В Петропавловске мне говорили, что комплексная экспедиция Академии наук, работающая на Камчатке (о ней речь пойдет ниже), организует в Козыревске лесной стационар. Здесь будут изучать древостой, подлесок, травяной покров, лесные почвы — все это как раз для решения вопроса о возобновлении лиственицы и других ценных пород.
Рассказываю об этом капитану.
— Это хорошо, — говорит он, — очень даже хорошо! Раньше нужно было подумать об этом…
И вдруг всем своим существом чувствую скользящий толчок: катер задел дно. Ощущение такое, будто сам ты проехал животом по песку… Вода за кормой становится черной от поднятого со дна винтом ила и песка. Опять толчок!.. Сейчас сядем на мель…
— Назад, правее, — спокойно говорит капитан.
И снова кружение по реке. Это не значит, что катер не может пройти дальше. Он-то при своей неглубокой осадке пройдет. Нет, капитан ищет путей для плота, который он должен забрать в Козыревске и отбуксировать вниз по реке. Беда, если плот сядет на мель! Весь труд, затраченный на то, чтобы вести его, пойдет прахом…
А река голубая, ласковая! Будто это и не она плещет мутно-желтыми, вспененными волнами возле Усть-Камчатска…
МОЛОДОСТЬ
Ни он, ни она не имеют представления о том, что их ждет на Камчатке, в каком-то неведомом Козыревске — в глухом, таежном краю. Вероятно, даже и не в самом Козыревске — Козыревск как-никак благоустроенный поселок, — а где-нибудь на лесном участке. Именно туда пошлют его, молодого специалиста. Да он и сам хочет туда — на лесной участок.
И, хотя будущее было неясным, они мало думали, еще меньше беспокоились о нем. Оба они в том счастливом возрасте, когда человек редко заглядывает в будущее. Зачем? Времени впереди много, а сегодняшний день так хорош, так интересен!
И только один-единственный раз я подметил ее рассеянно задумчивый, тревожный взгляд, устремленный на громаду вулкана Толбачика. Его белый снеговой конус поднялся вдали над грядой облаков.
Жена, мать, она сидела на скамеечке на носу катера, держа на коленях ребенка, закутанного, как луковичка. в семьдесят семь одежек. Она легонько вздохнула, чуть приметно покачала головой, отвечая таким образом какой-то встревожившей ее мысли.
Может быть, именно угрюмый Толбачик дал ей понять, что места, куда она едет, не совсем обычные, суровые места, и что именно в этих необычных и суровых местах будет расцветать маленькая жизнь, которая пригрелась сейчас у нее на коленях…
Катер сделал плавный поворот, следуя излучине реки, и со стороны далекой горы дунул свежий ветер. Молодая мать тотчас обеспокоенно склонила свое простенькое, девчоночье личико над драгоценным свертком, который она крепко обнимала худыми в веснушках руками.
И тотчас появился он, отец, в потертой кожаной куртке, в помятой фетровой шляпе.
— Не холодно ли, Алена? Может, лучше спуститься вниз?
— Да, пожалуй, лучше спуститься в каюту.
В Ключах я узнал от тети Маши их несложную историю. Он, выпускник Читинского лесного техникума, ехал на свою первую работу в Козыревский леспромхоз. Она, его подруга, только что окончила десятилетку и вот следовала за ним с семимесячным Андрюшенькой на руках. Они проделали долгий путь: из Хабаровска в Петропавловск на пароходе, а теперь плыли на катере вверх по реке.
Все это не так-то простое ребенком и вещами на руках, да к тому же с малым количеством денег. Они, конечно, устали за длинную дорогу. Уж так, наверное, хочется им поскорее добраться до места, отдохнуть, выкупать Андрюшеньку, зажить наконец своим домом!.. Но в них не заметно ни тени раздражения или недовольства: они вместе, все втроем, и им ничего не страшно.
Они уходят вниз. А через некоторое время на палубе снова появляется он. Развешивает на поручнях влажную простынку, штанишки, розовое байковое одеяльце, старательно прикручивая все это веревочками, чтобы не унесло ветром.
Моторист, наблюдавший за ним, усмехается.
— Взяли, брат, тебя в работу! Небось, и пеленки стирать будешь?
Молодой отец молча смотрит на него, недоуменно пожимает плечами. «Конечно, буду!» — говорит его взгляд. И тотчас уходит — варить в крошечном камбузе на крошечной печурке молочную кашку.
Он высокий, сутуловатый и, видно, тихий, заботливый парень. Все делает старательно. Наверное, и работать будет так же.
Она побойчее. Совсем еще девчонка, с худеньким угловатым телом, она с веселой горделивостью несет нелегкое свое бремя матери и хозяйки. А может быть, эта ее бойкость только внешняя, показная? Может, она считает необходимым таким образом подбадривать своего тихоню мужа?..
Накормленный кашкой малыш спит на койке капитана, раскинув сжатые в кулачки руки.
А они стоят на корме, прислонившись спинами к стенке рубки. Здесь и не так ветрено и можно хоть немного побыть вдвоем. Стоят, взявшись за руки. Молча смотрят на пенный след за кормой. Она кладет свою светловолосую голову на его плечо…
Вечером я встречаюсь с ними в кабинете директора леспромхоза.
