– Ну… конечно, бывает, и я уверен, что так и произошло. Колесо рулетки не знает, на какой цифре остановиться. Оно просто останавливается там, где останавливается.
– Все твердят то же самое. Но я в это не верю. По крайней мере, в нашей вселенной.
– Хорошо, к чему ты клонишь?
– Где-то есть утечка, – сказал Лес.
– Что?
– Кто-то болтает.
– Никто ничего не знает. Нечего сливать. Мальчик, я простой фермер из Индианы, но кто мог составить на нас общую картинку? Мы повсюду, мы здесь, мы там, мы везде и нигде.
– Есть только одна организация. Сам знаешь, макаронники и жиды.
– Не совсем понимаю. Им-то какое дело?
– У меня есть кое-какие мысли, надо будет пораскинуть мозгами. Но ты сам подумай – с точки зрения осуществимости. По сути дела, мы живем внутри этой организации, постоянно с ней общаемся. Она контролирует все заведения, в которых мы бываем, таверны, клубы, публичные дома. Даже вот эта забегаловка – у организации есть в ней своя доля. Если кто-то наверху задумал получить о нас полную картину, он смог бы это сделать. Это было бы непросто, потребовалось бы много звонков, много возни, нужно было бы собрать информацию, договориться тут и там… Выяснить, какие глаза видят и какие уши слышат в самых разных местах, затем покорпеть над всем этим и сложить цельную картинку, как мозаику. Это можно было бы осуществить, если б по какой-либо причине Нитти этого захотел. Он пригласил бы какого-нибудь типа, самого толкового, самого дошлого, не громилу с кулаками и автоматом, а мыслителя, и тот до всего додумался бы.
– Только из того, что такое возможно, – подумав, сказал Джонни, – еще не следует, что это произошло. Хлопот слишком много. А какой смысл? Все мы понимаем, что рано или поздно это закончится, как только поставят рации на все машины, разберутся с дурацким запретом пересекать границы округов и штатов[32] и запретят скорострельное оружие. Я прекрасно понимаю, что дни крупных дел сочтены, и ты тоже это понимаешь, и, как и ты, я хочу напоследок еще один большой куш, еще одно идеальное дело, после чего куплю в Тихуане участок земли с домиком, с видом на Тихий океан, вы с Хелен и ребятами слева от нас, а Гомер с Микки, а может быть, и со своими ребятами, – справа. Я буду вместе с Полли, а когда Билли[33] выйдет на свободу, они с Полли как-нибудь разберутся, и все будут жить счастливо.
– Я сам хочу того же самого, Джонни, но только без Гомера с Микки. Впрочем, ты прав – Мексика, теплое небо, солнце, вечные пальмы… Мои малыши будут там так счастливы.
– В таком случае мы сделаем всё для того, чтобы это случилось. Забудь об итальянцах. У них хватает других забот – например, откуда теперь потекут бабки, после того как отменили «сухой закон», а еще не нужно забывать о налогах, как это выяснил на своей шкуре Аль Капоне, и о том, какой босс хочет прибрать к рукам какую территорию и кого он должен для этого торпедировать. Они ненавидят друг друга не меньше, чем нас, а может быть, и больше, и друг друга они ненавидят даже больше, чем полицейских, и им нет никакого дела до Отдела, который их просто не замечает. Не в их интересах выступать против нас.
– Ну… – неуверенно начал Лес. Натура эмоциональная, он не смог скрыть мелькнувшую у него на лице боль.
– Давай вываливай.
– Да, прямо сейчас это не в их интересах, согласен; но они занимаются таким ремеслом уже тысячу лет и всегда мыслят наперед, смотрят в будущее. Они понимали, что «сухому закону» подходит конец, и подготовились к этому; они перебираются в Голливуд, стараются наладить общенациональную сеть, чтобы контролировать все игорные притоны, они хотят получить в свои руки целый город, чтобы превратить его в одно большое казино, как это было с Хот-Спрингс[34], и они его получат; я слышал, они даже присматриваются к Кубе, и так далее. К тому же они объединяются – Чикаго, Нью-Йорк, Кливленд… теперь это уже не один клан на каждый город, а единая организация от одного побережья до другого.
– Мы, деревенские ребята, собираем крохи в таких провинциальных городках, как Саут-Бенд и Су-Сити, о которых эти придурки даже не слышали, – возразил Джонни. – А в следующем месяце это будет Уитон. Ты полагаешь, макаронникам есть какое-то дело до Уитона? Уверяю тебя, им выйдет боком наступать на нас. Лес, иногда ты слишком заводишься. В нашем ремесле необходимо оставаться спокойным. Послушай меня, мальчик, я тебя люблю, но ты должен придумать, как выбросить из головы всю эту дурь. Ты можешь запугать ребят, а я не хочу идти на дело вместе с запуганными ребятами. В нашем ремесле нет места для ошибок.
– Ну хорошо, Джонни. Возможно, ты прав.
– Тебе нужно писать сценарии для кино. У тебя богатое воображение.
– Ха-ха – это будет что-то! Я пишу для таких парней, как Кэгни и Гейбл…
– Бывают вещи и почище этого. А тут что такого? Кстати, о кино: девочки тащат меня посмотреть на эту коротышку, которую я терпеть не могу, сам знаешь. – Джонни задергался, словно марионетка на нитках, нелепо подпрыгивая для пущего эффекта, и Лес громко рассмеялся, видя, как этот крутой парень, широкоплечий, красивый, как Гейбл, изображает пляшущего ребенка.
