…Знакомство с Козыревским леспромхозом началось в Ключах, в гостинице.
Среди постояльцев был главный бухгалтер леспромхоза, приехавший сюда в командировку; он-то и рассказал об этом лесозаготовительном предприятии.
До 1929 года лесной промышленности на Камчатке не было. Государственные учреждения и организации завозили необходимый для построек лес с материка, даже из-за границы. Местное население заготовляло в поймах рек ветлу, по склонам гор — тополь, березу.
А по берегам реки Камчатки стеной стояла густая, непроходимая тайга — тысячи кубометров прекрасного строевого леса.
Тридцать лет назад в эту тайгу пришли первые лесозаготовители, в основном молодежь, демобилизованные красноармейцы. Несколько недель добирались они на нартах до маленького, занесенного снегом поселка на берегу реки. Выкопали землянки — целый «копай-городок». В тишине тайги застучали топоры, зазвенели пилы.
Теперь на Камчатке своя лесная промышленность: два леспромхоза, деревообрабатывающий комбинат, сплавная контора.
Что касается Козыревска, то ныне это благоустроенный поселок с сотнями добротных домов, магазинами, столовой, гостиницей, клубом, больницей. Здесь издается газета-многотиражка «Камчатский лесник». Построена новая большая школа — первое в поселке двухэтажное здание. На очереди строительство больших механических мастерских, новой электростанции, Дома культуры.
Семилетний план намечает довести в 1965 году объем вывоза древесины до 700 тысяч кубометров. Предусмотрены организация двух новых леспромхозов — Средне-Камчатского и Быстринского, реконструкция существующих Козыревского и Камчатского, завершение строительства рейда морской сплотки. Будет построен деревообрабатывающий комбинат в Усть-Камчатске и закончена реконструкция Ключевского ДОКа.
До прошлого года Козыревский леспромхоз занимался только лесозаготовками для Ключевского ДОКа. С прошлого года попробовали начать сплав «сигар» в Усть-Камчатск. Заготовили их около сорока, да подвел недружный паводок…
В леспромхозе четыре лесных участка — это и производственная точка, и жилой поселок. Техника в леспромхозе хорошая: мощные трелевочные тракторы, лесовозы. Нужны к ним только заботливые, умелые руки да запасных частей побольше!..
А потом главный бухгалтер, пожилой, с седой бородкой человек, спокойный, рассудительный, как и положено быть главному бухгалтеру, исполнил своего рода гимн здешним местам.
— Прекрасна наша тайга и летом и зимой! Сколько в ней ягод, брусники! Идешь — из-под сапог так и брызжет брусничный сок. От обилия ягод синими стоят кусты жимолости! А голубика? Морошка? А грибы? А утки по болотам? А глухарь — царь лесов?
И пошел, и пошел! Словом, не места, а рай земной!
И как же часто встречаешь на Камчатке вот таких людей — горячо, увлеченно любящих свой край! С каким душевным теплом они говорят о нем!.. Значит, есть в этом далеком, суровом крае что-то такое, что заставляет людей накрепко привязаться к нему, полюбить его!..
Поселку камчатских лесозаготовителей присвоено имя Ивана (Игнатия) Козыревского, которого академик Л. С. Берг характеризует как авантюриста, «…какими особенно был богат XVIII век…»
Фигура действительно колоритная. В 1711 году он был одним из руководителей казацкого бунта на Камчатке, во время которого погиб казачий голова Владимир Атласов. В искупление этой своей вины Козыревский вместе с Данилой Анциферовым, тоже участником бунта, ходил с Большой реки до мыса Лопатка, а оттуда на байдарках до Шумшу — первого из Курильских островов. Позднее, в 1713 году, Козыревского снова посылают «для проведывания от Камчатского Носу» этих островов и «Апонского (Японского) государства». Далее первых двух Курильских островов — Шумшу и Парамушира — Козыревский, по-видимому, не был, а представленные сведения о японских островах получил у курильцев. Но тем не менее он был первым русским, побывавшим на Курилах, собравшим о них сведения и составившим их «чертеж».
Позднее Козыревский по какой-то причине постригся в монахи под именем Игнатия. Снова появляется он то на Камчатке, то в Якутске, пытается пристроиться к экспедиции Беринга, добирается до Москвы. А потом этот человек темной и нелегкой судьбы теряется «во мраке давно прошедших времен»…
…Чудно как-то видеть в глубине Камчатской тайги знакомый московский автобус — тупоносый, красно-желтый. Сюда, на Кировский лесной участок, на нем каждый день приезжают из Козыревска рабочие. Вечером автобус увозит их домой.
Кировский лесопункт оснащен новейшей техникой. Есть на нем и трелевочные тракторы, и автомашины, и краны, и электро- и бензопилы. Ручной труд здесь почти вытеснен механизмами. Представление о таежной глуши мгновенно разбивается, как только услышишь слаженный шум работы коллектива лесозаготовителей.
Стрекочет лесная передвижная электростанция. В разные стороны протянулись от нее кабели, подающие энергию электропилам. Одно за другим валятся деревья — валятся с шумом, треском, поднимая облака пыли.
