Чего только не приходилось ему видеть и испытать на своем корреспондентском веку! Летал на самолетах в сплошном тумане. Мотался по камчатским дорогам в кузове грузовика. Ездил на собаках. Плавал на катерах. Мок, мерз. Спал на полу, а то и вовсе не спал. Ел что попало, а то и вовсе ничего не ел.
Пыльник и сандалеты — это не от неопытности, не от легкомыслия. Это от солдатской готовности. Человек необычайной мобильности, стойкости и удивительной способности ограничивать свои потребности, он не случайно написал увлекательную документальную повесть о «Человеке с железным оленем». О замечательном землепроходце наших дней — камчатском спортсмене-велосипедисте Травине. Он, этот Травин, исколесил не только Камчатку. Он пересек на велосипеде в 1928–1931 годах всю страну — от Дальнего Востока через Сибирь и Среднюю Азию до Крыма; оттуда — через Москву к Мурманску и вдоль побережья Северного Ледовитого океана до Чукотки. Восемьдесят пять тысяч километров на велосипеде за три года!..
Очутившись на берегу, корреспондент мгновенно ожил.
Первое, что он сделал, — пошел в магазин. Купил полотенце, мыло, зубную щетку, носки. В портфеле-то у него ничего не было, кроме блокнота, небольшого запаса бумаги и трех кубиков плавленого сыра. Потом с удовольствием пообедал. Его клонило ко сну после бессонных ночей. Но он пошел на охоту за фактами.
Пока я «вживался» в обстановку, восхищался красотами природы, он спокойно и расчетливо охотился за фактами.
И так было всегда, где бы мы с ним ни оказались — на островах, на звероферме, потом на реке Камчатке, на рыбокомбинате, на базе сплавного рейда, в рыболовецком колхозе, у вулканологов.
— Собираетесь завести клеточное песцовое хозяйство? Очень хорошее намерение, просто превосходное! Но пока это только намерение, а не факт… Выполнили досрочно план по забою котиков? Ну — это отличный факт! Строите водопровод? Уже строите? Очень хорошо, это факт… Так, колхоз купил два малых сейнера? Хорошо! На Ключевскую отправили семь отрядов вулканологов? Очень интересно! — и китайская самописка заполняет странички блокнота.
Он был убежденным жрецом великого, строгого бога Факта. Песнопения, которые он посвящал этому богу, порой укладывались всего в несколько строк. Точных, ясных строк, без завитушек и побрякушек, всегда конкретных, всегда интересных.
В последний раз я видел его в Петропавловском аэропорту. С портфельчиком и пыльником он спешил к вертолету. Видно, опять не успел заскочить домой!..
УСТЬ-КАМЧАТСК
НА «МАТЕРИК»
Вечереет. Тепло. Но весь день, с утра, — дождь. Моросящий, безнадежный. Дымчатой, серой пеленой затянул он горизонт. И все кругом кажется мутным, серым.
Вчера, поздно вечером, распрощались с островом Беринга. В последний раз мелькнули редкие огни поселка Никольское — исчезли, растаяли в темноте. Всю ночь сильно качало. И весь день качало.
Прошли мыс Камчатский — он на несколько минут возник в мглистой дали синеватым пятном. Вошли в Камчатский залив. Подходим к устью реки Камчатки, возле которого расположен поселок Усть-Камчатск. В этих местах нетрудно запомнить географические названия.
Сильная зыбь. Пологие волны цвета бутылочного стекла раскачивают корабль.
Вдали, за сеткой дождя, видно что-то желтоватое, похожее на низкий песчаный берег. Нет, это тоже вода. Мутно-желтая, она отделена резкой чертой от темно-зеленой, по которой мы идем. Это воды реки Камчатки. На стыке зеленой и желтой воды серебряными торпедами взлетают большущие рыбины — говорят, чавыча. То ли они просто резвятся, то ли им не по нутру столь резкий переход из прозрачной морской воды в мутную речную.
Вот мы вошли в желтую, охристую воду. Слева, — весь в белой пене, в брызгах, сильный накат кипящих волн на низкий, чуть приметный берег. По горизонту, под ненастным небом, — невысокие сопки. Жалобно кричат чайки. Целые стаи их вьются за кормой корабля.
Почему всегда так безрадостен и как-то бесприютен вид устья большой реки, впадающей в море в низменной местности? Вода, вода, низкие пустынные берега. Кажется, на много километров вокруг нет ни одной живой души.
Командир говорит, что устье реки Камчатки похоже на устье Ла-Платы. Может быть. От этого оно не выглядит веселее…
К борту корабля швартуется маленький катерок, и на капитанском мостике появляется непривычная фигура. Щуплый белобрысый человек в слишком большом для него синем берете принимает управление кораблем. Это лоцман. Мы долго, больше часа ждали его. Нужно было бы радоваться, что наконец-то он появился: день неприметно, без зари, гаснет, а попасть в незнакомый Усть-Камчатск хочется засветло. Но за действиями человека в берете следишь с невольным ревнивым чувством. Ведь стало уже привычным, что судьбы корабля в руках нашего статного широкогрудого командира, с золотыми шевронами на рукавах потертого, но отлично сидящего на нем кителя. А тут вдруг этот штатский чужак! Он суетливо курит, что-то, смеясь, говорит командиру, стоящему рядом с ним, что-то покрикивает в переговорную трубку.