– Тем не менее это способ спастись от жары, – продолжал Джонни, успокоившись. – И «Марбро» мне нравится – кинотеатр большой, совсем как дворец.
– Ты бы посмотрел «Манхэттенскую мелодраму», – сказал Лес. – Ее до сих пор крутят. Мы с Хелен смотрели ее несколько дней назад. Гейбл в роли гангстера – наверное, образ срисовали с Чернявого[35], – и получается у него неплохо. Он не похож на всех тех гангстеров, которых я видел, но все равно, когда на него смотришь, невозможно оторваться.
– А девочкам понравится? Наверное, понравится, раз там есть Гейбл, – он им нравится. Черт возьми, мне самому нравится Гейбл.
– Ему нужно было бы сыграть тебя, Джонни. Какая это была бы картина! «Чикагская мелодрама», Гейбл в роли Диллинджера… Она принесла бы целый миллион!
– Нет, – возразил Джонни, – в конце фильма придется умереть. Теперь это закон.
Глава 24
Маклин, штат Вирджиния
Наши дни
Отъехав от дома дочери, Свэггер миновал три квартала, свернул наугад в переулок между жилыми домами, выключил фары и стал ждать.
Ничего. Ни одна машина не свернула следом за ним.
«Следят? Черт возьми, кто может за мной следить?»
С другой стороны, у Никки сверхъестественное чутье на наблюдение и слежку. Возможно, это фамильная черта Свэггеров, поскольку у самого Боба она также присутствовала: эта странная дрожь с мурашками, когда на тебя падает взгляд хищника. Несколько раз чутье спасало ему жизнь, и к своим годам Боб привык ему доверять. Однако сейчас он ничего не почувствовал, а Никки почувствовала.
Впрочем, все его мысли были поглощены 1934 годом и его дедом. Боб беспрестанно болтал об этом, несомненно, до смерти надоев дочери. Поэтому он был рассеянным, мысли были заняты теоретическими предположениями, и звериная его составляющая отступила дальше обыкновенного. Никки же, напротив, скорее всего, перестала его слушать и безучастно смотрела по сторонам, и ее подсознание услышало это – шепот топора, волчий вой, щелчок взведенного курка. Его дочь это почувствовала, сам же он – нет…
Боб был озадачен. Он прождал еще несколько минут, в полном одиночестве в пустынном переулке, застроенном красивыми старыми особняками под вязами, поскольку это был северо-западный сектор Вашингтона, и Бобу хватило ума сообразить, что здесь живет «качество».
Он снова завел двигатель, проехал несколько кварталов и вернулся на главную магистраль, Висконсин-авеню, где повернул налево, в сторону Джорджтауна, по мосту Ки-Бридж перебрался в Вирджинию и по Кольцу доехал до большого дома Ника в пригороде Маклина. Всю дорогу Боб смотрел в зеркало заднего вида, ища фары, которые упорно держались бы следом за ним, не удаляясь и не сворачивая в сторону, но ничего не находил. На оживленном перекрестке огляделся по сторонам, запечатлевая в памяти машины вокруг, после чего свернул на стоянку у обочины, пропуская их. Ждал, ждал, ждал, затем продолжил свой путь. На следующем светофоре он повторил тот же самый быстрый осмотр, ища машины из предыдущей группы. Ничего.
Боб направился обратно в Маклин, снова проверяя машины позади на скорость и направление, и ничего не обнаружил. Наконец доехал до улицы, от которой отходил тупик, ведущий к дому Ника, не доезжая до него, свернул на предыдущем перекрестке, остановился и погасил свет. Даже на самой улице долго не было ни одной машины, не говоря уж о том, чтобы кто-то свернул следом за ним. Почувствовав себя в безопасности, Боб завершил путь к дому Ника и задержался на дорожке перед ним, ожидая какого-либо действия. Ничего.
Открыв дверь своим ключом, Боб вошел в дом, увидел, что все спят, снова включил сигнализацию и направился прямиком в комнату для гостей, спать. Но сперва он позвонил своей жене, немного поболтал с ней о том о сем. Затем спросил:
– Слушай, понимаю, это глупо, но ты ведь никого не видела, правда?
– Не видела? Ты о чем?
– Ну понимаешь, никого, кто бы шарил, подсматривал, вынюхивал…
– Господи, Боб, ты же обещал, что в этом деле не будет никаких приключений!
– Я не вижу, какое здесь может быть приключение. Сплошная грязная старина. Она никого не может интересовать, это совершенно очевидно, и все-таки у меня такое чувство, будто за мной следят. – Для простоты Боб исключил упоминание о Никки.
– Быть может, это просто мания преследования. У тебя много оснований страдать от нее, и я даже не знаю, почему она обходит тебя стороной.
Ответ: потому что его враги мертвы, а не скрываются в тенях.
– Ну хорошо, – вздохнул Свэггер, – возможно, все дело в этом.
Он положил трубку.
Утром – Боб долго валялся в кровати, чтобы не встречаться с женой Ника Салли, всегда недолюбливавшей его, – он за кофе задал тот же самый вопрос Нику.