– Ах, вот вы где! – воскликнул подошедший вместе с другими вольноперами Николаша, так и не растерявший своей жизнерадостности. – Мы вас обыскались.
– Нашли? – немного насмешливо поинтересовался в ответ Дмитрий.
– Как видите.
– Рад за вас.
– Судя по всему, завтра мы перейдем границу.
– И что, кормить будут лучше?
– Ну да, – засмеялся Штерн, – по крайней мере хотелось бы.
– Главное, что мы ближе к цели, – устало сказал Гаршин, присаживаясь рядом. – А бытовые трудности можно перенести.
– Война войной, а обед по расписанию! – ответил ему Дмитрий и, снова вытащив из-за пазухи сверток с сыром, развернул его и принялся нарезать ломтями. – Угощайтесь.
– О, чудная брынза! – воскликнул с набитым ртом Штерн.
– Действительно недурно, – согласился с ним Алексей и вопросительно посмотрел на Всеволода.
– Благодарю, – кивнул тот Будищеву, – а где вы его взяли?
– У местных, – лаконично отвечал ему Дмитрий, не став вдаваться в подробности.
– Вы совершенно бесподобны, мой друг, – снова начал Николаша. – Непонятно только когда успели, я ведь готов поклясться, что вы все время тащили вместе с нами эту проклятую пушку.
Будищев, впрочем, не стал отвечать на этот вопрос, а, подняв воротник шинели, сел рядом со Шматовым и надвинул на глаза кепи. Приятели, немного помедлив, последовали его примеру и тоже устроились отдыхать.
К утру дождь почти прекратился, и, хотя небо по-прежнему хмурилось, лица солдат повеселели. Увы, намочивший все вокруг дождь не дал возможности разжечь костры и приготовить пищу, так что им пришлось снова довольствоваться сухарями. Предстоял очередной тяжелый день, как две капли непрерывно льющейся с неба воды, похожий на предыдущие. Штабс-капитан Гаупт, несмотря на окружающую обстановку, сверкавший белоснежным воротничком и гладко выбритым подбородком, хмуро осмотрел бивуак своей роты. Он был по-своему заботливым командиром, и то, что подчиненные ему солдаты который день не получают горячего питания, конечно, беспокоило его. Но поскольку поделать с этим ничего было нельзя, он старался сосредоточиться на своих обязанностях. Впрочем, нижние чины, невзирая ни на что, были бодры и почти весело козыряли своему начальству. Кое-где слышались забористые шутки и смех, так что офицер не без удовлетворения подумал, что стойкость и неприхотливость русского солдата еще не раз принесет пользу армии.
– Здравия желаю вашему благородию, – отвлек его от мыслей чей-то голос, и Гаупт, обернувшись, увидел их нового вольноопределяющегося – Гаршина.
– Ах, это вы, – улыбнулся он, – ну как вам служба? Не жалеете, что отказались от должности писаря?
– Нет, что вы, – помотал головой вольнопер. – Я не ищу никаких поблажек в этой войне.
– Как знаете, – пожал плечами штабс-капитан. – Вы что-то хотели?
– Нет, ничего… разве что…
– Что вас беспокоит?
– Простите, но я никак не могу понять, зачем бить по лицу солдат, и без того измученных тяжким трудом и бескормицей?
– Вы, верно, про Венегера? Ладно, не отвечайте. Он сам мне сказал, что вы как-то странно на него смотрели. Так вот, господин Гаршин, я уважаю ваш порыв, приведший вас в действующую армию, но хочу сказать, что в армейской службе вы ровным счетом ничего не понимаете.
– Но…
– Не перебивайте старшего по званию! Даже если он обращается к вам вне строя. Так вот, упаси вас бог как-то конфликтовать по этому поводу, равно как и по всякому другому, с поручиком! Просто потому, что он – офицер, а вы пока что – нижний чин. К тому же должен добавить, что я, конечно, не одобряю его методов, но не могу отрицать, что иногда по-другому нельзя. Увы, народ наш темен и неразвит, а прогресс в военном деле, равно как и во всяком другом, не стоит на месте. И иной раз приходится, я повторяю – приходится, обучать его воинской дисциплине и технике методами, далекими от гуманизма. Вы понимаете меня?
– Но разве нельзя действовать по закону?
– По закону, милостивый государь, очень легко превратить жизнь солдата в ад. Но самое ужасное состоит в том, что солдат, наказанный по закону, будет думать, что лучше бы ему, пардон, морду набили.
– Но это отвратительно!
– Господин Гаршин, мы с вами на войне, и вы вряд ли даже в горячечном бреду можете себе представить, сколько мы всего увидим ужасного и отвратительного!
Пока они так беседовали, к ним подскакал полковой адъютант поручик Линдфорс и, ловко соскочив с седла, поприветствовал, приложив два пальца к козырьку кепи.
– Доброе утро, господа!
Гаршин с Гауптом откозыряли в ответ, а затем обменялись рукопожатиями.
– Какие новости, Павел Иванович?
– Да какие могут быть новости, – отмахнулся тот. – Полковник с утра в совершенно вздрюченном состоянии, а потому рвет и мечет!
– Что случилось?
– Да сущая нелепость! Вообразите, какой-то местный пейзанин ухитрился пробраться пред светлые очи его превосходительства генерала Тихменева и пожаловаться на наших солдат.
