§ 115. Мы отрицаем единство мира (опыты разновидны на разных «листах истории») и утверждаем единство понимания, отсутствие в одном объекте (освобожденном от «человеческого, слишком человеческого») несоизмеримости и, следовательно, универсальность на метауровне
§ 116. Опыт извлекается (в смысле обучения ему, возникновения нового, как показывают примеры игр, сражения мангусты с коброй и так далее, ср. Винер) в особом пространстве и времени, представляющем собой естественную единицу, неделимую по отношению к продукту, и являющемся «другим» как по отношению к пространственновременным терминам трансцендентного видения наблюдателя, так и по отношению к «частной временной последовательности» индивидуально-психического аппарата субъекта. Она не делима, а выделена. Целостность iws».s линейная последовательность. И не реализация действия (потребности, непосредственно практической цели и тому подобное), а создание экспериментальной ситуации (игровой) с ее бесконечной стороной. «Содержания» представлены в проницаемом (обозримом, наглядно предметном) времени, в пространственном смысле обработанном «воображением». Мангуста воспроизводит повторяющиеся действия змеи в своем (избыточном) «пространстве» и «играет» с ними в длящемся опыте. То есть как бы воспроизводит на собственных, подменяющих и замещающих физических условиях. Своего рода сюжет, экстазирующий мангусту и позволяющий ей чем-то овладеть в себе и в своей реальности (и приводящий, как машина, змею в место, где ее можно укусить). Она обучилась на построенном отрезке. И это не было нигде закодировано. Но где хранится, где существует? Ибо индивид. Не хватает «межпространства». Стерлось. Но вообразим, дополним… (и будем неминуемо дополнять…мифом, особыми существами, в особом сакральном пространстве и времени). Но, с другой стороны, продукт вложен в область с фиксированными пространственно- временными характеристиками. Он вложен туда и для самого субъекта опыта, иначе невозможно построение знания как однозначно сообщаемого и воспроизводимого. Причем все остальное — кроме этого объективизируемого ряда — сказывается и для агента и для наблюдателя неотчуждаемой и необъективизируемой внутренней реальностью. Как же нам тут дальше потеснить абсолютное из внутреннего? С самого начала все от естественного» в объективизированном ряду — опять получаем движение на одном лике Януса, перевернуто идущее на другом его лике (к нам обращенном). Как удачно выразился Лефевр, имеем Янус — онтологию (в примере с двулицевым домино). Я говорю «воспроизводит», а не «представляет» в психологическом смысле. Наша мания мыслью заменять акт жизни мешает нам понять происходящее. Явления воспроизводятся сами, но на условиях, среди которых есть условие применения понятия понимания. А это есть в целом определение эксперимента: во-первых, собственное независимое действие природы (а не ума или вывода) и, во-вторых, понятное, интеллигибельное действие, действие, несущее с собой условия понимания. Эксперимент — так «случить» действие природы, чтобы оно могло быть локализовано и понято. Это внятный язык природы. Появление особого рода описаний, конфигуративных «длинных планов» (с «что» = «как»), монтажей, по отношению к которым реален и значим вопрос: реализуются ли скрытые условия описания (то есть та подмененная и контролируемая часть физических условий, которая есть область применения понятия понимания)? В них вещественно-понимательно (в «символе» для способностей индивида) выполнена скрытая топология сознания-бытия. Эти описания и кодируют поссибилии, являющиеся механизмами воспроизводства самой способности, потенции тех или иных мыслей и знаний (а не самих знаний, к чему обычно сводится определение культуры как негенетической системы хранения, трансляции и воспроизводства опыта и умений). В них производится производящее. Как описывать эти экстатические машины? Очевидно, иначе составляя произведения (природоподобные по действию, производящие произведения — opera operans). Недостаточно рефлексивной лишь операциональности (равной относительности), где есть «круг» и где мы видим в терминах самого же описания. Я имею в виду описания другого рода. Чудовищно сложно его выделить для ревращающихся интроспективных или рефлексивных систем (где объект = субъект) и найти объективные методы анализа последних — вся проблема в этом. Не определили всех релевантных текстов — в том числе тех, которые могут вообще не числиться по департаменту науки. Не говоря уже о различии исследования и изложения. «Живые вещи»: — жизнь сознания в вещах внешнего мира. Качественное, качественная субъективность.
Наука ведь не есть система абстрактных норм, совокупность нормативных структур (хотя все это существует, вплоть до клише ходов мысли, схем, кристаллизации), — живая речевая реальность, мысле-речь. «Описания», живые материальные монтажи в ней, связывающие субъектов в теле и через тело. Вечное тело. Упорядочивания, описания, истолкования, телесно воплощенные и символически всевременные.
§ 117. Пространство-время символа есть то, в силу чего нечто является «фактом» и, может быть, становится движущим фактором научного движения и преобразования, фактором новых формообразований. Факты должны осуществляться в этом символическом протяжении. Без этого — эмпирия звук пустой, не есть творческий, продуктивный фактор познания. То есть без осимволенности, без нагруженности смыслом ничто ничего не движет. (См. рассуждение о размазанности факта в «мир»).
