Когда подъехали к моргу, на крыльце стоял Закин в окровавленных перчатках и с удовольствием затягивался сигаретой, держа её хирургическим зажимом.
Хулиган кивнул на табличку, на которой было написано «МОРГ» и произнёс:
— Всегда, когда вижу это слово, удивляюсь — почему именно морг?
— Тёмный ты человек, Слюсарев, — ответил Родин. — «Морг» — это аббревиатура, расшифровывается — «место окончательной регистрации граждан».
— Ты серьёзно? Я думал, морг, потому что мёртвые, место окончательной регистрации… сука, аж мурашки по коже… лучше бы не знал.
— Так для тебя и «моменто море» означает «мгновенная смерть».
— Само собой, а что не так?
— Конечно, нет, это выражение переводится «Помни о смерти».
Варкун заглушил машину, открыл дверцу.
— Привет, Закин, как там наш труп, не ожил? — схохмил он.
— Как говорил отец народов — «береги голову, без головы человек совсем инвалид», — философски изрёк Закин, приглашая внутрь.
В мертвецкой на полу лежал уже знакомый труп без головы, рядом в обыкновенном мешке из-под картошки лежала голова.
Варкун поднял мешок, вытряхнул голову, и она покатилась по полу как мячик. Родин ловким движением подхватил её и, подняв за волосы, приставил почти в упор к лицу Слюсарева хладнокровно спросил:
— Это он?
— Он, — даже не ответил, а как-то выдохнул Хулиган и, теряя сознание, упал на пол.
— Ять, — матюкнулся Родин, — какой нежный уголовник пошёл, в обморок как барышня падает.
Подошёл Варкун, наклонился над Слюсаревым, ударил пару раз по щекам и, видя, что эффекта нет, позвал Закина.
Закин поднёс к носу вату с нашатырным спиртом, а когда Хулиган немного пришёл в себя, влил ему в рот самого лучшего, по его мнению, лекарства — рюмку чистого медицинского спирта. На Хулигана лекарство подействовало благоприятно — глаза прояснились, щёки зарозовели.
Родин ещё раз задал вопрос:
— Это точно Ряба?
— Сто процентов, — ответил Хулиган.
На лице Варкуна торжествовала победная улыбка. Родин взял Слюсарева за рукав, подвёл к трупу и спросил:
— Так был Ряба одет?
Слюсарев кинул беглый взгляд на труп и отрицательно кивнул головой.
— Нет, Ряба был в джинсе, кроссовках белых, а это лоховской какой-то прикид.
— Наколки какие у Рябы были, помнишь?
— Точно помню звёзды на коленях «Никогда не встану на колени».
Родин задрал брюки у трупа выше колен — звёзд не было.
— Ничего не понимаю, — сказал Слюсарев, — голова точно Коляна, а тело не его.
Теперь уже приободрился Родин, потому что начали подтверждаться его сомнения, а выдвинутая им версия обещала стать одной из основных. Он уже предвкушал, как на очередной планёрке утрёт нос именитым сыщикам убойного отдела.
На обратном пути Родин спросил Хулигана:
— Где хачик-таксист живёт, знаешь?
— Не знаю, — как-то неуверенно сказал Хулиган.
Заметив, что тот врёт, Родин быстро сориентировался:
— Ты Рябченко последним видел, так что ты основной подозреваемый, закроем мы тебя пока на 72 часа, или, может, вспомнишь адрес?
— Да в деревяшке он живёт на окраине города, Первостроителей 3, квартиру не знаю, машину всегда под окнами ставит.
— Родион, давай сразу заскочим по пути?
— Не вопрос, две минуты делов, — ответил тот и завернул на улицу Первостроителей.
Возле дома, как и говорил Слюсарев, стояла машина хачика, зелёная ВАЗ 2107. Самого его искать не пришлось, поскольку он был тут же, копался в моторе.
— Добрый день, Армен, Бог в помощь, — обратился к нему Роди, вылезая из машины.
— Барев дзес, — по-армянски приветствовал гостя Армен, — что-то опять не так? Живу честно, скупкой не занимаюсь.
— Не в этом дело, Армен, Колю Рябу из «Полёта» ты вчера забирал?
— Я, а что?
— Во сколько это было?
— Без десяти три, точно помню, у меня мотор стал барахлить, я решил: до трёх постою и домой поеду, на часы глянул, и тут Ряба подошёл.
— Куда довёз его, помнишь?
— Конечно, к «Трём медведям». Кабак мамаши его. Ещё подумал, тут пройти через перекрёсток сто метров, а он такси берёт.
— Он зашёл в ресторан?
— Нет, прикурил сигарету и остался стоять, а я уехал.
— Серёга, так «Три медведя» до двух только работает, на кой он туда припёрся? — сказал Варкун, — да и мать говорит, что его не видела. Ничего не понимаю, детектив какой-то. Агата Кристи отдыхает. Чем больше разбираемся, тем больше загадок.
— Вот именно. Поехали в управу, есть у меня умная мысль, только кое-что узнать надо.
Двойник
В отделе уголовного розыска было шумно и многолюдно. Оперативники уже собрали всех, с кем отдыхал в ресторане Ряба, тут же были и Гусев, и Старовский, что обещали Рябченко голову отпилить. Собрали, так сказать, весь криминальный бомонд. Полным ходом шла отработка версии о причастности подельников к убийству Рябченко.
Родин зашёл в кабинет к Пряхину, там сидел раскрасневшийся как рак и вспотевший Старовский и пытался убедить Пряхина в своей невиновности.
— Начальник, гадом буду-, сказал это сгоряча, без всякой задней мысли, долг свой Ряба мне давно вернул, поэтому никакого резона мне валить Рябу не было.
