— Ленка, держи себя в руках! — завидев меня, сердито сказала она и опасно взмахнула ножом. — Зачем ты смотришь на Тараскина, как прокурор? Он не должен заподозрить, что мы все знаем! Видишь, какой он хладнокровный и изворотливый негодяй, с него станется и нас с тобой пристукнуть!
— Я за Катьку беспокоюсь, — призналась я, снимая с полочки хрустальную баночку с горчицей. — Она вынуждена находиться в плотном контакте с убийцей!
— Ну, до плотского контакта дело, я думаю, не дошло, — недослышав, возразила подруга. — Ты видела, как Катька дернулась, когда он ее за руку взял? Как лягушка под током! Не-ет, Тараскин ей не мил, это точно! Думаю, она не станет убиваться, когда он загремит на нары!
— И не возьмет пример с жен декабристов, последовавших за супругами на каторгу, — согласилась я. — А когда мы ей все расскажем?
— Да сразу же после ужина! — не раздумывая, отозвалась Ирка. — На сладкое!
— Ничего себе десерт! — пробормотала я.
— Говорят, что месть сладка, а у Катьки есть возможность отомстить негодяю! — объяснила подруга. — По прогнозу, снегопада ночью не будет, завал на дороге расчищают, значит, завтра на дачу прибудут оперативники. Катерина сделает заявление, мы дадим свидетельские показания, и Тараскина повяжут!
— Так где хлеб-соль, в смысле, хлеб-горчица? — крикнул из гостиной вредина Колян.
— Несу! — ответила я и понесла к столу поднос с хлебом и баночку с содержимым неаппетитного цвета.
Со стуком поставив ее на стол перед мужем, я шепнула ему:
— Сразу после еды займи чем-нибудь Вадима!
Колян глубоко кивнул и, не откладывая дела в долгий ящик, прошамкал сквозь набитый рот:
— Я шлышал, тут ещщ бильярд? Шыграем?
Тараскин оказался не прочь «шыграть», и сразу после ужина они удалились в бильярдную комнату, откуда вскоре послышался грохот раскатывающихся шаров. Зинуля, все еще бледная и неразговорчивая, по собственной инициативе отправилась в кухню мыть посуду. Масяня отловил под диваном Точилку и принялся настойчиво скармливать ему остатки салата, а мы с Иркой взяли в оборот Катерину. Ей предстояло проглотить шокирующую информацию, и добрая Ирка накапала для анестезии водки в рюмку, но спохватилась и убрала от Катьки спиртное даже раньше, чем та успела от него отказаться. При этом моя самокритичная, но бестактная подруга свободной рукой хлопнула себя по лбу:
— Тьфу, дура я, тебе же пить нельзя, в твоем-то состоянии!
Катерина изумленно хлопнула ресницами и воззрилась на Ирку так, словно та только что провела успешный опыт чтения мыслей.
— Мы все знаем! — значительно сказала моя подруга-телепатка. — Ты беременна, срок двенадцать недель, и Тараскин только вчера узнал, что он станет папой.
— Хотя настоящий папа, надо понимать, вовсе не он, — махнув рукой на деликатность и церемонии, подхватила я. Вдруг ужасно захотелось тоже хоть немного поизображать из себя ясновидящую!
— Ты не подумай, мы тебя не осуждаем, в наше время необязательно быть законными супругами, чтобы завести ребенка! — вставила Ирка, пока я держала театральную паузу.
— И мы прекрасно понимаем, почему ты не требуешь расторжения жульнического брака с Вадимом! — плюнув на паузу, сказала я.
— Ясное дело, Тима нет в живых, да и жениться он в последний момент отказался, а матерью-одиночкой быть не очень приятно, так что лучше уж Тараскин в роли мужа и отца, чем вообще никого! — сочувственно протарахтела Ирка.
Пока Катька слушала наши сбивчивые эмоциональные речи, глаза у нее становились все больше и выразительнее, щеки разрумянились, рот приоткрылся, а брови взметнулись крыльями. За пару минут мы с подружкой превратили дурнушку в красавицу исключительно силой слова!
— Я не понимаю… — тараща глаза-плошки, протянула Катерина.
— Сейчас все поймешь! — пообещала Ирка и в некотором сомнении посмотрела на меня:
— Может, ей заранее валерьянки накапать?
— Зачем валерьянки? — забеспокоилась Катька.
— Катя, ты только не волнуйся, тебе это вредно, — мягко сказала я. — У нас для тебя плохие новости, но мы постараемся сообщить их тебе как-нибудь помягче, да, Ирусик?
— Конечно! — глубоко кивнула Ирка.
Она подергала себя за локон, размышляя, с чего бы начать, и зашла издалека:
— Катюша, хорошо ли ты знаешь Вадима?
— Хорошо? Не знаю, но знакомы мы уже лет пять, не меньше, — растерянно ответила Катерина. — Он же папин компаньон! То есть он был папиным компаньоном…
Она погрустнела.
— Да-да, Тараскин был компаньоном Андрея Петровича, а теперь станет заправлять всеми делами на предприятии единолично, — продолжила гнуть свою линию Ирка. — Смерть твоего папы была ему выгодна, особенно после женитьбы на тебе.
— После фиктивной женитьбы! — напомнила я. — Да-да, мы в курсе, что в загсе была не ты, а другая, похожая на тебя девица.
— И мы знаем, что Тим только изображал любовь-морковь, а на самом деле играл на руку интригану Тараскину, — подхватила Ирка.
