§ 34. Понять феномен в смысле существования означает, например, схватить то, что состояние не есть представление классической психологии и гносеологии: нельзя отстраниться от бытия в нем к представлению (что, наоборот, в феноменологическом смысле, является отстранением от представления). См. § 86 (См. также § 106). Бытие в нем неименное в смысле субъекта. «Оно само понимает» — способ редуцировать понимательные акты в языке исследователя-историка или гносеолога, способ говорить на языке, в котором нет зависимости от состояний исследователя. «Состояния» — абстрактная эмпирия историка или гносеолога, то есть имеют реконструктивный характер. Они должны обладать и феноменологической реальностью, то есть субъекты должны в них быть (или не быть), должны обладать «внутренним» в смысле собственного времени и пространства, выступающих внешне для исследователя в качестве знаменитого «феноменологического препятствия» (которое, конечно, соблазнительно редуцировать извне). Но феноменальность сразу остро ставит проблему объективации (в языке историка знания или аналитика сознания). Все, что можно сказать (при совместном рассмотрении физических и сознательных явлений), феноменологически полно (или лишь феноменологически полно). Изнутри языка-объекта все объективируется в реальном непрерывном протяжении (если отвлечься от сложностей неклассического символического аппарата анализа в теории относительности, квантовой механике, психоанализе и тому подобных). И это можно наблюдать извне по реальному поведению с вещами (собственно поэтому и есть универсальное пространство 3-х прилеганий). Но где объективирует аналитик действия, которые несомненно есть и которые не суть содержание, в понимательной связи с которым аналитик с самого начала находится как человеческое сознательное существо? Он не может объективировать в том же реальном топосе наглядно-предметного языка. А, следовательно, не имеет знания о знании. Поэтому и возникает вопрос о символическом протяжении («собственное время» и тому подобное), в котором можно было бы различать и которое было бы условием знания о знании. В языке-объекте символ или символический эстезис есть непосредственная жизнь сознания и непосредственно понимаются. А в языке анализа они вводятся как понятия через континуум бытия-сознания, сферу и тому подобное. И как сказал кто-то: «тот, кто берется расшифровывать символ, делает это на свой риск».
§ 35. Не в коммуникации, а в «телесном» embeddment символически артикулированное знание о поведении мира (отличное от определяемых и коммуницируемых значений, являющееся их условием и порождающей основой, «незнаемо знаемой») и неотделимое от языковой конструкции, или, вернее, «языка тела» (хотя и отделимое от субъекта). Общение — равно проникновение в него, обращение в него, конституирование себя им, а не понимание друг друга. «Не существует отдельно от тела» — означает, что в том числе и в языковых правилах и нормах. Существование этого как топоса, места общения, конституирующего общающихся, и порождает иллюзию, что средства коммуникации сообщают о самих себе, содержат себя, а не о чем-нибудь другом вне их.
§ 36. Должно случиться реальное развитие, иначе мы не можем овладеть этим, и все выступает прежде всего на уровне рефлексивно неразложимых образований, темных и застойных для рефлексии точек (но пока это есть, есть и жизнь). А после акта развития уже можем, после сдвига можем объективировать (и, следовательно, убиваем предшествующую жизненную форму), но на сдвиг нужна сила. Мы стремимся вступить во взаимоотношение с прошлым, а оно в разнопространственных мешочках (то есть генетические связи еще должны продействовать в функционировании). Развитие это то, в силу чего реализуется прошлое, деструктивное для до-развития. И сознательная наша жизнь не в универсуме полного знания (полного бытия) и абсолютной (бесконечной, божественной в пределе) мощи интеллекта совершается. Феноменологическое выделение (жизненного) мира (мира развития и превращения)[23]. И мы должны научиться рассуждать научно о таких предметах.
Переключение «гештальта» — неструктурное событие. Да, но пока у нас нет пространства и времени, кроме абстрактного и однородно абсолютного (то есть изменения здесь неразличимы по отношению к системе отсчета; какова же различительная система отсчета?). И наоборот — пространство и время есть способ структурно рассмотреть то, что иначе не имело бы структуры. Но это только формальное (= содержательное) представление возможной структуры. И, во-вторых, структуры у нас сразу же распадутся на микро и макро. «Тела-органы» генерируют продуктивно воображаемое, на которое замыкается созерцаемое. То есть реальное по отношению к воображаемому. Вектор состояния. Его переопределенность или недоопред елейность.
