— Но это же неправда!
Сама не знаю, как вырвались эти слова. Экскурсовод, осекшись, с немым возмущением смотрела на меня. И почти вся группа тоже.
— У вас, вероятно, другая версия, — обрела голос экскурсовод. — Может быть, продолжите вместо меня?
Можно было извиниться и умолкнуть, но я не выдержала:
— Серебро сняли перед Восстанием, в 1079 году, а все деньги пошли на снаряжение повстанческого войска! Гэльд Эрнарский…
Серебряная Башня.
Гэльд вернулся в Эрнар сам не свой, и Антония это, конечно, заметила. Она всегда все замечала, что бы ни творилось в Эрнаре, недаром хозяйствовала в нем уже не первый год. Еще при жизни отца пришлось ей взять домашние дела в свои руки, и руки эти оказались на удивление ловкими и цепкими. Эрнар когда-то славился богатством, но уже к тем временам, когда появился на свет отец Гэльда, от богатств этих ничего не осталось, кроме славы да серебра на веже. Отец и пошел в Замятню, тайно надеясь поправить дела… но вышло по-иному, и Антония, шестнадцати лет еще, осталась в Эрнаре с семью братьями. Гэльд был, правда, взрослый уже, но надежд на него было мало, он больше думал о развлечениях, чем о жизни, Эверс, двумя годами младше Антонии, явно подражал ему во всем, а уж о пяти младших и говорить не стоило — Антония была им и за сестру, и за мать. Улрик, Асен, Любо и Илич — погодки и разбойные приятели — ее только и боялись, а самый младший, Матэ (названный так потому, что мать умерла, дав ему жизнь) — тот и впрямь считал в глубине души, что Антония его настоящая мать, только говорить об этом не хочет. Так что Антония была в Эрнаре хранительницей порядка и процветания, и неудивительно, что когда Гэльд приехал из Ландейла, по ее словам, «встреханный», сестра забеспокоилась. Она приступила, было, с расспросами, но ничего не добилась. Гэльд ни о чем не собирался рассказывать ни ей, ни братьям. Он только сейчас сообразил, что если заговор будет раскрыт, удар придется и по ним. Но дороги назад для него уже не было. Так пусть же подольше не знают, что к чему.
Сразу же после приезда он послал людей на рубежи. Усилить заставы. Подозрительных не допускать. Раньше в Эрнаре за рубежами не особо следили, полагались на дурную славу здешних земель. Потом Гэльд велел набрать в селениях мастеров для оружейни. Она в замке была небольшая, для замыслов Гэльда мало подходила. Ее расширили, как могли, даже поставили горны во дворе под навесом. Ковали новое оружие и подправляли старое. Антония, узнав об этих приготовлениях, только руками всплеснула:
— Никак ты Консула воевать собрался, братец?
Гэльд кое-как отговорился. Он жил сейчас в каком-то лихорадочном возбуждении — как будто река прорвала плотину и хлынула по новому руслу, впервые барон ощутил впереди какую-то иную цель — кроме повседневных забот и развлечений.
Первый гонец явился на седьмой день. К удивлению Гэльда, это был Данель. Он пришел под видом подорожного и чрезвычайно обиделся, что Антония отправила его на кухню. Антония, в свою очередь, оскорбилась тем, что Данель принял ее за ключницу. Гэльд вмешался, увел гонца к себе, туда же велел принести ужин. Данель посматривал на их скромную роскошь диковатыми глазами, с Гэльдом почти не разговаривал и на рассвете ушел в Кариан. С тех пор гости пошли один за другим, и Антония только за голову хваталась: «Что ты затеял? Лучше бы уж с бабами гулял, наживешь беды!» Но приказания брата выполняла. Несколько раз Гэльд сам ездил с вестями то в Хатан, то в Листвянку и всегда тайно надеялся увидеть Хель, но это ему не удавалось, а сам ее искать он уже не решался. Так прошел месяц.
Однажды ночью, когда Гэльд был в своих покоях в башне, явилась Антония. Вид у нее был скорбный, губы поджаты, пальцы раздраженно перебирали ключи па поясе. Гэльда это не очень удивило, Антония последнее время постоянно была зла, поэтому он, почесывая за ухом пса, равнодушно спросил:
— Ну что, сестренка?
— А ничего, братец, — язвительно ответила Антония. — Гости к тебе.
— Так проводи их сюда.
— Нет уж, братец милый, сам спустись и прими.
Пес, висанский гончак, вислоухий и поджарый, встал с коротким рычанием. Гэльд вздохнул. Собачья погода на дворе… Очередной гонец, кто же еще.
Вслед за Антонией он спустился по лестнице, взял масляный светильник и вышел. Пес шел за ним. Ледяной мелкий дождь хлестнул в лицо. Порыв ветра едва не загасил светильник. У крыльца стояли две смутные фигуры, рядом пофыркивали почти невидимые кони. Пес на всякий случай рявкнул.
— Тихо, Знайд! — прикрикнул Гэльд, поднимая повыше светильник. Один из гостей выступил в круг света, Гэльд узнал Саента.
— Какая честь! — пробасил Саент. — У барона, что ли, слуг не осталось, одни псы? Где тут стайня — коней отвести?
Гэльд махнул светильником вправо и отдал его Саенту. Потом резко сказал второму:
— Идем.
В темноте они едва добрались до крыльца. На ступеньках гонец споткнулся и ухватился за руку Гэльда. В коридоре было светло, но гонец закутался в плащ и капюшон надвинул низко — не разберешь, кто. На ступенях лестницы поджидала Антония.