Медленно движемся по рейду. Пустынные океанские просторы остались позади. Сколько же здесь судов!.. Начиная с маленьких гребных лодочек, на которых какие-то одинокие смельчаки плывут неизвестно куда под проливным дождем по неоглядному, взрытому ветром простору реки, и кончая гигантскими плавучими кранами, похожими на марсианские сооружения из уэллсовского романа.
Снуют вездесущие катера. Стоят грузовые пароходы, лихтеры, сейнеры, траулеры, танкеры. Вот коренастый красавец «Изыльметьев» — океанский буксир.
Но лучше, краше всех трехмачтовые шхуны, доживающие свой век. Их благородные очертания, их узкие, вытянутые вперед носы, похожие на морды борзых, тонкий рисунок их мачт на темнеющем небе будто сошли со страниц морских романов. К сожалению, они, эти шхуны, уже никогда не услышат гудения парусов, наполненных ветром, — они слышат старательное постукивание двигателя, установленного на них. И все же они удивительно хороши!..
На многих судах зажглись огни. Замигали огоньки и на приблизившихся берегах. И, как это всегда бывает, особенно в незнакомых местах, огни кажутся сулящими покой и уют…
Вдоль реки — склады, сараи, унылые заборы, пустынные пирсы. Маленькие домики с огородами под окнами. И опять склады, сараи, заборы. В берега сердито бьют волны.
Ветер. Дождь. Огни…
И какая же это все-таки радость — промокшему, озябшему очутиться вдруг под гостеприимным кровом маленькой гостиницы, в ярко освещенной комнате, перед кроватью с чистым бельем!..
Всю ночь за окном шелестит дождь…
А утро тихое, светлое. Солнца нет, но в высоком белесом небе кое-где проступает бледная голубизна.
Усть-Камчатск — чистенький, просторный, одноэтажный.
Если добавить к нему поселок Варгановку, что за рекой, и рабочий поселок рыбокомбината, получится целый городок. С одной стороны его обмывают быстрые мутно-желтые воды реки Камчатки, с другой — за окраинными домами — открываются ровные зеленые просторы.
И здесь в окнах домов много цветов. Как на Командорах огурцы, так здесь выращивают помидоры. Вон сколько их, прижались красными щечками к стеклу. И везде огороды — картошка, репа, салат. В палисадниках кусты шиповника, осыпанные розовым цветом, ивняк. Кое-где попадаются невысокие деревца — ольха, топольки. Приятно слышать слабый шелест их листвы под ветром, дующим с реки.
Здесь много строят. Строят жилые дома, строят большой магазин. Куда ни посмотришь — всюду желтеют срубы из стволов даурской лиственицы, желтые, как пчелиные соты, полные янтарного меда.
Таким и запомнился Усть-Камчатск — пахнущий смолою, разукрашенный цветущим шиповником. Но это, разумеется, никак не означает, что в нем какая-то особенная, идиллическая жизнь. Усть-Камчатск — центр большого, живущего деятельной трудовой жизнью района, который занимает важное место в экономике области. Есть в нем и крупный рыбокомбинат, и леспромхоз, и деревообрабатывающий комбинат. Есть два совхоза, рыболовецкие и сельскохозяйственные колхозы.
«НОВАЯ ЖИЗНЬ»
В Усть-Камчатске повстречалось немало интересных людей. Но одна встреча особенно запомнилась. Почему? Да, вероятно, потому, что в человеке, о котором хочется рассказать, с какой-то особой искренностью, непосредственностью проявилось увлеченное отношение к своей работе, что всегда очень уж привлекательно в людях.
…Мы стояли с ним, облокотившись на ограду из жердей, возле небольшого поля, засаженного капустой. За полем сквозь жидкую листву прибрежного тальника виднелась желтая река.
На мой сторонний взгляд, поле было самым обыкновенным — капуста как капуста! Но спутник мой — худощавый немолодой человек в синем пиджаке, в сапогах с подвернутыми голенищами, председатель рыболовецкого колхоза Илья Алексеевич — смотрел на поле другими глазами и видел поле другим.
Любуясь крепкими голубоватыми листьями, он говорил о том, какая это будет прекрасная капуста и как это здорово придумано: торфяные горшочки!
— А я-то, признаться, сомневался в них! — он сокрушенно покачал головой, пожал плечами. — Разумом понимаю — наука худого не предложит. Книжку специальную прочитал — все будто ясно. А душа не лежит… И вот, пожалуйста, результат — такая капустка!..
Видно, в этом поле было для него и торжество науки, и сила, и радость человеческого труда. И правда же — он показывал колхозную капусту с тем окрыляющим душу вдохновением, с каким поэт читает только что завершенную им поэму. Как же не проникнуться симпатией к такому человеку? И я сам уже смотрел на капусту с радостным удивлением, и мне тоже она казалась особенной — роскошной, красивой, прямо как орхидея!..
Вместе с Ильей Алексеевичем мы обошли почти все село — большое, разбросанное по берегу реки. В правлении колхоза я видел два красных вымпела, полученных за высокие показатели в социалистическом соревновании, — предвестники будущей колхозной славы — переходящего Красного знамени и Доски почета. Я уже знал, что государство помогло колхозу приобрести гусеничный трактор, четыре рыболовных судна МРС-80.