В маленькой козыревской гостинице нет ни одного свободного места, и эта беда приводит их и меня к директору.
— Вот и хорошо, что приехали! — говорит он, пожимая руки, сначала ей, потом ему. — Весьма, весьма кстати приехали!.. Завтра катер с баржей идет в Щапино, поедете туда. Там сразу и комнату получите. Ну, а пока… — он задумывается на минуту. — Эту ночь придется расположиться здесь, в моем кабинете. Вот отличный диван!..
Лица их светлеют. Они взглядывают друг на друга, улыбаются. Как все хорошо — просто отлично! Их приезду рады, они получат завтра комнату. Директор — добрый, хороший человек — разрешает им остаться в своем кабинете!..
А директор вызывает уборщицу и дает ей задание, чтобы она сейчас же достала молока для ребенка.
— Как зовут малыша? Андрей? Хорошее имя, — говорит директор.
В ЛЕСНОМ КРАЮ
…Иду по тайге, по пружинящему настилу из рыжей, осыпавшейся хвои и вулканического пепла, густо заросшему глянцевито-зелеными кустиками брусники.
Вот она, камчатская тайга! Вот они, даурские лиственицы, с мощным комлем, с прямым, как мачта, красным стволом. Они кажутся охваченными поверху зеленым струящимся огнем: так ярка, так свежа в лучах солнца их мягкая хвоя. Столько раз встречался я с даурской лиственицей в виде «деловой древесины», а теперь вижу ее, так сказать, в натуре. Прекрасное дерево, благоухающее смолой, звенящее, когда оно сухое, как хрусталь.
В отдалении, над вершинами деревьев, в бледном голубом небе висит матово-белый конус вулкана — словно гигантская белая птица, распластавшая в полете крылья.
Ожидаешь увидеть тайгу мрачной, темной. А эта — светлая, пронизанная лучами солнца. Вот только комары и мошкара ведут себя по-таежному. Облепили вспотевшую шею, лицо, руки — беда!
«Что вы, разве это комар! — сказали мне в утешение, когда я приехал на лесной участок. — Нынешним летом комара до удивления мало. Вот когда вздохнуть нельзя, глаз открыть нельзя — вот это комар!..»
…Вдруг с оглушительным треском, заставившим на мгновение замереть сердце, кто-то или что-то уходит от меня в сторону — ломится сквозь заросли жимолости, усыпанной голубоватыми ягодами, сквозь заросли цветущего кипрея, вставшего розовой стеной в рост человека.
«Хозяин» — медведь?.. И с невольной тревожной тоской вспоминаешь о ружье, оставленном в кабине шофера. Оно казалось забавной романтикой, пока я сидел в машине. «Может, глухарей постреляем», — сказал шофер, укладывая ружье за спину. Глухари нам не попались, а вот теперь невольно подумалось о ружье…
И как же приятно было услышать через некоторое время стрекот электропил, железное лязганье трелёвочного трактора!..
Позднее, к вечеру, я встретил на глухой тропе старенькую бабку с ведром, полным ягод жимолости.
Она угостила меня ягодами, хотя я и сам собирал их пригоршнями, измазал пунцовым соком ладони, рот. Закурила вместе со мной.
— Не боитесь, бабушка, в такую глушь заходить?
— А чего бояться-то? Медведя? Ну, он сейчас сытенькой, добренькой… На что ему мои мослы?..
Не только тайга, но и вся Камчатка — рай для охотников. В окрестностях Петропавловска охотятся на куропаток, глухарей, уток, зайцев, лисиц, тех же медведей. В области водятся соболь, выдра, всюду есть горностаи, ласки, крупные камчатские суслики. С материка на полуостров зашла белка — сейчас она прижилась во всех лесах. В южных частях Елизовского и Большерецкого районов пасутся стада диких оленей, а по горным хребтам бродят круторогие красавцы снежные бараны. В северных районах полуострова можно встретить дикого песца, рысь, лося. Богата Камчатка водоплавающей дичью. По всем районам области зимуют стаи лебедей. Глухаря много в южных районах, а огромные «запасы» куропаток почти вовсе не используются в северных….
В целях охраны природных богатств Камчатки на берегу Кроноцкого залива восстановлен государственный заповедник. «Жемчужиной северной природы» называют его камчатцы, и не без основания.
На огромной площади заповедника есть и вулканические сопки, и густые леса, и быстрые реки, и прибрежные скалы, о которые разбиваются океанские волны. В заповеднике находится и «долина гейзеров», открытая весной 1941 года геологом Т. И. Устиновой.
Нетронутыми сохранены характерные для Камчатки ландшафты, животный и растительный мир. Здесь растут кедровый стланик, вечнозеленый камчатский рододендрон, пихта грациозная, ель, белая и «каменная» березы. Дикий северный олень, медведь, снежный баран, соболь, на берегу океана — котик и морской бобр-калан чувствуют себя здесь в полной безопасности. Реки и Кроноцкое озеро — излюбленные места зимовья лебедей и неисчислимого количества других водоплавающих птиц. В общем заповедник — чудесный уголок нашей Родины, правда, не для охотников, а для всех любителей природы в ее нетронутой красе…