В ней зияла очень некрасивая рваная дыра.
— Что, нельзя было открыть коробку по-человечески, без вандализма? — упрекнула я подругу, решив, что это она так изувечила упаковку, спеша добраться до содержимого.
— Ты думаешь, это я сделала? Нет, это он! — тараща глаза, заявила Ирка.
— Кто — он? — спросила я, немного робея, потому что хорошо помнила, на чем мы с подругой прервали нашу беседу. На словах «второй труп»!
— Он! Точилка!
— Наш кролик? — Я наконец узнала коробку, которую мы несколько часов назад превратили в изолятор временного содержания для буйного грызуна. — Ой, бли-и-ин…
— Он сбежал! — сказала подруга, тряхнув пустую коробку. — Я говорила, что это не простой кролик, это точно дикий бурундаец или зайцендук! Или даже тигролик, как предположил Колян.
При мысли о том, что где-то в доме прячется чокнутый мутант-бурундаец, зайцендук или даже тигролик, мне стало нехорошо. Вон какую дыру в прочной плетеной крышке проделал, зверюга! Таким зубам и акула позавидует!
— Не приведи бог, загрызет кого! — пуще прежнего округлив глаза, ужаснулась Ирка.
— Надо его найти, — постановила я.
Это определило наши занятия на ближайшие два часа. Первый из них мы посвятили добросовестному обыску всех помещений нашего флигеля. Удивленным нашей странной активностью Катерине, Дине и Зинуле соврали, будто Ирка потеряла золотую сережку. Дамы сочли эту причину уважительной, Дина даже предложила нам помочь в поисках, но мы великодушно отказались.
Чтобы исключить вероятность перемещения Точилки из не осмотренных нами помещений в уже обследованные, мы плотно закрывали двери в комнаты, про которые можно сказать: «Проверено. Кроликов нет». Дамочек наших мы тоже попросили посидеть с полчаса за закрытой дверью.
Больше всего времени занял тщательный обыск комнаты, в которой спал Масяня. Там было темно, будить малыша не хотелось, но я хотела убедиться, что мой ребенок в безопасности, поэтому мы с Иркой осмотрели все укромные уголки, даже под кровати залезали с фонариками в зубах.
Примерно через час нам стало ясно, что Точилки в доме нет.
— Он вырвался на волю! — причитала подруга. — Мы недоглядели, и теперь эта розовая чума, этот зубастый и ушастый монстр уйдет в большой мир!
— Ну, в большой не уйдет, перевал снегом завален, — напомнила я. — Но во дворе зверюгу надо поискать. Пошли, что ли?
— Вот так сразу — пошли? Нет уж, давай сначала снарядимся как следует для ночной охоты на бурундайца! — возразила Ирка.
Правила ночной охоты на бурундайцев не были известны ни мне, ни ей, поэтому экипировались мы по собственному разумению. Взяли фонарики и моток веревки. Прихватили в кладовой связку запасных ключей, чтобы иметь доступ ко всем помещениям. Для приманки и умиротворения Точилки прихватили с собой большую морковку. Чтобы не брать зверя голыми руками, взяли в кухне толстые варежки-прихватки. На случай, если животное проявит агрессию, вооружились лыжными палками, а для транспортировки пойманного грызуна взяли эмалированное ведро с крышкой, рассудив, что металл будет не по зубам даже бешеному бурундайцу.
— С богом! — сказала Ирка, выступая на крыльцо флигеля с лыжной палкой в одной руке и с ведром в другой.
13
Нам повезло: оказалось, что бегущий кролик оставил в мягком снежном покрове борозду, которую еще не успел полностью сгладить свежевыпавший снежок. Если подсветить фонариком и приглядеться, канавка была неплохо видна. Она была прямой как стрела и вела от нашего крыльца к калитке на заднем дворе.
— И куда его понесло? — удивлялась Ирка, неотступно следуя вдоль канавки. Она щурилась, низко пригибалась к земле и была похожа на Чингачгука, упорно идущего по следу вопреки острому приступу радикулита. Или, с учетом ведра в руке, на фронтовую медсестру, бегущую под вражеским обстрелом к реке за водицей для раненых бойцов. — Неужели прямиком в горы побежал?
— Нормально он побежал, лучше уж пусть в горах лютует, чем у нас во дворе, — рассудила я.
— Это верно, — согласилась подруга. — Опять же, компанию с двумя покойниками мы оставили в стороне, незаметно прошли мимо, это радует. О! Смотри-ка, канавка закончилась!
Мы остановились у ямки, обозначившей неожиданный финиш, и задумались.
— Наверное, тут Точилка вырыл нору и залез в нее! — предположила Ирка. — Давай мы его раскопаем.
Она поставила в снег пустое ведро и двумя руками, как лом, взяла лыжную палку, собираясь с размаху вонзить ее в предполагаемую кроличью нору, но тут я заметила на колючке проволоки, пропущенной поверху сетчатой ограды, особо крупную снежинку, оказавшуюся при ближайшем рассмотрении клочком белого пуха.
— Ирка, раскопки отменяются! — Я обрадовалась, потому что землеройные работы меня никогда не привлекали. — Точилка перепрыгнул через забор!
— Перепрыгнем и мы! — азартная подруга вскинула лыжную палку, как шест, и попятилась, чтобы было место для разбега.
— Зачем же прыгать? У нас ключи есть! — напомнила я и открыла калитку ключом из благоразумно прихваченной связки.
