на, — большое наслаждение. Этого не поймет лишь тот, чья душа остается на берегу…» Правильные слова!
В коридоре под стеклом висит техническое описание корабля. В описании сказано, что наш корабль — дизельная шхуна водоизмещением семьсот тонн. Ход — десять узлов в час.
Каждый уголок на шхуне использован с продуманной, разумной целесообразностью. Все под рукою и ничто не мешает, особенно когда попривыкнешь, когда перестанешь поминутно стукаться головой и локтями о разные углы, выступы, притолоки…
Так ведь и нужно жить — чтобы ничего лишнего и все самое необходимое под рукой…
ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ АРГОНАВТЫ
Часа два крутились по Авачинской бухте. Исчертили в разных направлениях ее гладкую, маслянисто-серую, с свинцовым блеском поверхность.
Закрытая со всех сторон сопками, похожая на огромное тихое озеро, Авачинская бухта, как сказал капитан, — одна из лучших в мире.
Синие горные хребты, наполовину закрытый облаками конус Вилючинского вулкана, ближние сопки с пестрыми домиками медленно проплывали то в одну, то в другую сторону.
— Проходим девиацию, — коротко сказал помощник командира.
Смутно помнилось, что это связано с проверкой компаса, с прокладкой курса корабля. В словаре, — я заглянул в него позднее, в каюте командира, — говорится: девиация — отклонение магнитной стрелки компаса от линии магнитного меридиана под влиянием больших масс железа…
Командир, пригласив в штурманскую рубку, стал объяснять, как прокладывается курс корабля. С бешеной быстротой крутились какие-то приборы. Молодой скуластый матрос стоял возле них с секундомером, зажатым в загорелом кулаке.
И все это для того, чтобы в неоглядной водной пустыне безошибочно отыскать точку — цель похода, маленький островок на условной границе Тихого океана и Берингова моря.
Наш корабль — всего лишь небольшая транспортная шхуна. Но у него есть все, обеспечивающее безопасность плавания: крепкое стальное сердце, зоркие глаза, чуткие уши. Он постоянно связан с далекими берегами.
А как же плавали те самые люди, которые впервые осваивали эти моря и океан? Ведь даже походы знаменитых, многоопытных мореплавателей на прекрасно оснащенных по тому времени фрегатах, баркентинах, пакетботах были актом высокого героизма. Что же говорить о безвестных промысловиках-охотниках, которых купеческая корысть посылала в плавание по неведомым морям за драгоценной «мягкой рухлядью» на стареньких, доживающих свой век суденышках?
Один офицер военно-морского флота, плававший в начале прошлого столетия по Охотскому и Берингову морям, писал, что наши отечественные мореходы достойны не меньшего удивления, чем мифические аргонавты древней Греции.
Что знали они из «навигационной науки»? Знали компас. Если плавали в знакомых водах, — знали курсы, которыми следовало идти от берега к берегу; твердо помнили, как выглядят эти берега. Увидеть приметное место так у них и называлось: «перехватить берег».
…Из Охотска отплывает галеот. На нем хорошие охотники-промысловики, но нет ни одного человека, достаточно сведущего в морском деле. Галеот стар, потрепан волнами. Кое-где по швам обшит свежими еловыми досками. Снасти на нем веревочные, гнилые. Он держит курс на восток. Прежде всего мореходы стараются добраться до сравнительно близких, но весьма опасных, неприветных берегов Камчатки. Если это — слава тебе, господи! — удалось, если течение и западный ветер не разбили суденышко в щепки у берегов — мореходы начинают пробираться вдоль Камчатского полуострова до первого Курильского пролива. От Курил ползут дальше на северо-восток, стараясь теперь «перехватить» какой-нибудь из Алеутских островов. «Перехватили»!.. Над свинцовыми волнами, в грохоте и пене прибоя, показались пустынные черные скалы с тучами птиц над ними. Теперь можно идти вдоль гряды этих островов, — конечно, не теряя их из виду. Идти до Уналашки, до Кадьяка. Плыть вдоль Алеутских островов называлось «пробираться по-за-огороду». Выражение не очень морское, но образное: Алеутские острова расположены так близко один от другого до самой до Северной Америки, что сбиться с пути трудно.
От Охотска до острова Кадьяк редко добирались за один год. Никто не отваживался оставаться в море позднее начала сентября. Наступал сентябрь — и мореходы тотчас приваливались к берегу. Искали укромный залив, закрытую губу. Здесь выбирали «мягкое Место» — песок. Выволакивали суденышко на берег, рыли землянки. И, как сурки в норе, жили до теплых дней. Промышляли охотой, рыбной ловлей. С июля начиналась пора наиболее безопасного плавания по восточным морям. Стаскивали суденышко на воду, отправлялись дальше.
Мало того, что плавали в короткое летнее время, — плыть отваживались только с «благополучным», попутным ветром. При противном ветре, даже самом тихом, ложились в дрейф. В бурю старались «взойти» на отлогий берег — попросту выброситься с волнами на сушу. Случалось так, что судно и месяц и два носило по воле ветра и волн, и мореходы не знали, где, с какой стороны у них земля.
