…Да, Камчатка не имеет топливной базы. Но это не исключает ее создания в недалеком будущем. Уже сейчас разведаны месторождения камчатских углей. Наиболее перспективно из них Крутогоровское. Уголь в нем залегает неглубоко — может разрабатываться открытым способом. Добыча его здесь достигнет в 1963 году 200 тысяч тонн.
Корфское месторождение бурых углей уже дает до 20 тысяч тонн в год. Геологические запасы каменных и бурых углей известны на Камчатке в десятках месторождений, исчисляются многими миллиардами тонн.
Техник-геолог Камчатского геологоразведочного управления С. И. Федоров во время геологической съемки вблизи реки Чажмы обнаружил источник нефти — второй естественный выход нефти, найденный на полуострове. Это открытие поможет геологам в решении проблемы нефтеносности и газоносности Камчатки. Поиски нефтеносных структур ведутся всюду, и в ряде случаев они увенчались успехом: признаки нефти обнаружены как на западном побережье, так и на восточном — в Елизовском, Усть-Камчатском, Карагинском районах.
А недавно на Камчатке родилась новая отрасль промышленности: люди упорным трудом пробудили к жизни топкую, зыбучую тундру, веками скрывавшую колоссальные запасы торфа. По данным разведки, величина запасов около восьми миллиардов тонн. Первое промышленное предприятие по разработке торфа уже создано. Это Октябрьский торфоучасток, расположенный на левом берегу реки Большой. Он уже дал тысячи тонн высококачественного дешевого топлива.
Изучение природных богатств, разведка недр — дело огромной государственной важности. И, как всякое большое и важное дело, в нашей стране оно становится всенародным. Иркутяне первыми объявили массовый геологический поход: в нем приняли участие двадцать тысяч человек. А в 1959 году в походе участвовало уже пятьдесят тысяч юношей и девушек Иркутской области. Свыше пятисот заявок сообщало об открытии новых месторождений полезных ископаемых. По примеру иркутян массовые геологические походы были организованы в Читинской, Кемеровской, Магаданской и Амурской областях, Красноярском, Хабаровском и Приморском краях, в Бурят-Монгольской АССР. В этих походах приняли участие свыше ста тысяч человек. Не осталась в стороне и Камчатка. Десятки отрядов молодых разведчиков недр отправились в походы. И не безрезультатно: на реке Тихой были обнаружены залежи угля, на острове Карагинском — запасы диатомитов, в районе села Кихчик— пемза, по реке Анапке — каменный уголь, на мысе Начики — туф.
…Перед глазами, будто за круглым окошечком самолета, проплывают горные хребты Камчатки, долины рек, лесные массивы. Они пустынны, безлюдны, пока еще мало обжиты. Они ждут человеческих рук, вдохновенного, самоотверженного труда. И можно только позавидовать тем, кто отдаст им свои силы, свои знания, горение молодого сердца!
БАЛЛАДА О ГЕОДЕЗИСТЕ
…В бухту Сарана пришли вечером.
Здесь наш катерок должен взять на буксир кунгас с колхозной рыбой и доставить его в поселок Рыбачий на рыбообрабатывающую базу.
Пришли, а погрузка кунгаса не закончена: колхозники все еще таскают рыбу на носилках. Быстро бегают взад-вперед по доскам, переброшенным с берега на кунгас, от грузовика, до бортов заполненного рыбой.
Капитан катера зажег на мачте фонарик. Он осветил кунгас, колыхавшийся на волнах, часть берега, грузовик. Стало видно, как черные волны бьют в прибрежные камни. В неярком желтом свете рыба, сыпавшаяся с носилок в кунгас, поблескивала темным золотом. Отличная рыба — кижуч, кета, горбуша.
Я сошел на берег. Стоило отойти на несколько шагов от светового круга, отбрасываемого фонариком, — и густая темнота окружила меня, будто погрузился в темную, холодную воду.
Из темноты одна за другой набегают волны, с шумом разбиваются о каменистый обрывистый берег. Сзади, за спиной, смутно различимые в темноте черные купы деревьев. Оттуда доносится непрерывный тревожный шорох: это ветер колышет влажную листву.
Все, что на свету — и наш катерок, и кунгас, и грузовик, и люди, снующие взад-вперед с носилками, — кажется таким случайным в этом огромном пространстве мрака. Кончится погрузка, уйдет машина, уйдет катерок, потянув за собой кунгас, погаснет слабый огонек. И останется темнота. Останется тишина, не нарушаемая ничем, кроме шума волн, шелеста ветра в листве…
Недалеко от машины на бревнах сидят две женщины, молодой парень с рыбацкой, «под норвежца», бородкой и немного в стороне еще какой-то человек в форменной фуражке, в штормовке. Это пассажиры. Капитан согласился доставить их в поселок Рыбачий.
Человек в фуражке встал. Он оказался очень высоким, худым. Бросил папиросу, притушил сапогом и сказал, ни к кому прямо не обращаясь:
— Собственно, чего это мы сидим без дела? Носилки свободные есть. Поможем разгрузить машину — скорее уйдем!..
Никто не ответил. Никто даже не пошевельнулся.
— Ну, кто хочет со мной на пару?
