Автомобиль подкатился поближе, офицеры не спеша вылезли из машины.
— Подполковник Шибалин, комендант силурийской базы. С кем имею честь?
— Евгений Николаевич Муравьев, главный инженер и начальник двух составов. Мы направляемся в Магнитогорск со спецгрузом. Можно уточнить, какова продолжительность остановки на этом полустанке? У большинства произошло какое-то странное головокружение, некоторые потеряли сознание. Хотелось бы выйти и немного подышать свежим воздухом.
— Некоторые? — Валерий Петрович усмехнулся. — Рад за тех, кто сознания не потерял! Пусть выходят. По крайней мере, в ближайшие пару часов поезд совершенно точно никуда не пойдет.
— Что-нибудь случилось? Сломался тепловоз? — Муравьев глянул в голову поезда и заметил обломки ворот, а также отсутствие рельс. — А почему нас загнали в тупик?
— Это не тупик. Все намного хуже, удар молнии спалил портал, через который вы должны были проехать в 1941 год. Успокойтесь и не делайте страшные глаза. Вам говорили, что это государственная тайна и все такое. Действительно тайна, но только не от нас, ибо мы — транзитный узел в силурийском периоде. Как я говорил, портал только что погиб. Путь в 41 год — закрыт. Можете сходить, посмотреть обломки.
— А что же нам делать? Нас предупреждали, что обратно в 1993 год вернуться нельзя.
— Совершенно верно. Мы, конечно, попытаемся восстановить портал, но особых надежд не питайте. Это был природный феномен и…
— Что же делать?
— Кроме 41 и 93 есть и другие порталы. — вставил Саня. — В 1237 год и даже в 21 век!
— Да-а? А нам никто про другие варианты не говорил.
— Естественно. — усмехнулся Саня. — Все для фронта, все для победы!
Шибалин зыркнул на Саню, мол, помолчи.
— Что в составах? — подполковник вновь повернулся к инженеру.
— Э…
— Говорите, не стесняйтесь. Не боитесь нарушить военную тайну. — сказал Шибалин протягивая документы. — Вот мои полномочия. А все тайны остались там, в 93 году.
— Вы знаете… А это подпись товарища Сталина? — инженер замялся — Я, конечно, верю. Но… Мне бы поговорить с товарищем Фроловым.
— Увы, майор НКГБ товарищ Фролов Николай Петрович остался там, в 1941 году. В настоящий момент связь с ним потеряна. Но, если не верите, могу через некоторое время свести вас с вашим работодателем, Григорий Иванович, кажется?
— Нет, с нами говорил другой человек, но Григория Ивановича я знаю.
Шибалин включил рацию:
— Дима, как у тебя?
— Все нормально, пообщался, через два часа все трое соберутся у портала чтобы обсудить ситуацию. — раздалось из рации по громкой связи.
— Понял тебя, до связи. — и вновь обратился к инженеру. — Ну вот, слышали? Все проблемы решены. Через два часа встретитесь со своими работодателями. Они могут подтвердить наши полномочия?
— Разумеется. Вы извините, что я так…
— Ничего, все понятно. Пара часов погоды не сделают. А мне сейчас нужно будет подумать — где вас разместить. Сколько всего народу в поезде?
— А! Была не была! — Муравьев махнул рукой. — В составах патронная фабрика. Станки, прессы, конвейер. Во втором криогенное, вакуумное и химическое оборудование, агрегаты и реакторы. Немного сырья — на первое время. Инженеры, технологи, химики — всего шестьдесят три человека.
— Ну, это ерунда. Разместим. — усмехнулся Шибалин. — А не маловато для фабрики.
— Во-первых, производство во многом автоматизировано, во-вторых, тут только ИТР. Нам обещали предоставить рабочих уже на месте.
— А зачем криогенное? — ни с того, ни с сего удивился Саня. — Это, типа холодильников, мороженое делать?
— Да, типа. — усмехнулся инженер.
Из состава выскочил второй мужчина, русоволосый, плотного телосложения.
— Знакомьтесь, мой главный технолог — Александр Орехов.
Технолог из тамбура слышал весь разговор и потому возмутился.
— На нашем оборудовании делать мороженое невозможно. Слишком низкие температуры — до минус 270 градусов по Цельсию. Мы воздух сжижаем, а не мороженое.
— Хм… Патронная фабрика — это очень актуально, ибо до сих пор патроны были только трофейные, а, действительно, куда криогенное оборудование приспособить? — размышлял Шибалин.
— Как куда? — удивился Орехов. — Патроны то чем снаряжать будете?
— В смысле?
— Порох, говорю, из чего делать?
— А разве порох делают на криогенной технике?
— Не совсем сам порох, но сырье для нитроцеллюлозы — азот, кислород и хлопок или лен. А еще лучше — пеньку. Хлопок, конопля и лен — растут, а азот с кислородом — из воздуха. Его сжижают, а потом дистиллируют на фракции.
— А сера откуда? — спросил Саня.
— Какая сера? — удивился Орехов.
— Ну как же, три части селитры, часть серы и часть угля.
— Не, это дымный порох. Его сейчас, кроме охотников, никто не использует.
— О, блин! Век живи, век учись. — воскликнул Саня. — А эта, как ее… Гремучая ртуть для капсюля?
— И ртуть тоже не используется. — усмехнулся технолог. — Со времен второй мировой все страны снаряжают капсюли азидом свинца, ибо он намного дешевле и безопаснее.
