А для этого великана нести ее было, пожалуй, проще, чем свалить с ног вооруженного человека одним ударом кулака. В его огромных руках Хель показалась себе совсем маленькой. «Он даже больше Окассена, — с удивлением думала она. — И выше отца…» Она видела, как рядом шел Мэй, шел неуверенно, и Ирбис поддерживал его за плечи. Они уже подходили к дому, когда от высоких ворот отделился человек и бросился к ним.
— Ага, еще один, — пробормотал Саент, и Хель сжалась. Ирбис потянул из ножен кинжал. Но человек крикнул:
— Хозяйка!
— Окассен! — удивленно и обрадовано отозвалась Хель.
— Свой, что ли? — неуверенно спросил Саент.
— Я-то свой, а ты кто? — бросил Окассен, подходя вплотную. Он протянул руки и спокойно забрал Хель у остолбеневшего Саента:
— Что случилось?
— Потом, — быстро сказала Хель. — Окассен, это Саент и Ирбис. Они спасли нас.
— Спасли? — Окассен недоверчиво оглядел обоих, и тут только до него полностью дошел смысл ее слов. — От чего спасли? Мэй… что с тобой?! Что приключилось, во имя Предка?!
— Еще один барон, — проворчал Саент.
— Не твое дело, — отрезал Окассен. — Пошли в дом, и там ты мне все объяснишь, Хель. Все-все. Я человек любопытный.
Вид у него был мрачный, глаза жестко блестели, Хель с ужасом подумала, что он скажет, когда узнает все…
Не обращая внимания на остальных, Окассен с Хелью на руках вошел в ворота дома. Саент и Ирбис переглянулись.
— Зайдем, что ли? — сказал Саент. — Парню, смотри, совсем худо.
— А девочку благородный хозяйкой зовет, — задумчиво проговорил Ирбис.
— Вот и я говорю — любопытно. Пошли? — И все трое двинулись за Окассеном.
Против ожидания, Окассен, выслушав рассказ об их похождениях, не вспылил, не разъярился. Видно, увидев Хель живой и невредимой, решил, что остальное значения не имеет. Он поручил Мэя заботам старой служанки мастера Гиральда, велел подать ужин и приготовить ночлег для всех, включая и Саента с Ирбисом, — словом, распоряжался, как у себя дома. Мастер Гиральд только хмыкал, но ничего не сказал. Когда Хель умылась, Окассен заставил ее переодеться в мужской костюм, тот самый, в котором она выезжала из Ландейла.
— Хватит бродяжничать, — сумрачно сказал он. И обратился к Саенту, который смотрел на Хель с приоткрытым ртом:
— Владетеля вы добили?
— Нет, — почти виновато ответил Саент, — приглушил только и в канаву сбросил.
— Очухается, — хмыкнул Ирбис, — нечисть живучая.
Окассен строго глянул на него, но промолчал.
Когда ужин окончился, Хель решила зайти к Мэю, но ее задержал Саент.
— Это кого же я от барона отбил, плясунья? — спросил он, чуть усмехаясь.
— Мое имя — Хель из Торкилсена, — спокойно ответила она.
Саент заморгал, глядя на нее сверху вниз:
— Да ну?! Вон ты где объявилась… Ну, недаром бароны тебя сожрать готовы. А это кто? — он осторожно кивнул на Окассена.
— Друг.
— Тебе друзья-то, видать, нужны? Ненадежно тебя охраняют.
— Вот ты и возьмись.
Саент широко улыбнулся:
— И возьмусь! Хорошее дело — баронов по башкам лупить. Так бы ходил да тюкал… Или тебе это неприятно?
— Спасибо, Саент, — с улыбкой сказала Хель.
Мэя уложили спать в той самой каморке, где лежала раньше больная Хель. Когда она вошла, он лежал, прикрыв глаза, но услыхал ее шаги и вскочил. Кровь с его лица уже смыли, и оно было просто бледным, на лбу — большая ссадина.
— Лежи, — тихо сказала Хель, садясь на край кровати. Мэй схватил ее руки, крепко сжал.
— Хель, — шепнул он невнятно, — Хель, ведь скрипка разбилась…
— Ничего, — Хель постаралась улыбнуться. — Найдем другую.
— Я не смог защитить тебя…
— Глупости! — прервала она.
— Не смог, — упрямо и горько повторил Мэй. — Если бы не они… Я ни на что не гожусь, Хель.
Хель молча наклонилась, поцеловала его в губы — распухшие, еще солоноватые от крови. Потом, почувствовав чей-то взгляд, выпрямилась, обернулась. В дверях каморки стоял Окассен.
— Иди спать, — сказал он строго, по-отцовски. Хель провела рукой по волосам Мэя, встала и ушла.
Серебряная башня
…Нам лечь, где лечь,
и там не встать, где лечь…
Автобус резко затормозил перед воротами туристского лагеря. Здесь шоссе обрывалось, и дальше вдоль ограды к замку вела неширокая пыльная дорога. Вывеска над воротами гордо гласила: «Дерзание» приветствует гостей! Вывеску осеняла ветвями старая шелковица. Под ноги нам сыпались спелые до черноты ягоды. Ивар Кундри, который не преминул запечатлеть вывеску на кинопленку, поскользнулся на них и проклял вполголоса все шелковицы на свете. Все эти мелочи забавляли меня, но не отвлекали от главного — над мешаниной разноцветных палаток, над купами деревьев возвышался на холме замок. Эрнар. У меня было такое чувство, будто я вернулась домой.
