– Я имею в виду, где какой дом, они ж тут все на один манер…
– Издеваешься, скотина?
– Не пойму я, вашбродь, чего вы от меня хотите? Я, можно сказать, одной ногой на том свете побывал, да еще не факт, что оттуда вернулся, а вы меня тираните, будто я преступник какой. Если есть в чем обвинить, то так и скажите, а то что же жилы тянете? Я, чай, не железный.
– Ты мне поплачься еще!
– Прошу прощения, а что здесь происходит? – раздался за спиной жандармов голос, на который те нехотя обернулись.
На «стражей законности и порядка» с вызовом в глазах смотрел тщедушный молодой прапорщик, в котором Дмитрий узнал Гаршина.
– А вам какое дело? – грубо отозвался поручик.
– Старший унтер-офицер Будищев – мой подчиненный. Кроме того, он герой войны и георгиевский кавалер! И я хочу знать, по какому праву вы его допрашиваете?
– Полноте, господа! – вмешался Вельбицкий. – Нет никакого повода для ссор. Мы вовсе не допрашиваем вашего… кстати, Всеволод Михайлович, а когда это он успел стать вашим подчиненным? Вы вроде соседними взводами командовали… Ну да ладно! Мы, изволите ли видеть, не допрашиваем вашего протеже, а производим дознание.
– У раненого?!
– А что делать? Произошло преступление, свидетелем которого мог быть унтер-офицер Будищев. Но он, к сожалению, отчего-то не хочет помочь нам в расследовании, вот мы и пытаемся выяснить причину подобного поведения.
– Я не знаю, в чем вы его подозреваете, но уверен, что ваши домыслы абсолютно беспочвенны!
– Что же, господин прапорщик, мы примем к сведению ваше мнение. Впрочем, мы уже закончили. Честь имеем!
Выйдя из госпиталя, жандармы переглянулись.
– Что скажете? – первым нарушил молчание Вельбицкий.
– Вы правы, он определенно знает больше, чем говорит.
– А что по поводу беспамятства?
– Врет.
– Да, я тоже так думаю. Хотя это не имеет никакого значения.
– Почему?
– Мы не сможем связать Будищева ни с пожаром, ни с трупами, найденными в деревне. Слишком далеко его нашли. Кстати, их опознали?
– Да, это по большей части представители местного преступного элемента. Турецкая власть кончилась, болгарская не началась, а мы и вовсе во внутренние дела не вмешиваемся, вот они и подняли головы.
– И тут же их лишились.
– Выходит так.
– А что с покойником с пожарища?
– Невозможно опознать, слишком сильно обгорел. Есть кое-какие догадки, но…
– А именно?
– Ну, прочих покойников часто видели в компании двух румынских подданных, пропавших той же ночью. Некто Михай Попеску и Мирча-цыган. Вполне возможно, что это один из них.
– А где же второй?
– Вот чего не знаю, того не знаю.
– Скажите, поручик, а отчего вы сразу не допросили Будищева?
– Говоря по совести, я сразу не связал эти два дела. К тому же он был без сознания, а цесаревич, узнав о повреждении проводов и ранении обходчика, рвал и метал, не до того было. А тут еще эти трупы… В общем, пока вы не приехали и не указали на возможную связь, я бы и не подумал.
– И что думаете делать?
– Ничего.
– Вот как?
– Ну, сами посудите. Евреи целы, деньги тоже. Жалоб не поступало, да и сами они теперь далеко, благо хоть поставки идут исправно. Ворье местное кто-то перебил? Да туда им и дорога!
– А показания этого ефрейтора?
– Хитрова?
– Ну да.
– Простите, но ничего конкретного он не сказал. Преступлений Будищев не совершал, разговоров противу существующего строя не вел, а трофеи… кого этим удивишь?
– Убийство писаря?
– Бездоказательно! Думаю, дело в том, что его обошли по службе, вот он и злобится. Интриги, знаете ли, бывают не только в высших сферах.
– Все же, может, еще раз его допросим?
– Хорошо, только…
– Что только?
– Давайте я на сей раз буду «добрым следователем», мне как-то привычнее, да и Хитров меня знает.
– Нет возражений! – усмехнулся Вельбицкий, и жандармы весело рассмеялись.
В то же самое время Гаршин встревоженно остановился у кровати Будищева и пытливо вглядывался ему в глаза.
– Что они от вас хотели?
– Ничего особенного, – вяло отмахнулся Дмитрий. – Работа у них такая.
– Этот местный жандарм Васильев несколько раз был у нас, опрашивая солдат. В особенности бывших в карауле в ту ночь.
– Это логично.
– Вы так спокойно относитесь к этому?
– Да пофигу мне. Сева, расскажи лучше, что слышно, мир заключили или нет?
– Пока нет, но, кажется, переговоры идут успешно, и если все будет хорошо, уже весной мы отправимся домой.
– Ты останешься служить?
– Даже не знаю. Здесь на войне я столько пережил, столько увидел… Езерджи, Аярсляр, другие сражения… мне хотелось бы рассказать об этом всей России. О том, как мы воевали за свободу Болгарии, как теряли товарищей. Я уже даже послал один из рассказов знакомому издателю и жду теперь ответа.
– Надеюсь, у тебя все получится.
– Спасибо. Но что-то не видно нашего Алеши?