За забором канавка продолжалась, круто загибаясь буквой «Г». Теперь борозда вела вдоль ограды и имела вид пунктира, словно кролик сменил размеренное поступательное движение на короткие прыжки.
— Или же он кувыркался через голову, радуясь своему освобождению, — сказала Ирка.
След привел нас от одной калитки к другой. Прямо за чужой калиткой было высокое крыльцо, и ямки, оставленные, как мы думали, кувыркающимся кроликом, заканчивались под резной дубовой дверью в две створки.
— Я смотрю, Точилка верен себе! — сказала по этому поводу Ирка. — Ты помнишь, каким образом он попал к нам? Вот так же неожиданно возник поздним морозным вечером на пороге моего дома! Видно, это его фирменный стиль, специфическая манера перемещаться от одного семейного очага к другому.
— Такой кочевой бурундаец, — поддакнула я и придавила пальцем кнопочку электрического звонка на заборе. — Надо предупредить добрых людей, какого монстра они пригрели!
Ольга Сергеевна и Ефим Михайлович Маримановы на ночь глядя пили на кухне чай с пирогами, которые испекла приходящая кухарка Маша. Генерал очень любил эту позднюю трапезу, уверяя, что чай с медом прекрасно успокаивает нервную систему и способствует хорошему сну. Его супруга могла бы на это сказать, что пироги с курагой компенсируют положительное влияние чая с медом, расстраивая генеральское пищеварение, что никакому сну уже не способствует. Однако Ольга Сергеевна была женщиной мудрой, поэтому по мелочам с супругом не спорила.
Впрочем, она все-таки попыталась вразумить Ефима Михайловича, живо вообразившего себе досрочное наступление весны.
— Смотри, Фима, всюду снег! — плавно поведя рыхлой белой рукой в сторону незашторенного окна, сказала она. — Это зима! Вот на пригорке снеговик стоит. Ты когда-нибудь видел снеговиков весной?
— Ольга, мы же в горах! Тут снег до мая месяца лежит! — справедливо возразил генерал. — А что до снеговиков… Гм…
О снеговиках Ефиму Михайловичу говорить не хотелось. Нынче вечером в ходе очередного марш-броска с рядовым Люсиным генерал совершенно случайно протаранил снеговика, которого кто-то поставил прямо на тропинке. Снеговик был большой, дородный, как Ольга Сергеевна, с красным морковным носом, прохудившимся ведерком на голове и сломанной лыжной палкой в руке. Ефим Михайлович сожалел, что случайно разрушил такую замечательную снежную скульптуру, и его немного мучила совесть.
— Нет, Фимочка, ты на календарь посмотри: февраль еще! — слегка раздражаясь, настаивала генеральша. — А если кому-то среди зимы мартовские кошки и цветущие фиалки мерещатся, то это, мой милый, первый звоночек перед маразмом!
— Это у меня-то звоночек?! — возмутился Мариманов, взмахнув краюшкой пирога, как саблей.
— Дзи-и-инь! — послышалось в прихожей.
Генерал осекся, склонил голову к плечу и прислушался.
— Дзи-и-и-инь! — снова пропел звонок.
— Я не понял, это что, уже два звоночка было? — пробормотал Ефим Михайлович.
— Фима, это звонят у калитки! — сердито воскликнула Ольга Сергеевна, с некоторым трудом выбираясь из-за стола.
— Сиди, Ольга, я сам открою! — веско сказал генерал, потеснив супругу у двери.
Он отодвинул засов, погремел замками и распахнул одну тяжелую створку. В нее сразу же сунулись две румяные физиономии. Лица были женские, симпатичные, но озабоченные до чрезвычайности.
— Где он? — даже не поздоровавшись, спросила пышнотелая голубоглазая красавица с пушистой рыжей косой, выпущенной на плечо из-под шерстяной шапочки.
Генерал — большой любитель крупных форм — с одобрением оглядел русскую красавицу с головы до ног и обратил внимание на то, что в одной руке она держит лыжную палку, а в другой ведро. Вторая красавица, кареглазая, загорелая и гораздо более субтильная, как монарший жезл, сжимала в руке большую морковку. Эти необычные аксессуары — ведро, палка и оранжевый корнеплод — ввели Мариманова в заблуждение. Совестливый Ефим Михайлович решил, что хозяйки погубленного снеговика с его нетленными останками в руках пришли выяснять отношения.
— Где он? — в смущении повторил Ефим Михайлович. — Гм… Я, конечно, извиняюсь:
— Мы пришли его забрать! — решительно сказала русская красавица и тряхнула эмалированным ведром.
— Снеговика? — слегка удивился генерал.
— Точно, кролик у них! Они уже и имя ему дать успели! — не отводя напряженного взгляда от генеральской физиономии, прошептала одна красавица другой. И громко сказала: — Да-да, мы заберем у вас Снеговика! Где он?
— Фима, я не понимаю, о чем говорят эти милые девушки? — нахмурилась Ольга Сергеевна. — О каком снеговике идет речь?
— О том, которого я погубил, — вздохнул Ефим Михайлович.
— Погубил?! — в один голос вскричали милые девушки.
— Ну да, погубил, — чистосердечно покаялся генерал. — Разломал на части. Я не нарочно, так уж вышло. Простите старика…
Сознавая свою вину, Ефим Михайлович повернулся и ушел в комнату. Красавицы с ужасом смотрели ему вслед.