– Что-то вы не слишком уважаете его превосходительство.
– А что делать? Я ведь не Грегер и даже не Горвиц с Коганом…[74] я всего лишь Кац!
– Двести восемьдесят.
– Простите, молодой человек, а господин подпоручик точно знает, что вы продаете эти вещи?
– Абрам Осипович, мне показалось, или вы меня только что обвинили в воровстве?
– Простите, я не так выразился. Господину подпоручику вообще известно, что у него есть такие вещи? Двести рублей.
– Двести пятьдесят.
– Только из уважения к роду Линдфорсов, – вздохнул Кац, – у ведь меня бабушка из Курляндии. Двести двадцать пять!
– Ваша бабушка гордилась бы своим внуком! Черт с вами, давайте.
– Вот, извольте, – засуетился портной и принялся отсчитывать деньги. – С вами приятно иметь дело, молодой человек. Если у вас еще будет поручение такого рода от господина подпоручика, не стесняйтесь.
– Всенепременно.
– Кстати, – спросил еврей, убирая покупки с глаз, – а почему же вы все-таки не пришли к моему зятю. Уж пара-тройка сотен у него бы нашлась…
– По трем причинам, Абрам Осипович.
– Очень интересно! И по каким же?
– Ну, во-первых, ваш зять непременно попробовал бы подсунуть мне для оплаты одну из своих девочек, а я так давно не видел женщин, что мог сдуру согласиться.
– Занятно, а другие две?
– Во-вторых, тут же все на виду. Сами посудите, нижний чин, зашедший к портному, это одно дело, а вот в офицерский бордель – совсем другое!
– А вы весьма предусмотрительный молодой человек. Это очень похвально!
– Спасибо. Всего доброго.
– До свиданья, хотя постойте, вы же не сказали мне о третьей причине!
– Видите ли, любезнейший Абрам Осипович, дело в том, что братья Линдфорс вчера были в заведении вашего зятя и изрядно там задолжали. Всего вам доброго!
– Вот шлимазл![75] – неизвестно к кому обращаясь, сокрушенно вздохнул Кац и покачал головой.
Покинув портного, Дмитрий в приподнятом настроении отправился в лазарет. Хотя он прекрасно понимал, что маркитант заплатил ему едва ли треть от настоящей цены трофеев, однако придерживался мысли, что лучше синица в руке, чем утка под кроватью. В самом деле, если начальство каким-либо образом нашло бы у него эти ценности, да еще в таком количестве, то избежать обвинения в мародерстве и последующих арестантских рот вряд ли получилось, а деньги… деньги не пахнут.
– Здорово, Северьян! – поприветствовал он Галеева, которого, собственно, и пришел проведать.
Ранен унтер был довольно легко – пуля пробила руку навылет, не задев кость, а потому избежал отправки в госпиталь, получая необходимое лечение на месте. В общем, он уже выздоравливал, а потому готовился к возвращению в часть. В смысле, с озабоченным лицом рассматривал свои сапоги. Некогда щеголеватая форменная обувь пребывала ныне в жалком состоянии. Голенища обтрепались, каблуки стёрлись, а носки хотя и не просили еще каши, но были довольно близки к этому. Видимо, поэтому он не услышал, как подошел Будищев, и потому вздрогнул, когда тот обратился к нему:
– Здорово, Северьян! Чего ты на чеботы так смотришь, будто тебе их подменили, пока спал?
– Тьфу ты, напугал проклятый, – добродушно усмехнулся тот. – Откуда тебя черти принесли?
– Да так, шел мимо, дай, думаю, зайду.
– Проведать?
– Типа того, – улыбнулся Дмитрий и, вынув из-за пазухи кисет, протянул его старшему товарищу. – На-ка вот, держи.
– Ишь ты, табак, – удивился, принюхавшись, Галеев, – ты же вроде не куришь?
– Для хороших людей держим, – пожал плечами Будищев.
– Вот за это спасибо! А то мы тут с табачком бедствуем… духмяный-то какой…
– Ну, дык, фирма веников не вяжет, а если вяжет-то фирменные, не «Родопи», конечно, но табачок – первый сорт!
– Хороший ты парень, Митька, – крутнул головой унтер, – еще бы говорил по-человечески, цены бы тебе не было. Как там в роте дела?
– Да как, – пожал плечами парень, – пока ты в лазарете балду гоняешь, взвод Митрофанов принял, а отделенным Хитров стал.
– Ишь ты, паскудник, вылез-таки!
– Ну так, сам, поди, знаешь, что он у Венегера в почете.
– Это точно. Погоди, а ты как же? Ты же унтер, да крестов уже два… Кстати, откуда?
– Не поверишь, опять мне турецкий генерал в прицел залез.
– Бедовый ты!
– А то! Ну, так вот, Линдфорсу опять велено команду собрать, а я там взводным унтером буду. Только команда не как раньше из охотников, а по-новому. Солдат перевооружат на трофейные винтовки, да две картечницы в придачу. Будем турок в оборот брать.
– Что-то я раньше за тобой такого рвения не припомню? Прежде ты за свободу болгар в бой не рвался.
– Характер дурацкий, – пожал плечами Будищев. – Воевать, так в полную силу!
– Это понятно, от меня-то чего хочешь?
– Да я слышал, ты скоро выздоровеешь…
– И?
– Окороти Хитрова! Совсем Федьку заездил, паразит.