– Навегное, дочку испогтили? – не без интереса в голосе спросил только что подошедший к ним Венегер.
– Как бы не так, головку сыра украли!
– Совсем отощали солдатики, – постным голосом отозвался поручик, – на дочек кгестьянских даже не смотгят, а только на съестное. А ведь сгеди них попадаются и весьма недугные!
Линдфорс ответил на шутку приятеля лошадиным ржанием, и даже Гаупт слегка улыбнулся в усы. Только Гаршин оставался стоять с каменным лицом, что, впрочем, все списали на его общеизвестную нравственность.
– Мародерство – вещь, конечно, недопустимая, но в сложившихся условиях я не могу осуждать своих солдат, – решительно махнул рукой Гаупт. – К тому же головка сыра не бог весть какая потеря.
– Можете быть покойны, Владимир Васильевич, наш «старик» сказал точно так же, однако генерал рвет и мечет, так что приходится изображать принятие мер.
– Глупая затея! У нас в авангарде более пяти тысяч солдат, попробуй дознайся. А во время дознания даже самый неразвитый солдат сообразит о подобном методе пополнения желудка, если, конечно, это еще не пришло ему в голову. А то, что виновника не нашли, лишь подстегнет предприимчивость.
– Кажется, местный сыр называется брынзой? – задумчиво спросил Гаршин, до тех пор, казалось, погруженный в свои мысли.
– Да, а вам что-то известно об этом происшествии? – удивленно уставился на него штабс-капитан.
– Что? А нет, совершенно ничего не известно, просто…
– Пгосто пост, котогый мы в последнее вгемя вынуждены дегжать, все время поворачивает наши мысли только в одном напгавлении, – закончил за него Венегер со смехом.
Все присутствующие дружно поддержали его и еще некоторое время смеялись. Затем Гаупт поежился, глядя на вновь усилившийся дождь, и спросил:
– А что слышно по поводу охотничьей команды?
– Отложено до прибытия в главную квартиру. Мой драгоценный братец находится по этому поводу в черной меланхолии.
– Его все-таки прочат начальствовать этой командой?
– Именно. Кстати, у меня к вам дело, господин штабс-капитан.
– Слушаю вас.
– Наш «старик», повинуясь приказу его превосходительства, приказал усилить дозорную службу. Пока «охотников» у нас нет, патрули будут высылаться по очереди ото всех рот. Начнем с вашей, приказ уже заготавливают, так что ждите.
– А вот это, пожалуй, разумно. Все-таки граница рядом. Хорошо, я распоряжусь.
– Честь имею, господа, – откланялся Линдфорс и, вскочив в седло, выругался на вновь усилившийся дождь. – Черт побери, что за погода!
Впрочем, непогода досаждала не только военным. Примерно в это же время на перрон Кишиневского вокзала вышла из только что прибывшего поезда миловидная барышня. Пелерина, покрывавшая ее плечи, вряд ли была надежной защитой от струй, льющихся из столь некстати разверзшихся небесных хлябей, но она храбро шагнула вперед и, не обращая внимания на дождь, двинулась к своей цели.
– Не изволите ли в экипаж? – принялись зазывать ее местные извозчики, но та в ответ лишь покачала головой.
– Лучше скажите, правильно ли я иду к миссии Красного Креста? – смущенно спросила она.
– Правильно-правильно, – буркнул в ответ один из них, сообразивший, что у молодой женщины, очевидно, нет денег.
Скоро барышня была у цели своего путешествия и решительно двинулась к входу.
– Как прикажете доложить? – преградил ей дорогу здоровенный солдат в накинутой на плечи шинели.
– Мне нужно… – замялась девушка, – к самому главному…
– Это к его превосходительству Сергею Петровичу Боткину, – удивился страж, – так их нет сейчас!
– А кто есть?
– Михоленко, – раздался чей-то громкий голос, – что там у тебя?
– Да вот барышня, желают…
– Что еще за барышня? – наружу вышел благообразный господин в чиновничьем мундире. – Чем могу служить, мадемуазель?
– Я хотела бы служить в госпитале, – решительно ответила ему посетительница.
– Вот как, а что же вы умеете?
– Все, что потребуется.
– Довольно странный ответ. Дело в том, милейшая, что нынешнее развитие медицины даже от сестер милосердия требует известных знаний. Вы где-нибудь учились этой науке?
– Нет, но…
– Боюсь, что в таком случае я не смогу быть вам полезен, равно как и вы нам.
– Но что же мне делать? – с отчаянием в голосе спросила девушка.
– Милая барышня, вас, вероятно, подвигло на это деяние желание следовать некоему молодому человеку, ушедшему в армию? Я вполне понимаю и даже в некоторой степени одобряю ваш порыв, но боюсь, что лучшее, что вы можете сделать, это вернуться домой к родителям!
– Мне некуда возвращаться, – потерянным голосом отвечала ему она.
– Ну, это вы зря, мадемуазель, ваши родные, вполне вероятно сердятся на вас, но вряд ли настолько…
– Вы не поняли, – перебила его девушка, – у меня никого нет! Мои родители умерли. К тому же матушка перед смертью долго болела, поэтому мне волей-неволей пришлось научиться ухаживать за больными. Возможно, я не знаю каких-то научных вещей, но как ухаживать за тяжелобольными мне, к сожалению, известно очень хорошо!