[102] (причем под этим «все то, что» не имеются в виду какие-либо «чистые» гомункулусные ощущения или дискурсии), — и раз это в принципе допущено, например, в применении к гештальту и — шире — в определении понятия состояния (оно не зависит от объекта), то нет принципиальной разницы в случае телепатических явлений и так далее и тому подобное — структурированно сознание (а оно по определению не привязано к субъектам, а состояние, если привязано, то лишь в смысле локуса) может быть triggered off чем угодно и, главное, членение на индивиды у нас совсем другое: «индивидом» является конечная (и к тому же все время изменяющаяся в смысле объема и локализаций, что дает еще один пшик для наглядности) области передачи и распространения осознаваемых явлений, а не от точки к точке переносом причинной связи прямого опыта между видимыми, спаянными одно с другим аппаратами отражения — субъектами в этих точках. (Отсюда, кстати, выводим ответ для проблемы физиков: нужен ли «сознательный субъект» во взаимодействиях аппарата и объекта.)
§ 145. Здесь нужно было бы разобрать проблему: например, музыка как «способность» с каноном [в каждой ноте скрыто преобразование, что не слышно марсианину и что у нас самих затемняется языком «способностей»; но нужно показания инструментов уравнять с показаниями чувств, рассматривая последние тоже как искусственное, генерированное (со своей «понимательной материальностью»), существующее лишь вместе с интерпретацией, то есть устроить основательные «поселения» наблюдения на всех этих вещах]. И еще при анализе проблемы эту каноническую роль вещественных символизаций («артефактов») рассматривать, все время сравнивая с тем. что имеет место, например, в сенсорных экстремумах с интерпретационными (в частности — бредовыми) образованиями.
Кстати, даже то, что называется процессами или историями (заменяющими классические объекты и свойства) в теории относительности, предполагает v—1 (время — мнимая величина), абстрактность эмпирических свойств и тому подобное. Да и в квантовой механике в ячейках-фазах коэффициенты из области комплексных значений.
§ 146. Опыт извлекается во времени, и мы с самого начала имеем дело с многообразием, где существенное значение имеют временные термины и определения, ибо все берется по множественному полю передачи и распространения осознаваемых мысленных состояний, воздействий и их распространяемых (в этом смысле — связных) запечатлений. Только вот, как оно расположено? Далее, где, в голове ли? (даже совокупной — в бесконечности сдвинутых вместе голов и аппаратов отражения). И можем ли так анализировать? Или есть объективное, от сознания независимое расположение? Или в идеальном мире в виде математически определенных множеств? И если есть, в каких терминах (и в предположении какой онтологии) можно это описать?
Предположим организацию явлений посредством организации временных отношений, самого процесса (ср. § 23а и § 94 об онтологии процессов, а не вещей и свойств), но только не акты сознания их несут (версус феноменология Гуссерля), а материальные «телесные» композиции, живущие своей естественной жизнью (и «действие на расстоянии» обеспечивающие). Реальные и живые в символической действительности мира.
«Опыт извлекается во времени» означает прежде всего, что мы обладаем эмпирическим знанием о мире и что это учение на опыте есть факт самого мира, то есть случаен и не вытекает из физических законов, они лишь место для него оставляют. Можем извлекать, а можем не извлечь — не просто воздействие объективных качеств вещей самих по себе и не просто чувствующий субъект. Нет источников: что-то делается (или не делается) источником мысли. Поэтому: как это возможно? Трансцендентальный вопрос или трансцендентальная форма. Она окажется историческим априори. То есть понятие сделанного (с трудом) опыта. Человек понимает сделанным (а не делаемое) — однажды сделанным (архе). Эмпирические значения и смыслы потом. Нужно не читать в объектах, а делать; получаем то, что вложили (Кант). Извлекли — не извлекли (если не извлекли, то это = непроисшествию события). Мысль, сама себе дающая законы своего существования — на «втором шагу» (плодотворные тавтологии), и они могут быть разные. Систему мысли могут обеспечить и те и другие. И мы не можем анализом содержания выявить механизм, обеспечивающий систему. Нечто становится истинным, а не устанавливается в соответствии с истиной (потому, что так сделали, а не делали в соответствии с истиной). См. § 23а. Если нечто делается истинным (а не есть с самого начала), то начинаем снимать абстракцию логической бесконечности. И тогда проблема истины есть проблема воссоздания историческим индивидом своих оснований (истина как она установилась), а не соответствия. Дигрессия о законах: из понятия реально (и трудно) проделываемого опыта (где «извлечение — неизвлечение» есть зависимость «основано — неосновано») вытекает, что законы изобретаются и покоятся на форме как возможности