— Замерзла, бедненькая… — посочувствовала она, — вымокла… Поспешил бы, братец…
Сестра еще что-то хотела сказать, но Гэльд грозно глянул на нее, и она промолчала.
— Принесешь наверх горячего вина, — бросил Гэльд, проходя мимо, — и приготовишь угловой покой.
Антония окаменела. Но обращая на нее более внимания, Гэльд провел незнакомку к себе и усадил в кресло. Знайд проскользнул за ними и лег у порога.
— Не обижайтесь на сестру, — сказал Гэльд, отходя к очагу, чтобы разжечь посильнее огонь. — Она ничего не знает.
— Я и не обижаюсь, Гэльд, — услышал он ее голос и оцепенел. Потом подошел, отвел с лица капюшон, помог снять плащ и тихо проговорил:
— Здравствуйте, Хель.
— Здравствуйте, — она устало улыбнулась. Гэльд взял ее за руки, они были ледяные и мокрые.
— Да вы же совсем замерзли, — сказал он с жалостью. — Садитесь вот сюда, к огню, — он пересадил девушку на лежанку, неловко завернул в пушистую шкуру рыка, — так будет теплее, а я потороплю сестренку…
Барон опустился в кухню. Антонии там не было, зато сидел Саент, окруженный служанками, и ужинал. На столе стоял поднос с дымящимся кубком, и Саент уже посматривал на него.
При виде хозяина служанки с визгом разбежались. Саент и ухом не повел.
— И надо было тащить ее ночью, под дождем? — с упреком бросил Гэльд.
— Кто кого тащил, — проворчал Саент, дожевывая кусок. — Разве ее удержишь?
«Торопилась», — от этой мысли Гэльду стало тепло. Он взял кубок с вином и поспешил назад.
Хель спала, укрытая шкурами. Гэльду жаль было ее будить. Он решил поставить кубок на решетку очага, чтобы вино не остыло до ее пробуждения, но тут Хель вздохнула, открыла глаза и виновато спросила:
— Это вы, Гэльд? Я заснула…
— Все в порядке, — сказал он, подавая ей кубок. Хель подержала его в ладонях, чтобы согреть их, и медленно начала пить.
— Нет, не могу больше, — жалобно вздохнула она наконец. — Спасибо, Гэльд.
Гэльд поставил кубок на пол и опустился в кресло. Хель сидела, прикрыв глаза. На лице ее была усталость, смешанная с наслаждением.
— Отдыхайте, — сказал Гэльд.
Хель открыла глаза, села поудобнее, обхватив колени руками.
— Хорошо бы, — улыбнулась она, — но вначале дело.
— Конечно, — пробормотал барон разочарованно.
— У меня серьезная весть для вас. Командиры десяток соберутся здесь, в Эрнаре.
— Здесь? — Гэльд не мог одержать удивления. — Мне уже настолько доверяют?
Хель искренне обиделась:
— А почему вам должны не доверять?
— Конечно! — воскликнул Гэльд, вскакивая. — Когда их ждать?
— Через два дня, — Хель следила за ним веселыми глазами. — Можете не торопиться.
— Хорошо, не буду!
Недолго думая, Гэльд подхватил ее в охапку вместе со шкурой и со смехом закружил по покою. Знайд вскочил и запрыгал вокруг, норовя ухватить зубами шкуру. В покой заглянула Антония и тут же шарахнулась назад, хлопнув дверью. Наконец они без сил повалились на лежанку, а пес прыгнул следом, намертво вцепившись в шкуру. Гэльд схватил его за загривок и швырнул на пол. Потом повернулся к Хели:
— Послушайте, Хель…
— Да? — Хель лежала, раскинув руки, гладя пальцами мягкий пепельный мех.
— Надо послать Стрелкам открытый вызов.
Улыбка сбежала с ее лица, и Гэльд с огорчением подумал, что он, как всегда, заговорил не вовремя и глупо. Хель медленно села:
— Продолжайте.
— Мне это только сейчас пришло в голову, — в смущении начал объяснять Гэльд. — Пусть думают, что мы — сумасшедшие одиночки, что мы идем в бой от отчаянья…
— А вы так не думаете? — перебила его Хель. Гэльд взглянул на нее блестящими глазами и твердо сказал:
— Нет.
Она помолчала, хмурясь, потом нехотя сказала:
— Если б так просто можно было решить все…
— Что случилось? — встревожился Гэльд. Хель досадливо качнула головой:
— То, чего следовало ожидать. У нас не хватает денег. Вы же знаете, Гэльд, мы собираем войско. Первым боем все не кончится… Командирам придется и над этим поломать головы…
Гэльд слушал ее, не отводя завороженного взгляда от огня. Потом потянулся к кубку, допил его, морщась, повертел в пальцах, любуясь игрой пламени на темном серебре.
— Деньги, — пробормотал он, сдвигая брови. — Пожалейте командирские головы, Хель. Деньги будут.
Всего этого я не рассказывала, конечно. Только повторила упрямо, что серебро было отдано для Восстания. Экскурсовод вздохнула досадливо, но терпеливо:
— Возможно, и так, но в исторических документах этого нет… Позвольте мне продолжать…
Мы шли за ней по шершавым плитам к парадному входу. Лестница с широкими каменными ступенями поднималась к самым дверям, за ними была полутьма, и тянуло прохладой. Переступая порог, я мимолетно коснулась ладонью темного гладкого дерева, и у меня вдруг сильно заколотилось сердце. Как будто лишь сейчас я поняла, что это Эрнар. И больше не слышала ни шарканья ног, ни тихих разговоров, ни назойливых объяснений…