К поваленным стволам, обработанным сучкорубами, подходит трелевочный трактор. Он должен подтащить их к так называемому «верхнему» складу — к месту погрузки «хлыстов» на машины.
Это тяжелая работа, требующая высокого мастерства.
Трелевочный трактор ТДТ-40 — небольшая, но сильная машина. Железная коробка-кабина, поставленная на гусеницы, сзади — щит, отполированный до блеска постоянными и яростными столкновениями со стволами деревьев, — вот, собственно, и все.
Стоит посмотреть, с какой быстротой, с какой осмысленной сноровкой передвигается эта нехитрая машина в ее единоборстве с лесом! Лязгая, громыхая, она то встает на дыбы, то пятится назад, то рывком бросается вперед, все время подталкивая, перетаскивая с места йа место огромные «хлысты». Дело, конечно, не в каких-то особых качествах машины, а в умении человека, сидящего в кабине и орудующего рычагами. Это он придал движениям машины осмысленную ловкость, тонкий и умный расчет. Он целиком слился с машиной, и она стала покорной ему, как покорны нам наши собственные руки и ноги.
А вот и он сам. Трактор, подтянув пучок «хлыстов» к нужному месту, останавливается. Из кабины выпрыгивает человек. В нем нет ничего богатырского, как невольно ожидаешь, глядя на его работу. Среднего роста, худощавый, весело поздоровавшись, он присаживается рядом со мной на поваленный ствол лиственицы, вытирает рукавом рубахи вспотевшее лицо, с наслаждением закуривает. Это бригадир малой комплексной бригады Фарад Мухамедов, знатный тракторист, награжденный орденом «Знак почета» за отличную работу и перевыполнение норм.
Через несколько минут он снова за работой. Трелевочный трактор снова рычит, фыркает, лязгает, напоминая какое-то сильное живое существо, которое копошится среди поваленных стволов деревьев…
Труд на лесозаготовительном участке организован по принципу так называемых малых комплексных бригад. Каждая бригада выполняет все операции: от валки деревьев до погрузки «хлыстов» на автомашины.
Алый вымпел украшает погрузочную эстакаду малой комплексной бригады, которой руководит молодой коммунист Сергей Дроганов. Его звено выполняет сменные нормы на 120–130 процентов.
Стрекот электропил, ворчание и лязганье трелевочных тракторов заполняют тайгу. А там, по лесной дороге, поднимая тучи рыжей пыли (нет от нее спасения и здесь, в лесу), медленно плывут грузовики-лесовозы, покряхтывая и приседая под тяжким грузом «хлыстов». Их путь— к реке, на «нижний» склад; там их ждут сплотчики, которые свяжут из бревен пучки, из пучков составят плоты. Один из этих плотов потянет, а может, уже и потянул вниз по реке тот самый катер, на котором я сюда приехал…
Народ на Камчатке гостеприимен, так сказать, традиционно гостеприимен. Мне говорили, что идет это от тех, не таких уж далеких времен, когда каждый разъезжающий по Камчатке просто вынужден был пользоваться гостеприимством чаще всего незнакомых людей. Не было ни гостиниц, ни домов для приезжих; останавливались там, где на твой стук открывалась дверь. Ну, а потом ты сам отплатишь гостеприимством, когда кто-нибудь постучится к тебе.
В Козыревске я жил в семье совершенно чужих людей. Не было у нас общих знакомых, не было у меня рекомендательных писем. Жил по той причине, что в гостинице не оказалось свободных мест. Все получилось как-то очень просто: мне сказали: «Будешь жить у нас». Я поблагодарил, пошел, стал жить.
И всегда, когда бы я ни вернулся, меня ждал обед, ужин. И всегда, все время я чувствовал дружеское, бескорыстное внимание и очень дорожил им. Ведь это так много значит: заботливые женские руки, и две беленькие детские головки, и ожидание вместе со всеми, когда придет вечером с работы хозяин, снимет пропыленные сапоги, умоется и все мы сядем за стол. А потом — долгие вечерние беседы. Вот тогда-то и бывает особенно ощутимо тепло гостеприимства…
За поселком — нужно пройти по пыльной дороге через густые заросли уже отцветшего шиповника — прелестное светлое озеро. Вода в нем ледяная. Вдоль всего берега — бесчисленные ключи. Видно, как в хрустальных, словно кипящих струйках воды, бьющих со дна, вьются, пляшут песчинки.
На берегу озера — березовая роща. В ней не камчатские «каменные» березы, а обыкновенные, наши, белоствольные.
Мы пошли в нее с хозяйскими ребятишками за ягодами. Она густо заросла кустами жимолости, дикой малины. Милая белоствольная рощица — вся в непрестанной игре пятен света и тени, в мягком шелесте листвы!
Вот почему я вспомнил об этой роще: в ней, признаться, я немного изменил Камчатке. Она так удивительно напоминала родные подмосковные места, что, бродя по ней, собирая, на радость ребятишкам, сыроежки и подберезовики, я на какое-то время забывал о Камчатке — был у себя дома….