В конце ноября судно для профилактического ремонта двигателя должно было вернуться в порт. Что греха таить, как ждал этого Никита!.. Увидеть родной город, немного отдохнуть… Но товарищи решили произвести ремонт своими силами в бухте Провидения. Возглавил работу старший механик, сумрачный, неразговорчивый человек. Работал он как черт. А за ним тянулись все; от машинной команды не отставали и палубники. Вместо месяца, положенного на ремонт, справились за неделю.
Вот тебе и отдых!.. Зато поработали на славу!.. Зато познакомился Никита с судовым двигателем…
Новый год встречали у островов Прибылова. В вахтенном журнале есть такая краткая запись: «В сложнейших зимних условиях, когда через каждые три-четыре часа приходится скалывать с палубы и бортов лед, борясь за живучесть судна, продолжаем траление». Что говорить — адская работа скрыта за этими скупыми строками! Окоченевшие, кровоточащие руки, холод, который пронизал все ноющее тело до костей, но… «продолжаем траление»!.. Вот почему к концу февраля траулер рапортовал о выполнении полугодового плана.
После ремонта, в апреле, пошли в Охотское море. Здесь уловы были поменьше, но все-таки слово сдержали: к июльскому Пленуму ЦК годовой план выполнен!
Конечно, в этом есть доля труда Никиты, но куда бы он годился, если бы старшие товарищи не протянули ему руку помощи, не стали бы без лишних слов, терпеливо, настойчиво учить его? Какой крепкой, какой надежной была эта товарищеская рука!..
Капитан траулера «Холмогоры» нисколечко не походил на старого морского волка; Никита был даже немного разочарован, когда впервые его увидел. Молодой человек с загорелым, всегда чисто выбритым лицом, со спокойным пристальным взглядом серых глаз. «Мы живем и работаем дружно, — негромко сказал он Никите при первой встрече, — надеюсь, что и ты найдешь здесь друзей и сам будешь всем нам другом!» И все: никаких громких слов — иди, работай. Никита знал, что на этом траулере капитан отправляется в рейс всего второй раз. До этого он плавал на другом, занимавшем по уловам одно из первых мест в траловом флоте. По примеру Валентины Гагановой он перешел на отстающий корабль, и вот к концу второго рейса «Холмогоры» вышел в передовые!.. Как, какими средствами добился этого молодой капитан, Никита, пожалуй, и не сказал бы. Будто ничего особенного и не было в работе капитана… Но старый траловый мастер Яков Кузьмич объяснил Никите: «Особенного тут, конечно, ничего нет. И «секрета» нет. Людей уважает наш капитан, верит в них. И себя уважать заставил работой своей. И мы все верим ему. Сам болеет за дело и нас научил болеть!.. Вот, брат, и весь «секрет»!..» Никита до конца понял «секрет» капитана, когда вскоре же увидел, как работает команда траулера. И он сам очень скоро ощутил на себе общий подъем, когда просто невозможно не сделать нужное дело как можно лучше — не по приказу, а по внутреннему убеждению, «по-совести»!.. Вот хотя бы как тогда, когда траулер пошел сдавать улов на рефрижератор, находившийся от него в 180 милях. Ну и погодка была!.. Шторм, снег, ледяной ветер. Все кругом тонуло в ревущей сизой мгле. Палуба стала покрываться льдом, судно тяжелело. А идти до рефрижератора часов тридцать, а то и побольше. И капитан объявил аврал. От кормы к носу протянули леер, за который можно было держаться, обрубая лед. Ох, и работали!.. Никита рубил, колол лед, спихивал его ногами за борт. Ярость овладела им. Казалось, что сейчас ему все по плечу, все по силам!.. Он слышал, как Яков Кузьмич сказал капитану: «Из парня толк будет: старательный и моря не боится!». Не боится? Еще как боится!.. Но умеет пересилить себя!..
И стоило Никите подумать об этом, стоило ему вспомнить свой первый шторм там, далеко-далеко, у островов Прибылова, как и пирс с пестрой толпой, и оркестр, и город на склоне зеленой сопки — все словно отодвинулось куда-то… Перед глазами встал ревущий, гудящий простор штормового океана — тот первый шторм, который Никита встретил лицом к лицу. Оглушенный, с замирающим от страха сердцем следил он, вцепившись в какую-то снасть, следил за тем, как пустеет банка, на которой шел лов. Один за другим уходили с нее траулеры, ныряя по волнам. «Лов прекратили. Штормуют: на море семь баллов!» И как же хотелось Никите, чтобы и его траулер последовал за другими — к берегу, где и ветер не такой свирепый, и волна не так бьет!..
«Ну а мы — как?» — спросил капитан собравшихся в рубке старпома, тралмастера, механика, штурмана. — «Да ведь будто не впервой нам! — ответил за всех трал-мастер. — Будем ловить!..» И трал опускается на стосорокаметровую глубину. На палубе ни души. С ревом и шипением перекатываются через нее волны. И Никите кажется, что никакая сила не заставит его выйти сейчас на палубу. Но проходит минут сорок и палуба оживает. Гудит траловая лебедка. Возле трюма хлопочут матросы, готовясь принять улов. И вот за бортом показывается туго набитый камбалой куток трала. Волны лижут его, словно не хотят отдать людям рыбу. Стрела лебедки бережно подымает трал над палубой. «Майна! Отдать гайтан», — командует Яков Кузьмич. И поток рыбы, остро пахнущий морем, устремляется по желобу в трюм. Людям трудно работать. Обледенелая палуба кренится, уходит из-под ног. Мокрые робы превратились на холодном ветру в ледяные панцири. Но все довольны: есть рыба!.. И Никита доволен. Он работает, как и все. Он и не вспоминает о том, что ему было страшно, ему и не страшно: он со всеми вместе занят тяжелым и славным трудом рыбака!