структуры (то есть соотнесены с более высоким рангом иерархии: законы в терминах корреляций явлений, а структуры — нет, последние — в терминах более высокого уровня, чем наблюдаемые) и не являются обобщением опытных данных. В случае мысленных явлений (то есть их законов) мы имеем дело с особого рода изобретаемостью, которую мы не можем приписать мысли в смысле понимания делаемого: «человек не понимает как раз того, что делает с пониманием или для понимания». Мы не прилагаем просто систему готовых правил. В постоянном движении и изменении мы участвуем в вечно живом событии. Чтобы познавать, мы сначала изобретаем законы мысли, акты мысли, создаем возможности этих актов в ходе дупликаций и повторений в последователь ности, то есть динамические связности мысли или динамическую структуру опыта (и дело в том, что эксплицитная их формулировка будет отвечать на генетический вопрос: как было? как пошли?). Нужно переопределение исторического элемента мысли. Законы — разные, те или иные. Но они не изменяются. В этом смысле они вне пространства и времени, поскольку они сами суть пространственно-временные расположения, структура исторического индивида, сами суть синтез и изменение. Разговор об «изменении законов» имел бы смысл, если бы можно было говорить о времени времени, о пространстве пространства, то есть об одном объемлющем целом. Мире. Наоборот, об изменениях, как показал прекрасно Пуанкаре, мы говорим лишь на фоне законов, уже имея последние. Поэтому и говорим, что исторические индивиды не возникают и не умирают, а в каком-то смысле есть всегда, или то же самое я выражаю через «закон неслучания»: события не случились, они длятся, они событийствуют друг другу, то есть есть все (и поэтому не противоречим физическим смыслам терминов «пространство» и тому подобное, не нарушаем размерности). Но лишь в символическом смысле мы говорим о сфере как сверхпространстве. Конечное, фиксированное число структур сознания или монад. Ср. Платон о «данном числе душ» versus «каждый раз новая душа».
§ 147. Но это именно процесс давания себе законов своего существования, и происходящее в нем есть синтез времени (внешне и замечаемый странной важностью временных определений). Трансцендентная форма (возможность нас как таковых в качестве мыслящих то или это) есть синтезированное время. Вынутый из времени момент, сам являющийся временем, дающий время-со-стояние. То есть сделанность опыта означает зависимость только от формы, от беспредметного, но зависимость здесь, независимо от всего остального мира и вынуто из всякой временной перспективы последовательности действия, наиконкретно (поэтому, собственно, и время), без опосредований, непосредственно, без причин, не во времени, но само есть время, стоячий момент, выделенный, но не делимый: здесь полностью произвести себя, а не сложиться во времени (то есть не слагаемый потом смысл, а что-то другое). В этом смысле факт знания похож (по структуре) на другие факты личностного действия[103]. Это факты, независимые от всего остального мира (все делается сейчас, здесь на месте устанавливаются законы всего мира), то есть точки индивидуации — различимые мировые субстанциальные точки — там, сям. И отличающие нас от самих себя. От самих себя отличили (время), а одно от другого еще нет (пространство). Пока у них нет пространства (для связности умов по точке), то есть текста; но поскольку точка сама имеет конечную протяженность и потому согласованное распространение по конечной области в целом, то и у этого времени будет пространство [то есть пространство нужно для времени, что-то должно его держать (ведь дух нам не поможет): оно и протянется квазипространственно по полю сознания и наблюдения — квазипространство из материальных композиций, имеющих смысл и представляющих глубинную топологию возможных событий знания и понимания («представляющих» — в смысле делегированного представительства)]. Сеть, в которой мы вынуты из натуральных связей и в которой мы (и мир) воссоздаемся, заново рождаемся (но это объединяющее «между» или межпространство может быть дано в рефлексивном пространстве 3-х прилеганий как абстрактное присутствие «настоящего», охватывающего весь мир из точки). Узлы сети — артефакты, «живые» третьи вещи. Ср. § 5а и § 13. Сильно структурированная воронка над нами, которая нас из себя вытягивает. Смысл лишь через хронотоп. Нам не нужно далекое, здесь, на месте у нас свойства поля, сгущенная, чудовищно плотная воронка, вне временной последовательности и индивидуально (так же как Бог обращен к личности в мировых религиях). То есть имея несводимую единичность в связке «безосновность — самоосновность», мы видим, что из этой связки мы и получаем троицу: и время, и независимость, и двуединство (всякое событие есть 1) форма, 2) индивидуальность, 3) топос понимания)[104]. То есть самооснование и дает кентавричность, очень странную единичность, основания которой не вне ее, как и человеческая часть кентавра не вне!