[70]. Здесь запрет определенного типа выражений (вне- пространственно-временных, аномальных в смысле причинности и тому подобное) может означать, что об этом вообще не говорится и не может говориться на языке науки же. Что же, наука не может сама себя понимать? То есть прояснить себя как ситуацию. Связи ситуации как неминуемо завязывающиеся (и отличающиеся отсодержательных)[71]. (Ведь в содержании она может, сохраняя принцип запрета и им руководствуясь, показывать, что видимое нарушение запрета происходит из-за свойств топоса, о которых нельзя так — например, о цилиндре в языке плоскостной геометрии — говорить). Но тогда должно быть косвенное — идеологическое — ее выражение и владение ею. И шире — экзистенциально-культурное владение (и, соответственно, выражение).
Значит, «целостности» неминуемо порождают выражения, которые, являясь выражением их собственных свойств, не могут находиться в составе выражений, эту целостность составляющих, и исключаются как ненаучные или вненаучные. С ними борются, осознают их как чуждые. Должны, следовательно, расколоться и разойтись два пространства — базовое и наслоившееся. И метафизика.
Целое гетерогенно многоуровнево, то есть какой-то его эффект не может существовать в терминах уровня X, а поэтому должен быть уровень Y. Каждый уровень — совокупность структур с одной топологией (в одном состоянии). И, следовательно, на каждом явление имеет свои (различные) законы жизни, ритмы, судьбу.
§ 109. Состояния системы, (ср. § 84). То есть, фактически, целостность проявлений определенной усложненной и изменяющейся топологии: (1) неразложимостью индивидов (актуальные, де факто взаимодействия, неразложимые, ибо нет абсолютной системы отсчета), невозможность детализации и расположения звеньев в реальном пространстве, иначе говоря, не можем объективировать в реальном протяжении, непрерывно располагая в нем; тогда для действий, которые все-таки есть, хотя и необъективируемы в непрерывном реальном пространстве, говорим о свойствах или факторах целостности, так что ничего таинственного и мистического, (2) все срабатывает вместе (иерархизация в одном состоянии, множество содержаний в нем); поэтому то, что разворачиваем, называем системой (ср. раннебуддийскую теорию мгновенности или одновременности актуализации многократно-расчлененной целостности «закона»), (3) особая активность, (4) множественность с фундаментальной сюрдетерминацией, переопределенностью (или недоопределенностью, что одно и то же): иначе зачем нужны были бы многие экземпляры одного и того же? — ведь общение между тождественными устройствами было бы, как заметил Лотман, бесполезным; гетерогенность невзаимозаменимых экземпляров со временем, дающая последствия на уровне «больших систем». И ко всему этому вопрос: возникает ли вообще вопрос о системности, эффекте системности или факторе целостности без выхода к мнимым и превращенным выражениям, то есть без того, чтобы осмысление последнего не вело к идее и необходимости первого?
§ 110. В «состоянии» понятое здесь понято везде. Оно само себя понимает. Потому, что это характеристика его, а не человека. (Без этого постулата мы вообще ничего не поймем в работе ума.) «Везде и всегда» — независимо от того, каковы люди, в каких они культурах, на какой ступени владения своими силами, какими средствами обладают. «Мгновенное действие». Чтобы избавиться от языка, нужно определять само по себе. Но мы говорим на наглядном языке, всегда имея в виду дискретного субъекта. «Не то, не то» (к § 84а). Мы макроскопическими средствами (то есть предметными понятиями и знаками) даем «микроскопическое» и ничего тут не сделаешь. К грубости этого языка: например (кроме нарушения дентифи- каций, появления причинных аномалий, действий на самого себя и тому подобного) парадокс существования «другого сознания». На деле, для А всегда должно быть несколько, должно быть множество А1, А2… (среда синтеза), характеризующееся определенной топологической связностью, если А эволюционирует путем опыта и обучения [топологиче- екая связность есть пространство-время = преобразование в смысл и распространение (инскрипция и реинскрипция) генерации по всему (самосогласованный пучок) связному множеству объектов, где в локусах воздействия она вовсе не производилась бы воздействием и где запечатления воздействий психическими актами оставались бы без — основными][72]. Иными словами, нет проблемы существования «других сознании» и солипсизм логически невозможен, ибо множественное существование есть (первичная) часть смысла существования (и содержания) индивида А, часть его определения и анализа как развивающегося. Это закон языка, на котором мы говорим о развитии чего-нибудь путем опыта и обучения. (Так же как имплицитное предположение «второго шага» есть часть языка, в котором могут существовать термины «закон», «величина», «математические отношения» и тому подобное, имеются в виду объективируемые термины).
