Океан все так же медлительно вздымает свинцово-серые пологие волны. Но что-то в нем изменилось. Вот оно что: он ожил! Появилось несметное множество птиц.
Быстрые чайки и кайры. Черные бакланы с вытянутыми в полете длинными змеиными шеями. Симпатичные кургузенькие топорки с тупыми красноватыми носами и белыми щечками, с зеленоватым оперением, похожим на плюшевую шкурку игрушечных медвежат.
Они быстро проносились над кораблем, и все в одну сторону — туда, где должна появиться земля. Они кружились над мачтой. Большими стаями покачивались на волнах.
Впереди, по курсу корабля, резвились косатки. Их огромные, веретенообразные тела с острыми акульими плавниками на спинах взлетали над водой, вздымая пенные буруны. Потом они исчезли, но только затем, чтобы появиться совсем близко у корабля — возле самого носа. Вода кипела, бурлила, пенилась от их титанического веселья. Быстрота, с которой эти темно-коричневые, почти черные пятиметровые туши ныряли, выскакивали из воды, вертелись, кружились, казалась невероятной. Черт возьми!.. Ведь это не что-нибудь, а свирепые зубастые киты! Их панически боятся киты значительно более крупные по размерам, но совершенно беззащитные перед этими хищниками северных морей. Косатки загоняют китов на отмели и там расправляются с ними.
Вспомнился какой-то морской рассказ. Матрос плыл после кораблекрушения на утлой лодочке. Поглядел за борт, в воду, — с ужасом увидел устремленные на него глаза, полные холодной, бешеной злобы. Косатка! Она долго плыла за ним… Ужас его понятен: что стоит этому огромному сильному зверю перевернуть не то что лодочку, а любой из наших вельботов?..
Косатки внезапно пропали, словно их и не было. А земли все не видно.
Вдруг у самого борта появилась круглая, облизанная волной голова морского зверя. Котик? Ну, конечно, котик!
Было что-то совершенно человеческое в выражении его глаз, когда он внимательно, строго посмотрел на корабль. И тут же исчез в набежавшей волне… А вот другой, третий!..
Как все это необыкновенно: бегущие без конца и края волны океана; нависшие облака; стремительный полет птиц, их резкие печальные крики; яростная игра косаток; неожиданное появление морского зверя…
Все это — не преходящее от века. Так было всегда. Во всяком случае — всегда в пределах человеческой памяти. И одно сознание этого вызывает чувство тревожного восторга. Словно ты подсмотрел сокровенную тайну природы…
Вдали, под низкими серыми облаками, в белесом тумане проступило темное пятно. Не то остров Топорков, не то Арий Камень — скалистые клочки суши, пристанище птичьих колоний.
А потом показался остров Медный. Синеватый, расплывающийся в тумане. Мы быстро шли вперед. И вот уже отчетливо видны береговые скалы. У их подножия — ребристые черные камни. Неяркая, словно сквозь запотевшее стекло, зелень невысоких сопок.
Вид у островка, затерянного в океане, сумрачный, одинокий. Точно таким, встающим из этих самых волн, под этим самым низким небом его могли видеть Беринг и Чириков, Сарычев и Коцебу, Крузенштерн и Лисянский, Литке и Головнин. Сколько побывало их здесь, прославленных русских мореплавателей! Они шли этими водами на крутобоких кораблях с высоко поднятой изукрашенной кормой, с позолоченными, подпирающими бушприты фигурами богов и героев проносились на гудящих под ветром парусах…
Слова команды. Быстрая, слаженная суета на палубе. Гремит якорная цепь.
На воду спущен моторный вельбот. Спущены понтоны.
— Надеть спасательные жилеты!
Нескладная одежка эти спасательные жилеты из зеленой прорезиненной ткани! Неужели обязательно их надевать? Впрочем, вон какая зыбь: вельбот так и пляшет на волнах. Напялив жилет, нужно туго стянуть нагрудные ремни. Потом изо всех сил дуть в резиновые трубочки. Жилет распухает. Впервые в жизни чувствуешь себя неповоротливым толстяком…
Вельбот ходко бежит к берегу, тянет на буксире понтоны. Вот уж хорошо виден поселок Преображенское — единственный на острове. Серые домики, острые крыши.
Приятно все-таки, когда нос вельбота с влажным скрежетом врезается в береговую гальку! Два-три неловких прыжка по доскам, переброшенным с берега на вельбот, — и вот она, земля! Слегка пошатывает.
Сколько народу высыпало на берег! Сколько среди встречающих ребятишек!
Поселок маленький — не знаю, наберется ли в нем три десятка домов. Некоторые из них, говорят, чуть ли не столетней давности: построены, когда на островке вольготно хозяйничали японские и американские хищники.
Под крышами висят связки вяленой рыбы. Да ведь это ж юкола! Она так хорошо знакома по Джеку Лондону, будто ты сам кормил ею своих ездовых собак.
В окнах много цветов: фуксия «царские кудри», бегония, герань.
