Поскольку новоиспеченная «акула пера» последний раз ела еще вчера, протянутая за водкой рука явно подрагивала. Дождавшись, когда на блюдце с синей каймой и отщербленным краем окажется вожделенная закуска, Николай одним махом опрокинул хлебное вино в рот. Живительная влага факельным шествием прошествовала по иссушенной глотке и, попав в желудок, мгновенно воспламенила в нем жар.
– Эх, хорошо пошла, – крякнул от удовольствия Постников и тут же вцепился зубами в бутерброд. Хлеб, по правде говоря, был суховат, а ветчина не особо свежей, но все это было такой мелочью, так что молодой человек мгновенно расправился с закуской и обвел немногочисленных присутствующих победным взглядом.
– Поздравляю, коллега, – флегматично подал голос с дивана Ефим Нарышкин – один из немногих постоянных репортеров «Петербургского вестника».
– Благодарю!
– Перешли из «бутербродных корреспондентов» в «рюмочные»?
– То ли еще будет!
– Не сомневаюсь, – и не подумал скрывать свой скепсис Ефим Иванович.
Но обрадованному своей удачей Постникову не было дела до его ехидства. В последнее время ему и впрямь везло. Хотя началось все, говоря по совести, не особо хорошо и он попал в самую настоящую тюрьму, но потом все наладилось. Суд, перед которым он предстал за то, что влепил пощечину одному негодяю, неожиданно встал на его сторону и нашел, что пострадавший сам спровоцировал молодого человека на «оскорбление действием», и оттого штрафу назначил – самые пустяки.
Что еще более важно, хотя Николай и проиграл почти все свои вещи в карты сокамерникам, перед зерцалом[144] он появился все же прилично одетым. Дело было в том, что один из недавно освободившихся сидельцев, выйдя на свободу, ухитрился найти знакомых Постникова и рассказать им о его бедственном положении. Слава богу, те проявили настоящее сострадание и собрали с миру по нитке все необходимое, чтобы их товарищ смог прикрыть свою наготу.
С тех пор дела бывшего канцеляриста неожиданно пошли в гору. Во-первых, все знакомые, узнав о его злоключениях, не отвернулись от молодого человека, а сочли «страдальцем». Потому хотя бы первое время вопрос о хлебе насущном стоял перед ним не так остро. Во-вторых, свои впечатления о реалиях околотка он сумел правильно оформить и продать в газету как репортаж с места событий. Этот опус неожиданно понравился читателям, и Постников понял, что напал на золотую жилу. Еще вчера он был «бутербродным», сегодня стал «рюмочным», а то, что будет завтра – несом ненно, превзойдет самые смелые ожидания!
– А кто был тот мастеровой, что принес весть о пропаже ваших вещей? – неожиданно поинтересовался Нарышкин.
– Да так, один знакомый, – неопределенно ответил Николай. – А что?
– Да так, – пожал плечами репортер. – Хорошо излагал, подлец! Даже я расчувствовался и пожертвовал для вас свои носки.
Говоря по совести, молодой коллега не слишком-то оценил данную жертву, ибо они были разного цвета и, скажем прямо, – не особо чистыми, но выглядеть неблагодарным ему не хотелось, и потому он сдержанно поблагодарил:
– Вы крайне выручили меня.
– Ну, что вы, какие пустяки, – благодушно ответил старший товарищ. – Вернуть только не забудьте!
Постников промолчал в ответ и с надеждой взглянул на Сергея, но стенографист уже запирал буфет на ключ. Тяжко вздохнув, надежда отечественной журналистики решил в очередной раз рассказать о человеке, с которым злодейка-судьба свела его в узилище. Тем более что такие рассказы в последнее время частенько заканчивались угощением. Надо сказать, что повествования эти с каждым разом расцвечивались новыми красками и становились все более драматичными.
– На самом деле, это не совсем обычный знакомый.
– Что вы говорите?
– О, если бы вам довелось узнать его так, как мне, вы бы, несомненно, восхитились его человеческими и боевыми качествами!
– Боевыми?
– Да! Именно! Видели бы вы, как он противостоял разбойникам, содержавшимся в нашей камере! На всякий каверзный вопрос у него был ответ. На каждую угрозу – своя. А уж как ловко он владел кулаками – это уж и вовсе не поддается описанию. Вообразите, он один управился с десятком «лацароне»[145], вздумавших напасть на него!
– Позвольте спросить, а где в этот момент были вы? – съехидствовал Ефим.
– Разумеется, бился плечом к плечу с ним! – возмутился таким плоским намеком Николай.
Надо сказать, что Нарышкин не очень нравился Постникову, особенно эта его претензия быть в родстве со своими аристократическими однофамильцами. Обычно подвыпив, он всем и каждому говорил, что принадлежит к побочной ветви этой знатной семьи[146], растерявшей за прошедшие века свои имения и жалованные грамоты. Разумеется, это был сущий вздор, и все об этом прекрасно знали. Так что пафос старого репортера был в высшей степени смешон, хотя никто пока что не решался сказать ему об этом вслух. Посему молодой человек не счел большим грехом немного приврать и принялся с жаром рассказывать о небывалом побоище, в котором ему, по его словам, довелось участвовать.