§ 118. Но вот мы начинаем о нем говорить: там «о чем» объективируют в реальном протяжении, а где мы объективируем? — «это» есть и действует, а объективировать не можем. Ибо это сдвинутое, поперечное пространство по отношению к тому, что в объективированном ряду, основанном на разделении объекта и субъекта, и где точно и однозначно формулируются и сообщаются понятия и описания. Интерсубъективности (язык) и знания как формы общения нет без прямого опыта, вернее, прямо воспроизводимого опыта (ибо все разыгрывается на втором шагу — не в производстве знания, а в его воспроизводстве). (Здесь Ыс et nunc — мгновение, точка, не имеющая протяжения). И, соответственно, нет непространственно-временных воздействий, поскольку нет науки без прямого опыта (лишь принята мгновенность или действие на расстоянии). Но тогда согласие опытов («общность субстанций») требовало бы, в силу локальной представленности всего в воспроизводстве, предустановленной их гармонии. Но, кроме того, есть еще и состояние, строение этого пространства и времени, и это состояние есть состояние сознания, даваемое символом. И то, что в плоскости было разглажено в точку, теперь вспучивается… Конечность событий (вместо абстракции логической бесконечности, где предполагается актуально выполненной операция (сознательно-волевая операция) сообразования себя, своего знаемого всяким нормальным наблюдателем состояния ума с логическим и содержательным обстоянием дел в мире — видимым как бы неким «третьим глазом», операция которого неуловима к тому же… при полностью вывернутых наружу для него состояниях наблюдаемого (ср. § 36, 42; знание «далекого», реализуемое в «локальном» его нудением и лишением внутреннего). Эта конечность состояний означает, что причины их имеют предметно-деятельностный характер (то есть сам субъект не имеет к ним прямого доступа на уровне правил логики и норм рефлексивно контролируемого сознания). Элиминация «третьего глаза» интенциональностью (iwsms актуальная бесконечность «эпистемологически далекого»), «скрытого», свойственного само по себе. Это абстракция «являющегося знания» и релятивистский принцип свободного изменения в нем (ничто абсолютное не входит в существенные начальные условия его порядка, а характеризует лишь его продукт). Как обобщается этот операционно-релятивистский принцип на область, где не принимается актуальная бесконечность «эпистемологически далекого» (из-за которой у нас появлялись не уловимые мысленные операции «идеального»), а причинные и инерциальные структуры взаимодействуют с материей? И если я говорил, что «между» ужато в точку, которая не имеет объема, то нужно добавить, что это было необходимо, ибо этот объем был бы объемом «внутреннего» и, следовательно, психологическим, что означает, что тем, что «между» ужато в абстрактную точку, оно и не психологизировано. Проскок «действенностей», интенсивностей (математическая точка вместо субстанциональной). Тем самым, вернувшись к глубинному измерению «между», к его вздыблениям на 3-х мерной гиперплосокости, мы оказывается перед задачей дальнейшей, более радикальной деп- сихологизации — как бы перед исходными терминами гуссерлевской задачи 900-х годов, но уже на новом уровне (что за странная цикличность в проблеме онтология — психология, деонтологизация — психологизация, депсихологизация — ре- онтологизация и тому подобное! — во всяком случае, нужно заново рассматривать саму исходную позицию проблемы психологизма в ее отношении к объективному описанию мира и логическим и философским проблемам последнего). Ведь ясно, что нам нужно логически и онтологически гомогенное поле для совместного рассмотрения физических и сознательных явлений (закладывающего базу для преодоления разрыва физических наук и наук о жизни и сознании), что предполагает какую-то дальнейшую вырезку из «психологического», завоевание какого-то дальнейшего плацдарма в нем, очищаемого от абсолютного, от антропологизмов и антропоморфизмов, от фантазмов неуловимых гомункулусов с их актами чистой мысли, желаний, решений и тому подобное. Особая действительность. Каковы ее элементарные объекты, формы? Но выбивание «между» из объема (то есть из внутреннего измерения) в точку означает идею: нет непространственно-временных воздействий, все они как наблюдаемые и сообщаемые в качестве опыта имеют фиксированные пространственные и временные характеристики, то есть это идея прямого опыта как базы науки и научности. А это оказалось самой могучей и продуктивной идеей в познании мира. Пространство 3-х прилеганий, в силу которого наука есть одна работающая (в том числе и ретроактивно) кумулятивная машина. Лишь развитием этого пространства в культуре наука смогла быть согласованной интерсубъективной мыслью (с континуумом полного бытия и знания). Работающая «иллюзия» однородного времени, в котором все распределяется дистрибутивно и аддитивно. непонятны лишь инновации, а не сама эта машина, непонятны лишь длительные когерентные и кумулятивные изменения, суммирующие большое число творческих актов.