Сохраненный первичный хаос. Прошлое стучится нам в окно, прося высвобождения. Высвобождение прошлого. Найти чувственный опыт, независимый и внелогический. Бесконечное число полей созерцания, из которых — лишь некоторые реальны по отношению к определенным телам-органам, которые и генерируют замыкание, являющееся непосредственным видением, чтением законов в явлениях, а не продуктом интерпретации данных на уровне их рефлексивного воспроизведения и повторения. В зависимости от замыкания будем в разных пространствах. Мыслью должно овладеть телесно, телом, породить ее физикой [то есть предоставив дело выполненному физическому устройству, в котором или которым что-то сделается само, а не нами, не нашей произвольно выбирающей себя мыслью и хотением чистым; когда говорят о «произвольно выбирающей себя мысли», то имеют в виду мысль, решающую быть какой она есть на основе содержательных и логических соображений, то есть добровольно и бескорыстно считающуюся с законами вещей, подчиняющую себя им как предданным, предсуществующим (то есть и бытие полно и знание полностью определено), хотя на деле лишь ретроактивна аналитичность и непрерывное развертывание логической мысли, и в нашей области абсолютное[24] не может входить в существенные начальные условия вопреки простому допущению актуальной бесконечности (как в силу феноменологически-редуктивного запрета, так и в силу принципа относительности и независимости локального, без чего не может начаться естественноисторическое изучение духовного и ментального), и то, что есть «мы сами», неизвестно, где оно и когда, и есть, следовательно, неявные зависимости и нет предсуществующих законов вещей, с которыми просто надо было бы считаться, — кто их знал бы и откуда возвещал бы нам?].
§ 37. Речь идет о «разрушении» структуры (на возвращающемся по эту сторону «очевидной данности» куске линии пульсации) как в силу того, что не можем проанализировать и выявить просто чистой мыслью (ибо скрытые искомые условия входят элементом в те самые понятия, посредством которых мы их же пытаемся выявить), так и в силу телесности этого сдвига в сторону, телесности «развития», необходимости физически разыгранного в нем отстранения — что-то должно «само сделаться», бытием, а не нами. Помимо телесной нашей развитости (а она — то, чем мы понимаем, а не то, что мы понимаем), на уровне собственно знания и понимания нам дано лишь символическое знание и понимание бытия в указанном выше смысле. Мы знаем и понимаем его лишь символически (в смысле работы «Символ и сознание»). Ведь то, что вносит ин- теллигибельность, само неинтеллигибельно или владеемо нами на иных, не объективных основаниях. Эта «иноосновность» и воспринимается на уровне обыденного представления как «революционность».
Не разрушив структуру сознания, то есть без события, называемого «развитие», мы не можем вернуться. Должно быть физически разыгрываемое отстранение. А классики как раз предполагали такую обратимость, предполагали, что можно проходить взад и вперед в любых направлениях. На этом основывался анализ и синтез различных сторон явления (разложение и синт. воспроизводство на собственных основаниях). «Время» не учитывается, различные стороны явления описываются одновременно. Но весь вопрос в том, можно ли заметить и зафиксировать необратимые изменения указанного выше рода внутри или изнутри структуры сознания? Заметить, то есть поставить «развивающееся событие» в транзитивную аналитическую цепь, — поставить естественный объект (каковым и является саморазвивающееся событие), упаковка в который происходит не относительно универсального абсолютного сознания и относительно последнего не обнаруживается, не различается, не разлагается (и наоборот: очевидно, именно как различительный принцип классикам и нужны были абсолютные пространство и время). Нет. Внутри мы не замечаем движения, изменений в принципе (как процесса, а не дискретных его результатов), как и в эйнштейновском космическом корабле. Мы не можем зафиксировать свое собственное движение, свое изменение состояния или необратимые события «реализации» сознания в отражаемом бытии, то есть те «объективизации», которые рефлексивно как раз необъективируемы (то, что наз. «мы сами», неизвестно, где и когда и, добавлю, кто). (См. ранее о Маллармэ и о понимательном «не то, не то…» (§ 14). И, соответственно, в обратно симметричном выражении этого обстоятельства, мы формулируем принцип относительности для всего рефлексивного уровня, для всякой объективации, на рефлексивности основанной (то есть абсолютное никогда не входит в существенные условия). Отсюда, кстати, вытекает однородная и стационарная Вселенная, или статичный мир идеальностей, сущностей. Но за тем, что представляется точкой, растянуто стоит «Время» (которое, очевидно, есть схема указанного выше изменения, движения). И, соответственно, у нас, наоборот, — нечто аналогичное расширяющейся Вселенной. Временная глубина, временная «пазуха», «складка», «полость», очерчивающая сингулярность [о которой, очевидно, нужно говорить, что она, как («квантовое») состояние, без какого либо классического «где», «когда», «кто», ибо оно само есть и «где» и «когда» и само (себя) понимает]