— А патроны под какой калибр? — прервал Шибалин Саню, который хотел задать очередной глупый вопрос.
— В данный момент имеющаяся оснастка позволяет выпускать пистолетные, автоматные и винтовочные патроны, но в принципе — можно перенастроить на любой калибр, хотя для крупнокалиберного патрона на пулеметы потребуется некоторое дополнительное оборудование.
Главный инженер постоянно оглядывался на поезд, потом не выдержал и вмешался в разговор.
— Товарищи, вынужден вас покинуть. Мне нужно объяснить сотрудникам ситуацию, ибо мы ехали в СССР. А тут все так сложно…
— Скажите им, разместим тут, в Силуре без проблем. Вот только с жильем пусть потерпят пару недель. Либо в средневековье в Торжокском княжестве. Там условия не хуже. Местный князь — майор, точнее уже подполковник Красной Армии из 1941 года.
— А вы сами? — спросил инженер.
— А мы — тоже из 93 года. — Шибалин показал на Саню, — Вот только он из 21 века, да еще один оператор порталов. Хотя у нас тут подавляющее большинство населения — бойцы с передовой Великой Отечественной.
Главный инженер запрыгнул обратно в вагон, Шибалин пошел вместе с ним — разъяснять ситуацию. У вагона остались только Саня и технолог Александр Орехов. Андрей Волков с Геннадием Серпилиным и Серегой Кларкуновым решили еще раз осмотреть место катастрофы и попробовать открыть портал. А вдруг получится?
Саня хотел было пойти вместе с офицерами, да стало как-то неудобно оставлять новичка.
— А Вас Александр зовут?
— Да, — ответил Орехов.
— Тезка, значит. А что Вы говорили по поводу конопли для пороха? Неужели действительно годится?
— Конечно. Пенька — это ж чистая клетчатка, не хуже льна или ваты.
— Так, вроде бы — наркотик. Хотя тут, я обратил внимание — в средневековом Торжке ее много сажают, активно продают иноземным купцам, но никто не курит.
— А вы знаете, с коноплей связана давняя история гнобления Советского Союза. Если интересно, могу рассказать. Мне по работе пришлось разбираться, вот разный материал и накопал.
— Конечно, интересно! Полагаю, наше начальство в вагоне надолго зависло.
— Коноплю издревле выращивали на Руси, ибо ее волокно не гниет, не портится. Из пеньки получают лучшие канаты. Еще со времен Петра Первого Россия занимала лидирующее место по производство веревок, бечевок и канатов. А еще из пеньки можно вырабатывать бумагу, в разы лучше и дешевле, чем древесную. Но самое главное — конопляную бумагу практически не требуется отбеливать. В отличие от древесной. Но это все предыстория. В 19 веке в США появилась компания Дюпонт. Основали ее французы: финансист Жак Hекер и маркиз де Лафайет, старший брат которого — Великий казначей масонской ложи Делавэр. Начали они выпускать порох, потом краски и прочую химию. В первой половине 20-го века Дюпонт производил кучу всего, в том числе нейлон — синтетические ткани и канаты из него, а кроме того, отбеливатель для производства бумаги. Конопля являлась мощным и дешевым конкурентов для того и другого: бумага из конопли не требовала отбеливателя, пеньковые канаты были много дешевле нейлоновых. Вот тогда впервые и прозвучал тезис и том, что конопля — наркотик, выращивание которого нужно запретить по всему свету. Но самое забавное, что наркотическим действием обладает только один вид — конопля индийская, остальные виды практически безвредны. Но война шла по всем направлениям. В 1930 году выращивание конопли было уголовно наказуемым в США, а после войны — и по всему остальному миру.
СССР, под давлением мировой общественности, тоже был вынужден свернуть плантации конопли и из экспортера пеньковых канатов превратился в импортера нейлоново-хлопчатобумажных. В нашем производстве пеньку заменили льном, а позднее — хлопком. Из-за чего стоимость сильно возросла, а количество льняных и хлопчатобумажных тканей резко уменьшилось. Это все при Никите Сергеевиче произошло. Он пошел на поводу. Если есть желание посетить ВДНХ в Москве, то там обязательно стоит присмотреться к фонтану «Дружба народов», который украшен коноплей наравне пшеничными колосьями, ибо и то и другое при Сталине — было стратегическим сырьем, основой благополучия Советского Союза!
— Ну, в средневековье с коноплей — полный порядок. — усмехнулся Саня. — Если понадобится, всю пеньку перекупать будем. А ее много на запад гонят.
А Орехов уже увлекся и продолжил свои обличительные речи:
— Надо сказать, что и с асбестом произошла аналогичная история и с теми же исполнителями. Вопрос о том, что асбест якобы вызывает раковые заболевания подняла именно компания Дюпонт, после истощения месторождений в США и Западной Европе, из-за чего основным поставщиком стал СССР. Но главное даже не это, компания освоила выпуск дорогого синтетического заменителя — «Номекса». Именно «Номекс» стал основным противопожарным и огнеупорным материалом, в том числе и для пошива костюмов пожарных. Кстати, поначалу Всемирная организация здравоохранения сильно удивилась тому, что из более чем трехсот токсичных веществ, для запрета было выбрано далеко не самое опасное. И, тем не менее, продавили. А фреон? Его тоже изобрела Дюпонт, но после распространения производств по всему свету, а также выпуска фирмой хладагента Suva и пропеллента Dymel для аэрозолей, Дюпонт начала войну с фреоном. Якобы он