Домик начальной школы. Сейчас каникулы. Низенькие парты сдвинуты к стене, на стоячих школьных счетах тоже висят связки сушеной рыбы.
Двухэтажное, деревянное, нерусского вида, поседевшее от времени и непогоды здание сельсовета с красной фанерной звездой над входом.
А вот и магазин. Не киоск, не лавочка — магазин. В просторном помещении, на широких полках — все, что нужно человеку. От разных круп, масла, шоколадных конфет «Красная шапочка», духов, зубной пасты, стихов Сергея Острового до резиновых сапог, пил, топоров, рыболовных крючков.
На стене магазина, на большом листе оберточной бумаги, — объявление, старательно написанное лиловыми чернилами: подписка на газеты и журналы.
На берегу, на голубой гальке, лежат килем вверх длинные черные лодки. Вокруг бухты скалы, сопки. А за ними долина, еще сопки, снова скалы, снова океан. Кругом океан!
Никто не жил на Командорских островах, когда их открыли. Заходили суда промысловиков, били котиков, морских бобров-каланов. Изредка оставались на зимовку. Российско-Американская компания переселила на Командоры несколько семей алеутов с Алеутских островов промышлять морского зверя. Охотно захаживали сюда иностранцы, даже селились на островах, привлеченные обилием «мягкого золота» — драгоценной пушнины.
Теперь на Медном живет несколько алеутских, несколько русских семей. В основном промысловики-охотники.
Хочется еще побродить по поселку, но вдруг по долине задувает холодный ветер, наползает туман, начинается морось — мельчайший дождь, вернее — туман, гонимый сильным ветром. Что поделаешь, Командоры — самое туманное, самое облачное место в Советском Союзе…
К вечеру прояснило. До начала литературного вечера в клубе оставалось больше часа. Снова захотелось пойти побродить.
Это ведь был первый день на Командорах, на острове Медном. И меня все время тянуло ходить и смотреть, ходить и смотреть. Пошел по тропе к прибрежным скалам.
Смеркалось.
Над мглистой пустыней океана холодно, угрюмо светилось придавленное низкими облаками, изорванное ветром, оранжевое крыло зари. Синяя-синяя, почти черная полоса резко отделяла зарю от поверхности океана. И все кругом: береговые утесы, поселок, оставшийся позади, — все тонуло в туманной мгле.
На этом плоском обломке скалы можно посидеть, покурить…
Прямо передо мной — хаотическое нагромождение камней. Круглых, как спины притаившихся зверей, угловатых, ребристых, будто гигантские кристаллы. Угольно-черные, они четко обрисованы на фоне медленно гаснущей зари. Ветер негромко посвистывает в жесткой траве. Аза камнями слышно беспокойное бормотание волн. Кажется, они подбираются ближе, ближе…
Честно говоря, было немного жутковато. И необыкновенно хорошо!..
Все, что окружало меня здесь, было новым, необычным, не виденным никогда. И в то же время… Ох, уж эта дурная привычка поверять жизненный опыт с литературными образами!.. Но то, что я видел сейчас вокруг себя, было удивительно похоже на иллюстрацию Дорэ — не то к Библии, не то к «Божественной комедии». Такие же грозно нависшие, клубящиеся облака, иззубренные скалы…
Как это у Данте:
…Мы подошли к окраине обвала,
Где груда скал под нашею пятой
Еще страшней пучину открывала…
Чего только не придет в голову, когда сидишь один в незнакомом месте, особенно если это пустынный берег океана в сумеречный час!..
Одно дело знать, что Камчатка, Командорские острова— северо-восточная окраина Советской земли. Другое дело зримо, физически ощутить это.
За черными камнями передо мной — трудно вообразимое пространство Мирового океана. Восточнее, на расстоянии многих сотен километров отсюда, — берега Аляски. До них, не считая островов Прибылова, — ни одного большого клочка суши в океане. Южнее — цепочка Алеутских островов. За ними, еще южнее, в безмерной пустыне воды, — Гаваи. Атолл Куре. Атолл Мидуэй. Те же волны, что глухо, сердито плещутся в двух метрах от меня, возможно, омывали их коралловые берега…
Стемнело. Но бледный отблеск зари все еще стоял над океаном. Подул сильный сырой ветер. Из-за камней доносился неумолчный ропот волн. Он стал будто слышнее, явственнее.
Со стороны прибрежных скал, отвесной стеною обрывающихся к воде, донесся слабый, невыразимо печальный крик кайры, чем-то потревоженной во сне.
В отдалении приветно мерцали огоньки. Там селение Преображенское, — десятка два небольших домиков. Там люди.
Не прошло и получаса, как я сидел на маленькой клубной сцене, за столом, покрытым розовой плюшевой скатертью. Зал ярко освещен, украшен флажками. Справа на стене, на красном полотнище, призыв:
ДАДИМ ГОСУДАРСТВУ
ВЫСОКОКАЧЕСТВЕННЫЕ ШКУРКИ КОТИКОВ