§ 111. Вызов изменения или превращения… [В тексте книги этот параграф отсутствует; название дается на основе перечеркнутой страницы рукописи. — Ред.}
§ 112. Топологическая связность генеративного поля наблюдения была и оперативно использовалась уже в классике. Но в качестве универсальной брался один ее вид: такой, где, при достаточно грубых допущениях и ограничениях, определенные конечные и дискретные единицы, отношения (формы, принципиальные целочисленности, «естественные» единицы, изнутри организующие начальные условия и не подлежащие непрерывности изменений и делений и расположенные трансвер- салъно) принимались равными нулю, точнее, исчезающе малыми или бесконечно большими. Но этого нельзя делать в случае разного рода неразложимых взаимодействии (история знания — частный случай таких «неразложимых взаимодействий»).
§ 113. Все дело всегда в свободном превращении или изменении. И это есть проблема события. Бытие показывает себя нашим (свободным) изменением или превращением (которое есть со-бытие). Сколько мы находимся в свободном отличии от самих себя (ср. у Гегеля «философ как абсолютная монада»)? Ничтожно мало (поэтому, кстати, кроме других последствий этой конечности нашей, и приходится говорить о другом «я», не нашем эмпирическом и психологическом). Но энергия и значимые последствия несопоставимо велики. Поэтому нужно особо, особым аппаратом описывать этот мир — как большой мир. (То есть нужно растянуть в континуум «со-бытие», проецировать интервалы, протяженные ничтожно мало в реальном протяжении, в стороны монады, естественно крупноединичной в другом измерении, и так далее). В случае познания — бытие мысли (и исходить из неименной и структурно расположенной множественности сознательного явления, а не классического схватывания изнутри на себе схемы деятельности)[73]. Усилие и дифференциальные натяжения свободного изменения и есть время-эстезис. То, что представляется непрерывно пребывающим предметом —>, есть, в действительности, — >, то есть пульсирующее мерцание. То, что со стороны бытия есть (никогда не начиналось), со стороны человека, нашей стороны, будет переходом, изменением, событием нового. В целом же все пребывает, бережется. Лишь будущее сохраняет прошлое и лишь хранимое прошлое позволяет меняться (а не повторяться). Если вчера что-то не ушло в бытие, то не будет бытия сегодня. И если мы сегодня не изменимся, то ничто не сохранится. Своего рода механизм нерассеяния. [Тем более, если учесть, что в строгом смысле рассеяние всегда поглощается каким-либо материальным телом, и иногда не тем, каким надо (как показывает бессознательное)]. Чтобы в точке А поступить свободно (а не повторяться), нужно эквивалентное действие на до-А. То есть одно из проявлений как упорядочивания, так и ограничений, накладываемых свободным действием на возможные состояния мира (например, на будущее).
§ 114. Out of phase (то, что натурально было бы дефазированным) —> преобразования и модуль (одна ячейка)[74]—> как раз будет phase-space с гомогенностью исследования (то, что символически одно по отношению к пространству преобразований). Локализация единичных мысленных актов (рядом, вбок, потом) отображением символа в их поле наблюдения, что, в то же время, означает возможностью реализации и актуализации «возбужденной» в точке поля потенции в (или через) эстезисном пространстве символа (= тому, что такое отображение операционально выполнимо). Устойчивость на этом держится. А согласование «значений» и «смыслов» (пучок) выражает то, чего нет в точке пространства эмпирического бытийствования содержаний и в «настоящем моменте» их наблюдения и восприятия (ср.§ 60), то есть то, что не производится восприятием объектов и не выводимо из него и, тем не менее, согласно существует во многих точках наблюдения (евклидово пространственно удаленных и временно долгих). С этим и связано, отсюда и вторгается мое понятие и проблема трансверсально (с мнимыми выражениями и так далее) Одного (самого являющегося связностью того, что иначе не связано), другого пространства-времени (без связи отточки к точке в реально прослеживаемой передаче определяемых значений прямого опыта). То есть это другая связность. Это понятие есть также ответ на старую, издревле известную антиномию: во-первых, знание не передается и, во-вторых, вспыхнув (состояние), оно не нуждается в дополнительном понимании, «само понимает» и в этом смысле было всегда (то есть само оно не локализовано, будучи локализацией, местом всего остального), и поэтому может быть описано, как это и делали древние, как «лишь вспоминаемое» (иначе как уйти от старой дилеммы: «узнаю как истину то, к чему шел, и, следовательно, уже знал то, что должен был лишь узнать» и так далее и так далее). Иначе говоря, это понятие («пространство» и так далее строится для объяснения определенных фактов жизни сознания и познания, которые известны независимо от этого понятия и термины грамотного описания которых могут быть онечными терминами следствий вводимого понятия.