– А сам?
– Если я за него возьмусь, дело может плохо кончиться! Ты же знаешь, мы с ним как кошка с собакой.
– Ага, с тебя станется. Ладно, потолкую с Васькой.
– Спасибо, Северьян, с меня причитается!
– Что это у нас тут такое! – строгим голосом прервал их беседу подошедший Гиршовский. – Ну, конечно, Будищев, кто же еще.
– Здравия желаю вашему высокоблагородию! – вытянулся в ответ Дмитрий.
– Здравствуй, братец. Пришел товарища проведать?
– Так точно!
– Похвально. Но тебе пора уходить.
– Слушаю, ваше высокоблагородие!
– Хотя погоди, ступай за мной, есть одно дело…
Выйдя вместе с доктором наружу, они направились к большой палатке, игравшей роль операционной. Оставшись наедине с ним, врач вопросительно взглянул на Будищева.
– Иван Иванович вчера показывал мне прелюбопытный ятаган, – неопределенно сказал Гиршовский.
– С албанца одного сняли, – с готовностью пояснил Дмитрий. – Помят немного, но сразу видать, что древний!
На лице врача было написано крупными буквами: «много ты понимаешь», но вслух он ничего не ответил, продолжая испытующе смотреть на унтер-офицера.
– Вот к нему в пару, – вытащил тот из-за голенища кривой кинжал, обильно украшенный серебряной насечкой.
– И впрямь пара, – задумчиво заметил доктор, внимательно разглядывая оружие. – И состояние весьма недурное. Сколько хочешь?
– Да господь с вами, ваше высокоблагородие, какие уж тут деньги, только бы вам удовольствие доставить, в надежде на благосклонность…
– Э нет, дружок, называй цену, а то чую, «благосклонность» мне дорого может выйти. Но учти, за ятаган я дал Линдфорсу двенадцать рублей ассигнациями.
– Великодушный вы человек, Мирон Яковлевич.
– Хочешь сказать, переплатил?
– Это как считать, – дипломатично вывернулся Будищев.
– Ну, так что?
– Спросить я хотел, ваше высокоблагородие…
– Ну, спрашивай?
– Нет ли такой болезни, при которой из армии комиссуют?
– Да болезни разные бывают, а тебе зачем?
– Да как вам сказать, господин доктор, я ведь всего год как служу… а вдруг у меня такая болезнь, а я и не знаю.
– Не хочешь служить?
– Да что вы такое говорите, Мирон Яковлевич! Я только и живу службой его императорскому величеству. И денно и нощно благословляю тот час, когда присягу царю-батюшке принял!
– Понятно, – ухмыльнулся врач. – Только до конца ли ты понимаешь, о чем спрашиваешь? Нет, ты погоди, я тебе все попробую объяснить. Ты, действительно, служишь всего год, но уже хорошо себя проявил. У тебя два креста, и мне наверняка известно, что ты представлен к третьему. К тому же ты грамотен, что совсем не часто случается среди солдат. Право же, ты можешь сделать совершенно блистательную для своего положения карьеру! Я очень удивлюсь, если к концу службы ты не станешь подпрапорщиком, а это прямой путь в офицеры… человеком станешь!
– Спасибо вам, ваше высокоблагородие, – прочувствованно отвечал ему Дмитрий. – Все как есть обсказали, ничего не утаили… Я же всю жизнь хотел перед взводом горло драть!
– Невероятно, – изумленно распахнул глаза Гиршовский. – ты полагаешь, что быть крестьянином Ярославской губернии лучше, чем офицером?
– Ну, во-первых, не просто крестьянином, а георгиевским кавалером. Я тут разузнал, можно, оказывается, наплевать на свою общину и жить в любом городе, записавшись в мещанское сословие.
– Гхм, резонно, и в чем-то ты прав, однако, получив чин, тоже можно выйти в отставку, после чего заняться чем хочешь…
– Лет через десять? Да у меня мозги к тому времени высохнут. Посмотрите на наших офицеров, им же всем фуражки так голову надавили, что извилины выпрямились!
– Ха-ха-ха, – не выдержал врач, – какая безжалостная характеристика! А у тебя злой язык. Но как бы то ни было, у офицера все равно больше возможностей.
– Я еще не стал офицером!
– Ну, хорошо, я подумаю, но… ты ведь понимаешь, что…
– Понимаю, ваше высокоблагородие.
– Ни черта ты не понимаешь! В таком деле я один ничего не решаю, потребуется как минимум заключение трех врачей и…
– Далеко не все коллекционируют холодное оружие?
– Пошел вон с глаз моих!
– Слушаю!
Выйдя от доктора, Будищев направился в расположение, будучи в хорошем расположении духа. Этот разговор Дмитрий планировал давно и был рад, что он состоялся. По крайней мере, Гиршовский не отказал сразу, а значит, возможность договориться есть. Военная карьера действительно совсем не прельщала его, к тому же он не сильно верил в ее возможность. Нижний чин для большинства офицеров был предметом неодушевленным, и своим ему в этой компании никогда не стать. Да и стоило ли стараться? Выслужившие из рядовых офицеры были не такой уж редкостью, однако мало кому из них удавалось перескочить через капитанский рубеж. Да и этого чина достигали уже к такой старости, что из «благородий» песок сыпался. И что дальше? Пенсион в половину жалованья да возможность отдать детей в юнкера на казенный кошт? Нет уж –