Забывшись, мы снова загалдели, как чайки, не поделившие вкусную рыбешку. Сообщить шокирующую новость «помягче» не получилось.
— И пусть тебя не сбивает с толку то, что Тим появился здесь позавчера вечером! — сказала я. — Он не к тебе пришел, а к Тараскину. И самое главное: Тим не стрелял!
— Стрелял не Тим! — повторила Ирка. — Стрелял Тараскин! Сначала он убил Андрея Петровича, а потом инсценировал самоубийство Тима!
Катька вновь показала себя молодцом и не грохнулась в обморок, поэтому мы быстренько изложили ей наше видение ситуации, уже не прикидываясь телепатками и не особенно выбирая выражения.
— В общем, ты, Катюха, как знаешь, но мы с Ленкой все-все расскажем следователю! — закончила моя подруга. — Как говорится, вор должен сидеть в тюрьме, а уж убийца — и подавно!
— Мне нужно побыть одной, — помолчав немного, тихо, но твердо сказала Катерина.
— А мы как раз уже собирались уходить! — нарочито весело ответила Ирка.
— Раз уж больше ничего не осталось, — машинально пробормотала я, совсем как Винни Пух.
Мы с большим трудом извлекли из бильярдного подполья Коляна, вытащили из-под стола Масю с Точилкой, собрались и умелись в свой уютный флигель. И только там вспомнили, что забыли на кухне в большом доме Зинулю!
— Я схожу за ней! — вызвался Колян.
— Нет, уж лучше я! — возразила я, обоснованно опасаясь, что азартный супруг снова надолго припадет к бильярдному столу.
— Мама, ты куда? — зевая, поинтересовался Масяня.
— Сейчас вернусь, — пообещала я. — Ты пока укладывай спать Точилку.
Ребенок сгреб в охапку кролика и понес его в кровать, а я накинула куртку, сунула ноги в дежурные валенки и побежала в большой дом.
На кухне было чисто, прибрано, в проволочной сушилке стояли мокрые тарелки, приятно пахло свежесваренным кофе. Зинули не было видно.
— Зина! Ты где? — позвала я.
Мне никто не ответил, и я пошла на поиски. Пробегая через пустой холл, покосилась на жалюзи, за которыми мы с Иркой прятались ночью, и увидела, что матерчатые полосы шевельнулись, словно тронутые сквозняком.
— Это кто там прячется? — спросила я.
Хотела спросить грозно, а получилось опасливо.
— Это я!
Матерчатая конструкция снова качнулась, из-за нее выглянула Катерина.
— Ты что там делаешь? — спросила я.
— Да так… Думаю.
— Нашла максимально уединенный уголок? — с пониманием спросила я, без приглашения внедряясь в тесное убежище за шторой.
— С детства люблю сидеть на подоконниках, — со смущенной улыбкой призналась Катька. — Дурацкая привычка.
— Почему — дурацкая? Классическая, — не согласилась я. — Ты же читала «Джен Эйр»? Главная героиня романа, будучи девочкой, пряталась от всех на подоконнике за бархатной шторой и читала там книжки.
— А я просто смотрю в окно, — сказала Катька. Туго обхватив руками колени, она привалилась плечом к холодному стеклу, повернула голову и смотрела во двор. — Где-то Дина с Семендяевым заплутали? Что-то долго их нет.
— Соскучилась по подружке? — я с сочувствием смотрела на девушку, потерявшую всех близких. — Хочешь о чем-то поговорить? Если тебя устроит мое общество…
— Пойду-ка я спать, — сказала Катька, не дослушав. — Что-то я устала, хочу прилечь.
— Конечно, конечно! — сказала я.
Мне было немного обидно, что Катерина отказалась от моего любезного предложения поговорить по душам, хотя на что тут обижаться, мы знакомы всего пару дней, разве я заменю ей старую подругу…
Катька явно хотела остаться в одиночестве. Она прикрыла глаза, словно собиралась спать прямо на подоконнике.
— А где же, в самом деле, бродят Семендяев с Диной? — пробурчала я, разворачиваясь лицом к окну.
Парочка куда-то запропастилась, видно, Антон и Дина активно приобщались к ночной жизни в туркомплексе. Двор был бел и пуст, давешнюю праздничную иллюминацию Анатолий убрал, и в ночи призывно горели только окна нашего флигеля. Я глубоко вздохнула, и на оконном стекле проступили какие-то руны.
«Катька верна своей привычке! «Я к вам пишу, чего же боле»!» — подумала я. Покосилась на Катерину — она вроде и впрямь задремала — и украдкой дохнула на стекло, «проявляя» надпись полностью.
Это опять была какая-то непонятная формула. Набор букв и цифр показался мне бессмысленным: большая печатная буква «F», потом «В», потом пятерка, маленькая прописная «г», плюсик и буква «Х». Эф, Вэ (или латинская Бэ?) пять гэ (или эр?) плюс ха (икс?). Что бы это значило?
Ничего толкового в голову не приходило, но я постаралась запомнить шифровку, чтобы в точности пересказать ее Ирке. Она у нас большая любительница ребусов и головоломок, журналы с кроссвордами покупает, пусть поразмыслит над загадкой, ей это понравится.
— Это кто там прячется? — с подозрением спросил знакомый голос.
Я выглянула из-за жалюзи так же, как незадолго до этого Катерина, и сказала то же самое:
— Это я!
— Ты что там делаешь? — удивилась Зинуля.
— Смотрю, не идет ли загулявшая парочка, Антон с Диной, — ответила я, выходя ей навстречу. Катька не шелохнулась. — Пойдем к себе?