…Закончен короткий митинг на пирсе. Рыбаков поздравляют, вручают им почетные грамоты.
Меня знакомят с капитаном.
— Хотите побеседовать? С удовольствием! — говорит он. — Но, знаете ли, я посоветовал бы вам поговорить для начала с кем-нибудь из команды. Да вот хотя бы с Никитой: чудесный парень, первый раз в море ходил! Представляете, сколько у него впечатлений?.. Никита, на минутку!.. Я познакомлю тебя с товарищем писателем!..
Мы идем с Никитой по пирсу в медленно расходящейся толпе.
— Вам с нашим капитаном побеседовать бы, вот это человек! — говорит Никита. — А я что? Первый раз в море. Можно сказать — малек еще!..
Но вот он начинает вспоминать, и глаза у него загораются.
— У нас знаете какие люди на «Холмогорах»? А работа рыбацкая знаете какая? Я вам честно скажу: лучше работы нет!..
БОГАТЫРСКИЙ ТРУД
…Когда видишь доменную печь, большой прокатный стан, крупноблочное строительство, невольно создается впечатление, что работать здесь должны какие-то особые люди — богатыри. Все здесь нечеловечески огромное, громоздкое, требующее приложения нечеловеческой силы. Так же и на усть-камчатском рейде морской сплотки. Все на нем поистине циклопическое. И люди здесь выполняют поистине богатырскую работу.
Чего стоят одни штабеля леса — огромные бревна даурской лиственицы, сложенные навалом, вознесшиеся к серому облачному небу на высоту двух-, может быть, трехэтажного дома! Штабеля тянутся один за другим вдоль берега у самой воды. А протяженность рейда морской сплотки, как мне сказали, больше двух десятков километров.
Мощная лебедка легко тянет от берега стальным тросом по длинным деревянным полозьям «пучок» мокрых, только что выловленных из воды бревен — тянет, чтобы взгромоздить их на новый штабель.
Сюда, на рейд морской сплотки, лес сплавляется в плотах по реке Камчатке из леспромхозов. Здесь «хлысты», как называют стволы лиственицы (я бы уж скорее назвал их «дубины»), грузятся на пароходы или сшиваются в морские «сигары».
Как раз на одном из ближних участков акватории рейда идет работа над такой «сигарой». К ней можно пробраться по пляшущим, уходящим под ногой в воду мосткам.
На плаву работает лебедка. Она поднимает один за другим «хлысты», из которых между стоящими в воде восьмиугольными торцовыми щитами и складывается «сигара».
Молодые парни в ватниках, высоких резиновых сапогах, с баграми в руках, балансируя на плавающих в воде бревнах, ловко направляют подаваемые лебедкой «хлысты», плотно, один к одному укладывают их в нужном порядке. Это плавучее сооружение уже имеет очертания толстой сигары. Еще больше оно похоже на длинного кита, искусно сложенного из бревен. Когда укладка «хлыстов» будет закончена, «сигару» накрепко оплетут, опутают цепями, тогда она будет способна выдержать и далекий путь, и океанские штормы.
В «сигары» укладывают и пятьсот, и тысячу кубометров леса. На сшивку ее требуется недели две, а то и больше — и все это на воде, на ветру, на этих вот прогибающихся под ногами досках или на скользких, вертлявых бревнах.
На сплотке «сигары», к которой мы добрались, работает молодежная бригада коммунистического труда — заканчивает выполнение годового плана: восемь с половиной тысяч кубометров. Она не раз получала благодарность от капитанов буксирных судов за качество «сигар».
На катере подходим к океанскому лесовозу. Идет погрузка леса. Гигантский плавучий кран «Блейхерт» играючи поднимает пучки «хлыстов», будто это не тяжелые 110 стволы, а пачки карандашей. Они исчезают за высоким бортом судна.
Богатырский труд!.. Звучит это, может быть, и красиво, но именно здесь становится особенно понятным значение механизмов, облегчающих труд человека. Ведь без них был бы он, этот труд, вероятно, не столько богатырским, сколько каторжным…
С заместителем начальника сплавного рейда осматриваем строительство рабочего городка. Желтенькие двухквартирные коттеджи — светлые, просторные, с застекленными террасами, ваннами.
— Все, что вы видели здесь, — говорит мой собеседник, имея в виду всю базу сплавного рейда, — носит временный характер: все будет строиться заново, капитально. Как говорится, по последнему слову техники!
Как часто приходится слышать на Камчатке: «Все заново, все капитально!» Что ж, как раз в этом и проявляется характер здешних людей, работающих горячо, увлеченно, — проявляется «камчатская стать»…
УЙКОАЛЬ — БОЛЬШАЯ РЕКА
РЕЧНЫЕ ПРОСТОРЫ
Река Камчатка впервые открылась с моря — когда мы вошли в ее устье. Не раз приходилось пересекать на катерах ее мутно-желтые просторы возле Усть-Камчатска. В этих местах река очень широка. А если вспомнить, что путь ее из глубины полуострова до Камчатского залива измеряется многими сотнями километров, станет понятным, почему в прежние времена, по свидетельству С. П. Крашенинникова, камчадалы называли ее Уйкоаль, что значит — Большая река. Да ведь и правда, — она самая большая из камчатских рек.