Эрнар. Серебряная башня… Центральная вежа вовсе не сияла серебром. Массивная, широкая, она точно нависала над стенами, над четырехскатными крышами пристроек. Была она вся синевато-серая, и только шатровая крыша нестерпимо сияла на солнце — настоящее серебро никогда не блестело бы так ярко. Рядом с вежей прочие башни казались хрупкими и невысокими, зубчатые стены соединяли их, опоясывая холм, и разрывались лишь в одном месте — где были ворота. Холм был приземистый, каменистый, но у подножия его буйно разрослась зелень. Должно быть, там была вода.
Нас позвали размещаться, потом — на обед в столовую с прозрачными стенами, вверху на галерее играла музыка. У столовой тоже было громкое название: «Рыцарский стан». «Туристский стон», — буркнул худой дяденька в белой шляпе, тыкая вилкой салат. Принесли огнедышащий суп. Убедившись, что он совершенно несъедобен, я пододвинула жаркое и тут услышала странный звук. Я посмотрела на даму, сидевшую напротив. Дама визжала — очень культурно и очень сдержанно. Должно быть, она была воспитанная дама. Причиной визга была крыса, солидно шествовавшая по проходу меж столиками — коричневая, с голым хвостом, но очень приятная. И тоже очень воспитанная, потому что не обратила никакого внимания на визг, подхваченный другими туристками. За крысой, пригнув головы к полу, шли гуськом и строго держа интервал, два пятнистых кота, и вид у них был задумчивый. Сосед в белой шляпе, опрокинув салат в супницу, выскочил из столовой. Одни выскакивали за ним, другие на всякий случай поджимали ноги. Почему-то от этой сцены у меня улучшился аппетит.
Я ела жаркое и с интересом наблюдала, как Ивар Кундри, рискуя свалиться со скамейки, нацеливает объектив на это уникальное зрелище. И думала о том, какие странные формы обрело ныне эрнарское гостеприимство.
К замку мы шли пешком. У дороги паслись белые и шоколадные козы. Они презрительно провожали нас южными карими глазами. Над дорогой поднималась пыль. Моложавая супружеская пара ворчала, что следовало бы везти нас на автобусе. Дядечка в белой шляпе допытывался у экскурсовода, почему башня не серебряная. Экскурсовод устало объясняла. А замок приближался и рос, все тяжелее становились стены, все грознее башни, и все меньше было в нем игрушечного, ненастоящего… Уже хорошо видны были громадные валуны, из которых слагались стены, и кое-где среди валунов светлела свежая кладка. Только сейчас я заметила, что дальняя башня еще не восстановлена до конца. И ворота были современные, легкие, и мост не подъемный, а оборонный ров почти исчез в зарослях болотной ласвицы.
Деревянный мост угрожающе скрипел и колыхался под ногами. Казалось, он вот-вот рассыплется, и мы свалимся в жидкую грязь на радость лягушкам. За мостом дорога круто подымалась вверх, кончаясь у самых ворот замка. Справа от ворот прилепилось к стене деревянное, с плоской крышей строение. Судя по вывеске, здесь помещалось управление музея. У приоткрытой двери лежала пятнистая однорогая коза и задумчиво жевала.
Распахнулись ворота, и стали выходить люди — наверно, предыдущая экскурсия. Они переговаривались и смеялись, чересчур громко, на мой взгляд, но их голоса будто никли, приглушенные стенами. Туристы прошли мимо, косясь на нас, а экскурсовод повела нас к воротам, на ходу начиная рассказ:
— Замок, товарищи, еще до конца не восстановлен, поэтому прошу не удаляться от группы и не проявлять самодеятельности. Восстановительные работы ведутся в западной части замкового ансамбля и в стенных башнях…
Двор замка был выложен широкими тяжелыми плитами, меж которыми кое-где росла трава. Плиты были новые еще, гладкие, присыпанные каменным крошевом. Впереди, во внутренней стене темнел провал арки, над ней вырастали башни-близнецы. Из арки дул сильный, неожиданно холодный ветер.
Плиты внутреннего двора были намного старше, а сам двор тесный и мрачноватый — вежа заслоняла солнце. Экскурсовод долго сбивала нас в кучу и наконец заговорила снова:
— Итак, мы находимся во внутреннем дворе замка Эрнар. Прямо перед нами так называемая вежа — головная башня, вокруг которой группируются остальные постройки. При возведении замка вежа всегда строилась первой и вначале служила и оборонным сооружением, и жилищем хозяев…
Гэльду уже не пришлось жить в веже, его прадедом выстроен был дворец. Рядом с могучей вежей он кажется совсем небольшим. Узкие окна смотрят мрачно. А когда-то в них горели цветные стекла… У вежи нет дверей. Чтобы попасть в нее, надо пройти по деревянным галереям со стен либо из комнат дворца. А вот в этой островерхой, с голым флюгерным шпилем башенке и был покой Гэльда…
— Древнее, полулегендарное название Эрнара — Серебряная башня. Связано оно с тем, что крыша вежи, решетки бойниц и отдельные плиты кладки были покрыты слоем серебра, постоянно обновлявшимся. Из серебра был отлит и колокол, который находился под самой крышей, там же около 950 года был установлен и часовой механизм, уникальное сооружение, которое, к сожалению, восстановить не удалось. Мы с вами не можем увидеть всего этого великолепия, порожденного баронской гордыней. Наследники, промотав родовые богатства, прибегли к последнему способу возродить былое величие и сняли серебро…