— А кто может подтвердить, что Рябченко с тобой рассчитался? И алиби у тебя нет. Так что сейчас поедем к тебе на обыск, а потом в трюм.
— Да спал я просто, температура у меня была, поэтому и в кабак не пошёл.
— Вот видишь, Серёга, — обращаясь уже к Родину, сказал Пряхин, — иногда и разгульная жизнь бывает на пользу: был бы в кабаке — было бы алиби.
— Ты мне зубы не заговаривай, где конина обещанная?
— Вечером будет, сейчас вот Старого упакуем и поедем ко мне в гараж.
— Не торопись со Старовским, я почти уверен, что он не при делах.
— Да ладно тебе, у него на куртке пятна крови замытые, но в ультрафиолете светятся.
— Что говорит?
— Говорит, что у него, мол, от давления кровь носом пошла, испачкала. В общем, как всегда, прогоняет.
— На этот раз, думаю, нет. Смотри, какая диспозиция получается. Хулиган голову опознал, однако утверждает, что одет тот был по-другому, в джинсе и белых кроссовках. Кроме того, у Рябы на коленях звёзды наколоты, а у трупа — нет. Ещё Валя сказала, в опознавательной карте у Рябченко женщина на левом предплечье, а у трупа — роза. Плюс рост не соответствует. Я ведь, когда труп увидел, сразу засомневался. Ряба всегда в фирме ходит, а этот, как Хулиган выразился, лоховской какой-то прикид. Давай забьём — если это не Ряба, убойный ваш всю неделю в опергруппе дежурит?
— Да ну тебя, с тобой спорить, как на лотерейный билет надеяться. Дождёмся Мурина с дактилоскопии, и всё ясно станет.
— Очкуешь? Знаешь ведь, что я прав.
Родин вышел из кабинета Пряхина и направился к Кожину. Рассказав ему всё о нестыковках и своих сомнениях, попросил:
— Иваныч, давай ещё раз сгоняем к Рябченко. Почти не сомневаюсь, что найдём его дома.
— Ладно, поехали, — согласился Кожин.
Выйдя из кабинета, дал два-три указания оказавшимся некстати рядом операм и направился к выходу. Родин поспешил за ним.
По дороге Родин поинтересовался:
— Иваныч, а ты Рябе звонил в дверь или стучал?
— Звонил, а какая разница?
— Большая, Иваныч. Ряба, когда синий домой приходит, он звонок отключает, чтоб не будили.
— А ты откуда знаешь?
— Он же у меня в разработке был по сбыту краденого. Информация тогда не подтвердилась, но сведущие люди сказали, что он по тихой коксом приторговывает среди своих.
— Опять твои сведущие люди. Про меня они случайно ничего не сказали?
— Да, говорят, Ирка от тебя опять ушла и кота даже забрала.
— Твою мать! Ты-то откуда знаешь? Тебя уже Саенко побаивается. Смотри, избавится он от тебя.
— Разберёмся, Иваныч, Бог не выдаст, свинья не съест.
Подъехав к дому, Кожин с Родиным поднялись на седьмой этаж. Родин прислушался через дверь, в квартире было тихо. Тогда он с силой постучал условным стуком «спартак чемпион», выждав несколько секунд, повторил.
Через некоторое время за дверью послышался какой-то шум, возня. Потом лязгнул замок, и дверь раскрылась нараспашку. На пороге стоял в семейных трусах весь опухший, взлохмаченный, но вполне себе живой Николай Рябченко. У Кожина от удивления отвисла челюсть и, не найдя ничего подходящего, он задал идиотский вопрос:
— Ряба, тебе же голову отрезали?
Ряба почесал голову и задал встречный, не менее идиотский вопрос:
— Кто?
— Конь в пальто, — уже оправившись, парировал Кожин.
Потом вынул из пиджака прихваченную с собой фотографию головы, протянул её Рябченко и спросил:
— Не знаешь, кто это?
— Это я, — не сомневаясь, ответил Рябченко, — только почему голова отдельно, фотомонтаж?
— Много будешь знать — скоро состаришься. Одевайся, с нами поедешь. Рябченко пошёл одеваться.
Кожин, прикурив сигарету, произнёс:
— Слушай, бывает же такое. Ведь сто процентов сходство. Мать родная не отличила бы. Ты, небось, с убойниками уже забил на спор?
— Да Пряхин зассал, сам сомневается.
— Правильно, с тобой спорить себя не уважать. Ну и чуйка у тебя, постоянно удивляюсь. Или ты действуешь по принципу «А баб-яга против?»
— Бывает и так, но в основном сам не знаю, как получается. Ладно, поехали Саенко обрадуем.
— Да уж, обрадуем в кавычках. Они же с Ворошиловым в баню собирались, шашлык замариновали, а теперь себя в кабинете мариновать будут.
— На воротах Освенцима было написано изречение: «Каждому своё».
— Ну и что ты думаешь об этом убийстве?
— Смотри, убили его возле кабака, а утащили аж за школу, это же метров 150… Вопрос, на кой так заморачиваться, трупешник-то пудов пять будет, даже без головы. Я думаю, убийца хотел спокойно, без палева голову отрезать. Значит, на улице уже начинало светать, и он боялся, что его заметят. Следовательно, это было между 3 и 4 ночи, а кто в это время по улице ходит? Правильно — воры, проститутки и любовники возвращаются от любовниц. Дальше надо личность убитого устанавливать, иначе мы с мёртвой точки не сдвинемся, и дом 17 по кирпичику разберём. Чувствую, он как-то связан с убийством, не знаю пока как, но точно связан.