Рассказывал он, нельзя не признать, – хорошо, а потому все обитатели редакции скоро собрались послушать эти байки. Кончилось это все, как и следовало ожидать, тем, что главный редактор, поняв, что его подчиненные бездельничают, выскочил из своей комнатушки и устроил собравшимся разнос. Уличенные в небрежении своими обязанностями сотрудники немедля рассосались по рабочим местам, и газетный тиран обратил свой взор на Постникова с Нарышкиным.
– Господа, вам нечем заняться?
– Нет-нет, мы уже…
– Гхм, – прочистил горло недавно подошедший субъект в хорошем костюме, внимательно слушавший эмоциональный рассказ корреспондента.
– Что вам угодно? – немедля принял официальный вид редактор.
– Объявление хочу дать.
– Вы пришли по правильному адресу. А какого рода объявление? Коммерческое или, быть может, личного характера?
– Коммерческое.
– Пройдите вон в тот кабинет и продиктуйте сотруднику то, что вам угодно объявить. Это недорого – всего пять копеек за строчку.
– Благодарю.
Главный редактор лишь величественно кивнул в ответ и вернулся к себе с видом банкира, только что пожертвовавшего несколько тысяч на благотворительность. Посетитель направился было в указанный ему кабинет, но его остановил необычайно разволновавшийся Постников.
– Это вы? – изумленно спросил он.
– Я, – хмыкнул в ответ Будищев.
– Вас совсем не узнать! Вы выглядите совершенно иначе…
– По вашему рассказу – точно.
– Ну, – смутился Николай, – я просто…
– А ведь это и впрямь вы! – пришел на выручку молодому коллеге Нарышкин. – Вас и впрямь трудно признать. Но не могу не отметить, что этот костюм идет вам куда больше одеяния мастерового.
– Спасибо. Я старался.
– О… узнаю этот стиль! – развязно ухмыльнулся старый репортер. – Я только что говорил мосье Постникову, что вы были весьма красноречивы, рассказывая о его злоключениях. Но при этом остроумны, лаконичны и даже несколько злы. Да-с, именно так – злы! Ей-богу, это вам, а не ему надо быть журналистом. Нынешние так не умеют, им лишь бы растечься по древу мыслями в надежде на повышенный гонорар за каждую строчку, а вот так – фактами точно в лоб, сейчас уже мало кто может.
– А наш общий друг – стал журналистом?
– Я же вам рассказывал… – смущенно попробовал вставить молодой корреспондент, но Нарышкин бесцеремонно его перебил:
– О да. Мосье Постников – начинающая звезда здешнего криминального отдела. Он даже, можно сказать, только что получил повышение.
– Рад за него.
– Могу я чем-нибудь отблагодарить вас за вашу услугу? – сумел, наконец, вклиниться в разговор смущенный похвалой, а более того – скрытыми намеками молодой человек.
– Судя по вашему рассказу, это мне нужно благодарить, – криво усмехнулся Дмитрий. – Хотя, пожалуй, сможете.
– Внимательно слушаю, – встрепенулся, совсем было уже упавший духом Николай.
– Вы же пишете репортажи с места событий?
– Да.
– Так вот. Если вам случится писать о каком-нибудь ограблении банка, или чего-то подобного, то черкните пару строк, что, дескать, если бы у потерпевших была новейшая сигнализация системы Будищева – трагедии можно было избежать.
– А вы делаете такую сигнализацию? – деловито спросил почуявший поживу Нарышкин.
– Пока нет, а будут заказы – сделаю.
– Но вы хотите, чтобы мы об этом написали?
– Ну да, что-то вроде скрытой рекламы.
– Как вы сказали? Скрытой рекламы… Боже мой… Да это же – гениально! Коля, что вы стоите, немедля бегите и найдите нужное нам происшествие!
– Что, прямо сейчас?
– Немедленно! Сию же секунду!
Когда совсем сбитый с толку молодой человек умчался «разыскивать происшествие», Нарышкин доверительно склонился к своему новому знакомому и тихонько спросил:
– Скажите, а вы вправду дрались один против всей камеры?
– Я что – дурак? Нет, конечно. Просто когда ко мне среди ночи подвалил один недоумок с пикой в руке, я швырнул его в сторону крестьян, которых притащили с Сенного рынка накануне. Те и так на уголовников косо смотрели за все их художества, а когда к ним такой «подарок» прилетел, быстро и без затей – набили ему морду. За того, естественно, вступились «блатные», и вся камера полночи дралась стенка на стенку.
– А что же вы?
– Встал в углу и бил всякого, кто приближался, лавкой.
– А наш общий друг?
– Поверьте – лучше вам не знать.
– Гениально!
Едва Владимир Степанович вышел во двор, ему навстречу попалась хотя и несколько крикливо, но довольно прилично одетая дама с острым взглядом. Местные жители без труда узнали бы в ней мадам Ряполову – местную гадалку, но Барановский был здесь впервые и просто посторонился. Однако та пришла к выводу, что такой почтенный господин мог прийти в этот двор только к ней, и с очаровател