Снова молчание. Промолчал и я…
Человек в фуражке пошел к машине. Пару он себе нашел — шофера, дремавшего в кабине. Через несколько минут они — один длинный, тощий, другой коротенький, коренастый — бежали по сходням с носилками.
— Не спеши, не спеши, черт голенастый! — покрикивал шофер, — тут тебе не кросс!..
Человек этот спустился в каюту, когда катер отошел от берега. Снял фуражку, снял заношенную, видавшую виды штормовку. Присел к столу на краешек рундука.
Он был очень молод, очень худ и, похоже, очень утомлен. Узкое, смуглое, обветренное лицо заросло давно небритой щетиной, отчего казалось еще темнее, худее. Когда он снял штормовку, я увидел, что его клетчатая ковбойка клочьями висит на плечах, на худых, торчащих лопатках. Он смущенно улыбнулся, растягивая пальцами дыры, сквозь которые были видны сиреневая майка и смуглое тело.
— От лямок рюкзака, — пробормотал он, — прямо горит материя!..
Не прошло и четверти часа, как я уже знал, что он геодезист. Восемь дней провел в полном одиночестве на склонах Вилючинского вулкана. «Небольшая рекогносцировочка», — коротко сказал он, не вдаваясь в подробности.
Восемь ночей провел он у костра в крохотной палатке. Высоко в горах она за ночь покрывалась таким плотным налетом инея, так задубевала, что по утрам ее трудно было складывать. Восемь дней он блуждал по лесам, продирался сквозь густые заросли кедрового стланика, карабкался по скалам. «Трудно было добраться до главной вершины: все время сбивали ложные конусы».
Оружие? Никакого оружия у него не было. Лишний груз, да и зачем оно? Медведи сейчас не опасны: сытые. Видел ли медведей? Ну, как же! А вот сколько, не помнит. Штук десять, может, двенадцать. Чего их считать? Голова другим была занята…
Ничего, все было хорошо! Вот обратный путь оказался тяжелым. Решил идти не на Вилючинскую бухту, а к Саране. Пришлось переходить вброд реку у самого устья. Ледяная вода — до подбородка. Стало было в море сносить. Ничего, перебрался. Шел берегом — много «непропусков», часто приходилось обходить их, взбираться на скалы.
На одну какую-то минуту мне представился только что виденный берег бухты Сараны. Темень, шум волн, шелест листвы… Но ведь там были люди, был грузовик, катер и на нем слабый, но все-таки огонек… А как выглядит такая же темная, сырая ночь вдали от людей, в полном одиночестве — в диких, пустынных горах, где, быть может, и не ступала нога человека… И «ничего, все было хорошо!» Что это — привычка? Сила бездумной молодости? Мужественная верность долгу?.. Наверное, всего понемножку!
Сколько их, вот таких — молодых, выносливых, упорных, отважных — в одиночку, а чаще небольшими партиями ходит по Камчатской земле! Они бродят по тайге и тундре, поднимаются к кратерам вулканов, с аквалангом за плечами ныряют в холодные воды озер. Они — передовые разведчики науки, поставленной на службу жизни, разведчики изобилия и счастья.
Он с жадностью выпил огромную кружку горячего чая и съел толстый ломоть хлеба с печеночным паштетом. «До чертиков надоела пригорелая каша!..» А через минуту после еды он спал свинцовым сном усталого человека. Спал, опустив черную кудлатую голову на руки, сложенные на столе.
Мне была видна его тонкая юношеская шея с трогательной, смешной косичкой давно нестриженных волос…
ВИЛЮЧИНСКАЯ БУХТА
Облака — сизые, с бронзовым отблеском, похожим на отсвет далекого пожара, — громоздятся над синими сопками.
В облаках узкие, словно прорезанные острым ножом, ярко-желтые, слепящие глаза просветы — там солнце. Оно борется с облаками. Хочет и не может прорваться сквозь них.
Вода в бухте гладкая, как полированный стол, темно-бирюзового цвета. По низу сопок мерцают редкие огоньки: там Петропавловск. Он еще спит в этот ранний час холодного рассвета.
Что за краски: дикие, мрачные — глаз не отвести!..
Всем этим великолепием я любуюсь с палубы рейсового катера, который везет меня через Авачинскую бухту в поселок Рыбачий.
Холодно стоять на палубе, но и уйти невозможно: так необыкновенна эта борьба света с тьмой. И просто невозможно не поделиться с кем-нибудь своими восторгами, тем более что есть с кем поделиться. Со мной едет Егор Иваныч — работник облисполкома. Чудак — вместо того, чтобы любоваться красотами природы, он сидит внизу, в теплом салончике, в котором почему-то пахнет аптекой…
Сейчас я его вытяну сюда. Пусть полюбуется!
Спускаюсь вниз. Егор Иваныч сидит на диване и, привалившись плечом к стене, спит. Досадно… Спит!.. Но у него такое бледное, усталое лицо — рука не подымается, чтобы разбудить его. Бог с ним, пускай спит!..
Катер пришвартовывается у пирса. Светит низкое, пока еще слабо греющее солнце. Облака отступили, залегли пепельной грядой у самого края неба. Резкие мрачные тона сменились мягкими, пастельными: голубая гладь залива, волнистые очертания зеленых сопок…
— Выспался, Егор Иваныч?
В ответ он молча зябко пожимает плечами.