– Небось, нашел свободные уши и дует в них про то, как его ждет невеста, – усмехнулся Будищев. – Хороший он парень, но, ей-богу, забодал наглухо!
– Похоже, вы не верите, что она его дождется? – нахмурился Гаршин.
– Хотел бы я ошибиться, но боюсь, что так и будет.
– Надеюсь, вы не стали делиться с Лиховцевым своими догадками?
– Да он все равно никого кроме себя не слышит, когда говорит о своей Софье. Хотя это неудивительно, барышня действительно – бомба! Я видел ее, когда они провожали Лешку и Николашу.
– А может, вы просто завидуете ему? – не удержался от колкости Всеволод, которому не понравилось, как Дмитрий отозвался о невесте их товарища.
– Это точно, – засмеялся тот. – На меня только дурочки деревенские клюют, конопатые, страсть!
– Ладно, я все же пойду, поищу Алексея, – поднялся Гаршин. – Вам что-нибудь нужно?
– Да вроде бы нет… хотя не смог бы ты передать о моем состоянии нашему полковому врачу.
– Мирону Яковлевичу?
– Ну да, Гиршовскому-младшему.
Палата, в которой лежал Будищев, не то чтобы пустовала, но раненых и больных в ней было гораздо меньше, чем во время боевых действий, когда она иной раз бывала просто переполнена. Так что лежал он в стороне от остальных, и соседи до сих пор не слишком докучали ему. Однако, увидев его сегодняшних посетителей, у них разыгралось любопытство, и, едва прапорщик ушел, один рябой от оспин солдат с правой рукой, висевшей на перевязи, присел рядом с ним.
– Я гляжу, не простой ты человек, господин унтер, – задумчиво заметил он. – То жандармы к тебе приходют, то другие офицера!
– Это точно, – хмыкнул Дмитрий. – Но что характерно, ни одна сволочь не догадалась апельсинов принести на поправку. А я бы сейчас заточил чего-нибудь цитрусового!
– Ишь ты, – озадачился солдат. – Это что же за зверь такой, «липесин»?
– Это, брат, такой фрукт. Очень пользительный при болезнях.
– Скусный?
– А то!
– На что похож-то хоть?
– Как тебе сказать, – задумался Будищев, и в глазах его мелькнули озорные огоньки. – Апельсин он, короче, сладкий, как будто девку любишь!
– Да иди ты! – у раненого округлились глаза. – Нешто так бывает?
– Вот тебе крест!
Проводив глазами озадаченного донельзя солдата, Дмитрий представил, как тот будет объяснять жандармам вкус апельсина, и на душе повеселело.
На следующий день в палату, где лежал Будищев, явились санитары с носилками и перенесли его в операционную на перевязку, хотя до сих пор их делали прямо на месте. Обычно так делали, когда раны внушали опасения, с тем чтобы вычистить их от нагноений и тому подобное. Однако на сей раз все было в порядке, просто вместо младшего ординатора его осматривал главврач, а помогала ему сестра Берг. Девушка быстро сняла старые бинты, и доктор склонился над своим пациентом.
– Что там, ваше высокоблагородие? – спросил унтер, устав от неизвестности.
– Против ожидания все просто замечательно! – улыбнулся Аристарх Яковлевич.
– Против ожидания?
– Именно так, обычно подобные ранения не заживают так быстро. Но у тебя, братец, отменное здоровье и…
– Крепкий иммунитет?
– Что?! Вообще-то это называется регенерацией, хотя для тебя, вероятно, разницы никакой. – Несколько удивленно хмыкнул Гиршовский, а затем обернулся к Гесе.
– Сестра, можете начинать перевязку.
– Простите, доктор, – снова прервал его Дмитрий. – Все хочу спросить, а почему вы раны карболкой обрабатываете, неужели получше ничего нет?
– Запах не нравится?
– Да запах полбеды, кожу ведь разъедает.
– И чем же, по-вашему, следует обрабатывать?
– Ну, не знаю, хоть йодом, что ли, или на худой конец спиртом. Я своим охотникам в случае ранений всегда так делал.
– Любопытно, и каков же результат? – в голосе врача сквозил неприкрытый скепсис.
– А вы сами попробуйте, – Будищев откинулся на стол, чувствуя себя разбитым. – Разбейте своих пациентов со схожими повреждениями на две группы и ведите статистику.
– Возможно, я так и сделаю, – усмехнулся Гиршовский. – Но сейчас нам надо поговорить о другом.
– Слушаю вас, доктор…
– Мой брат рассказал мне о вашем деле. Говоря по совести, я не могу одобрить подобной практики и в другой раз непременно отказался бы, но повышенное внимание к вам жандармов придает происходящему несколько иное значение. Не смотрите так на мадемуазель Берг. Я вполне ей доверяю, кроме того, успел убедиться, что вы прекрасно знаете ее имя и кто она вообще такая.
– Я вас внимательно слушаю.
– В общем, есть возможность, – не стал ходить вокруг да около старший Гиршовский, – отправить вас на излечение в Россию. На практике это будет означать, что вы вернетесь на место жительства, а по прошествии некоторого времени должны будете предстать перед врачебной комиссией. Поскольку врачи в ней будут не военные, а статские, то вас, скорее всего, отправят долечиваться домой, тем паче что я научу вас, что им говорить и как жаловаться. Таким образом вы сможете избавиться от военной службы, не получив при этом мешающего жить диагноза.