет ребёнок, никогда больше не вернётся ко мне?! – спросила моя прапрабабка, наверное, имея в виду своего возлюбленного.
– Сейчас мы ему ничем не можем помочь. Мы могли бы потребовать его выдачу у Олимпа; если бы он хотя бы официально объявил о помолвке с тобой, тогда всё было бы по-другому! К этому я и намеревался подтолкнуть его, но ты же меня не слушаешь! – укоризненно сказал Витюня, а потом, погладив по голове свою рыдающую подопечную, добавил: – Ну, не плачь! Любому горю можно помочь, если умеючи подойти. Только сперва обдумать всё надо, хорошенько обдумать. Иной раз до того, как ситуация прояснится, не один век пройти должен.
В этот момент моего видения, я впервые подумала: мне очень повезло, что я унаследовала ведьмовской дар и вместе с ним долголетие и молодость. У меня было больше шансов, больше времени на исправление ошибок, на понимание своего места в жизни, а это как раз то, чего не хватает многим. Мало кто из людей знает, для чего ему дана жизнь. Мне тоже только предстояло это понять.
– Он по-прежнему любит меня, или то, что с ним сделали, полностью уничтожило его как личность? – спросила моя прапрабабка, наконец взяв себя в руки и перестав всхлипывать.
– Над настоящей любовью ни время, ни высшие силы не властны, – ответил Витюня. – Просто сейчас его чувство не может взять верх над преобразованиями. Надо ему помочь.
– Как?!
– Пока не знаю, говорил же – обдумать всё надо! – Витюня почесал затылок и вздохнул, а потом добавил: – Венец-то хорошо спрятала?
– Угу! – Моя прапрабабка кивнула. – Я его …
– Не говори мне! – перебил её Витюня. – Об этом никто знать не должен.
Теперь всё встало на свои места. Вот почему он не знал, где Венец, но сразу заподозрил неладное, когда появилась загадочная светящаяся шляпа.
– И тебе спрятаться надо! Так спрятаться, чтобы никто найти не мог. Не оставят тебя в покое ни Матильда, ни эти, с Олимпа, – решительно проговорил домовой.
Я уже приготовилась узнать главную тайну моей семьи: куда спряталась моя прапрабабка. Но видение внезапно изменилась, словно его перемотали на несколько дней вперёд, как кадры фильма. Теперь я присутствовала на суде ковена ведьм-свах. Мою прапрабабку судили заочно, она не присутствовала в зале суда. Спряталась, значит, да так, что Матильда не нашла.
Ответ за свою подопечную, как подобает Хранителю, держал Витюня. Ему пришлось выслушать много неприятных вещей и даже прямых угроз, но он остался невозмутимым и мрачным, только иногда его лицо светлело от лёгкой улыбки, когда он, незаметно опустив руку в карман, прикасался к медальону с портретом моей прапрабабки. Потом был обыск, и всю усадьбу перевернули вверх дном, но ни Венец, ни ведьму, нарушившую закон, так и не нашли. Витюня не рассказывал мне об этом, видимо, решив, что для моего спокойствия будет проще ничего не знать.