Весной 1798 года из Охотска отправилось в плавание по восточным морям судно иркутского купца «Св. Зосима и Савватий». Промышленникам не повезло: не удалось найти опытного морехода-штурмана. Все «казенные» штурманы были в отлучке. Пришлось вытащить из кабака старенького пьянчугу-боцмана. Доставили его на корабль, дали отоспаться. Поплыли. Скоро выяснилось, что старик ровным счетом ничего не смыслит в науке кораблевождения, разве только с парусами он управлялся неплохо. Попутные ветры помогли «Св. Зосиме и Савватию» благополучно добраться до второго Курильского пролива. Затем, следуя вдоль восточных берегов Камчатки, дошли до острова Медного. Занялись охотой на котиков. На острове прожили три года, а потом решили поискать счастье на дальних островах. Обратились к старику боцману: сможет ли он проложить курс? Старик думал, думал и надумал: плыть несколько суток на северо-восток, а потом спуститься прямо на «полдень» — к югу. Рассуждал он так: Алеутские острова составляют цепь, значит, шедши на юг, непременно попадешь на какой-нибудь из них. «Старовояжные», бывшие на судне, согласились с боцманом.
Попутный ветер наполнил залатанные паруса «Св. Зосимы и Савватия», погнал судно на северо-восток. На четвертые сутки повернули на «полдень». Плыли день, плыли два, плыли три дня. Земли нет и в помине. Кругом неласковое, безбрежное море. И на восьмой день плавания так и не попался ни один из Алеутских островов. Мореходы встревожились. Поднялся ропот.
Стоял сентябрь. Однако с каждым днем воздух становился мягче, теплее, море спокойнее, небо светлей. Прошло еще несколько дней. В первых числах ноября вокруг «Св. Зосимы и Савватия» все так же простиралось пустынное синее море, светило солнце. По временам стояла такая жара, что смола, которой было обмазано суденышко, стекала по бортам. Суеверный ужас охватил мореплавателей: не в адское ли пекло несут их волны, не адским ли жаром веет ветер?..
Однажды на рассвете увидели землю. Из моря вставал скалистый остров. На прибрежных камнях и в море вокруг корабля великое множество котиков. Желанная, драгоценная добыча! Но «старовояжные» воспротивились намерению высадиться на остров и поохотиться. Остров сочли нечистым привидением, а котиков — нечистыми духами. На палубу вынесли икону «пресвятой божьей матери», отслужили молебен и поплыли дальше — туда, куда ветер дул. Таинственный остров скрылся вдали за кормой… Корабль все плыл и плыл. И кто знает, куда бы он заплыл, если бы не переменился ветер. Переменился ветер — переменился курс. Поплыли в обратную стону. На двенадцатый день плавания пристали к острову Афогнаку, проделав, как выяснилось впоследствии, около тысячи восьмисот верст к югу от Медного. А вот как проглядели Алеутские острова — никто на это не мог ответить…
Так вот и плавали безвестные смельчаки по бурным морям, направляя все дальше к востоку бег своих неуклюжих, хрупких корабликов. Их самоотверженный опасный труд, сливаясь воедино с деятельностью прославленных русских мореплавателей, имел конечной целью изучение, освоение пустынных суровых морей, омывающих холодными волнами восточные окраины русской земли.
Это они проложили тот путь, которым пойдем и мы.
ДЫХАНИЕ ОКЕАНА
— Слева по борту — «Три Брата», — сказал командир.
«Три Брата» — три высоких острозубых камня возле скалистого берега. Черные на сером облачном небе, с белой каймой прибоя у подножий, они сторожат узкий вход в Авачинскую бухту. Угрюмые старики немало повидали на своем веку. Видели паруса пакетботов Беринга и Чирикова. Видели сто с лишним лет назад корабли англо-французской эскадры, удиравшие из бухты с пробоинами от русских ядер в деревянных бортах.
Кончилось наше томительное кружение по бухте. Прошли брандвахту. «Три Брата» остались за кормой. Идем в океан.
И сразу, почти мгновенно, все изменилось вокруг.
В бухте тоже покачивало, тоже порой задувал недобрый холодный ветер. А тут вдруг ударила в лицо тугая сильная струя воздуха — дыхание океана!
И волны стали другими. В их широком размашистом колыхании чувствовалась могучая сила.
Словно дрожь прошла по судну. И пальцы непроизвольно крепче сжали бортовые поручни.
Океан!..
В сумеречной дымке растаяли далекие берега.
После вечернего чая, прежде чем устроиться на ночь в кают-компании на узеньком диванчике, рюкзак под голову, захотелось выглянуть на палубу.
Поднялся по крутому трапу. Открыл тяжелую железную дверь… Надо мной, за вздыбившейся кормой, — черная стена воды, отливающая сумрачным смоляным блеском. Сейчас, сию секунду, с грохотом и ревом, с шипением и свистом она обрушится на корабль…
Едва я успел подумать об этом, как стена стала беззвучно оседать. Корма опустилась. И потому, с какой силой меня качнуло от захлопнувшейся за спиной двери, я понял, что теперь вздыбился нос корабля.