– Никто тебя не убьет, – решительно заявил Джей-Пи.
– Вот когда у тебя будет официальный документ, дашь мне знать, – сказал Лес.
Но Хелен и Джей-Пи знали, что если Лес внезапно перескакивал с одной темы на другую, это означало, что он принял какое-то решение.
– В следующий раз мы отправимся в гостиницу «Комо» на окраине Лейк-Дженива. Уединенное место в лесу. И никакие дети не погибнут из-за того, что их мамочке нужно было закупиться продуктами!
Глава 54
Горы Уошито, штат Арканзас
Наши дни
Арканзас, шоссе номер 88: дорога всей его жизни, такое же, как и прежде. Ну почти такое же: проезжая мимо того места, где он родился и вырос, где в последний раз махал отцу в последний день 1955 года, хотя ни тот ни другой об этом не догадывались, Боб увидел, что знакомые земли находятся в некоем процессе под названием «облагораживание», в результате которого новые здания вырастали, словно призраки, среди полей, в которых он когда-то с мелкашкой охотился на кроликов. И не почувствовал ничего, кроме денег в кармане, наконец вырученных за это место.
Дальше промелькнула убогая деревушка под названием Инк, по-прежнему лишь точка на карте, с придорожным магазином, которым теперь заправляла семья трудолюбивых корейцев; затем – еще одна глушь под названием Нокана; ни тут, ни там ни намека на молодежь, перебравшуюся западнее, в центр округа под названием Блю-Ай, где после 1955 года его отцом в определенном смысле стал Сэм Винсент. Он окончил среднюю школу, проявил себя спортсменом, пусть за спиной у него по-прежнему перешептывались: «Бедняга Боб Ли, он сын Эрла. Знаете, которого убили в 55-м», и он, не в силах больше это терпеть, в 1962 году, в день своего шестнадцатилетия, первый день новой жизни, уехал в Пэррис-Айленд[61]. Вот почему эта ровная полоса шоссе до Маунт-Иды, а затем до Хот-Спрингс не значила для него ничего до тех пор, пока Боб не доехал до одной развилки и не свернул на север, навстречу пологим зеленым горам.
Он поднимался, поднимался, поднимался вверх, мимо сплошных зарослей, на внедорожнике Джейка Винсента, таща на буксире взятую напрокат «Хонду Рекон», четырехколесный внедорожный мотоцикл, похожий на «Харли-Дэвидсон» после десяти лет упражнений с шестисотфунтовой штангой. В какой-то момент дорога закончилась. Боб остановился, отсоединил «Хонду», открыл багажник и достал лопату, заступ, гвоздодер и рюкзак, где лежали мощный фонарь, оснащенный новенькими литий-ионными батарейками, шесть энергетических батончиков, четыре бутылки воды и охотничий нож, после чего надежно закрепил все это на грузовой площадке квадроцикла.
Посмотрел на часы. Солнце низко склонилось к западу, горизонтально пронзая яркими лучами заросли, окрасив в алый цвет края растрепанных облаков. Боб достал телефон из кармана куртки – несмотря на то, что еще стояло лето, в горах на высоте становилось прохладно – и позвонил Нику.
– Я доехал до конца дороги, собираюсь углубиться в лес.
– Как ты думаешь, это далеко?
– Где-то с час. Но по большей части в гору. Не переживай, все будет в порядке.
– Звони мне каждый час. Если пропустишь два звонка подряд, я предупреждаю полицию штата.
– Клуша старая! Здесь в радиусе ста миль нет ни души.
– Все так говорят.
Оседлав «Хонду», Боб повернул ключ, и двигатель с ревом ожил.
Бракстон слушал.
Братья услышали, как телефон отключился, хотя микрофон и продолжал работать. Телефон отправился в карман, все звуки стали приглушенными. Затем послышалось тарахтенье двигателя «Рекона», сменившее тон после включения передачи, и ритмичная тряска человека, взбирающегося верхом на механическом горном козле по тропам, предназначенным исключительно для двуногих.
– Отлично, – сказал Бракстон. – Час. Нам остается только ждать.
Роули молча кивнул.
– Давай наденем маски. Я не хочу возиться с ними, когда он будет уже здесь.
Появились две балаклавы; братья натянули их на головы, превращая лица в ровную черную поверхность с прорезями для глаз.
– Теперь аптечка.
Под «аптечкой» подразумевался шприц с пятьюдесятью «кубиками» пентотала натрия – сыворотки правды. Но целью было не узнать истину. Нужно было быстро ввести Бобу препарат и вырубить его. Он проспит сорок восемь часов, проснется с сильнейшей головной болью, как после похмелья, расплывающимися воспоминаниями и нарождающейся яростью, не имея понятия о том, что произошло. К тому времени братьев давно уже и след простынет, оружие также бесследно исчезнет – вероятно, уже окажется в Мексике, – а они разбогатеют на три миллиона долларов наличными, и пройдет еще неделя, прежде чем этот клоун Леон Кейи сообразит, что они не убили Свэггера, а лишь отключили на время, хотя он, Леон, и заплатил за то, чтобы они довели дело до конца.
– Этого человека я убивать не буду, – сказал Бракстон брату, и тот согласно кивнул. – Он герой. Я героев не убиваю. Это плохо сказывается на репутации. Все равно что убить Леброна[62].
Тем не менее, если потребуется, они были готовы убить: у Бракстона был «Сербу Шортли», этакий «Ремингтон-870», обрезанный до восемнадцати дюймов, с пистолетными рукоятками спереди, на затворе, и сзади, за спусковой скобой, оснащенный «Шур-файр», лазером, бросающим яркую красную точку в то место, которое вот-вот подвергнется ковровой бомбардировке дробью двадцатого калибра; с близкого расстояния такая проделает дыру в ките. Далее был Роули с револьвером «Смит-и-Вессон» калибра.50. Это был настоящий гигант с барабаном и волшебным полудюймовым стволом, выпускающим пулю весом 350 гран с начальной энергией около 3032 фунта, способную остановить бизона. То, что поражала такая пуля, неминуемо возвращалось в состояние отдельных атомов. Наведению на цель также помогало электронное приспособление, еще один замечательный продукт из арсенала «Шур-файр», лазер, направляющий такую же в точности красную точку уничтожения на то, на что нацелен револьвер. В обоих случаях красных точек оказывалось достаточно, чтобы без труда разрешить любые споры.
Вертолет доставил братьев к противоположному склону горы, после чего они всю ночь шли по компасу, поразительно изящно и скрытно для таких больших мужчин, и уже на рассвете заняли исходную позицию, накачанные «Имодиумом» и облаченные в подгузники для решения проблемы естественных потребностей. На протяжении всего дня они не двигались ни на дюйм и почти ничего не говорили. Роули следил по «Стинг-рею» за продвижением Боба и читал затрепанные «Лабиринты» Борхеса в бумажной обложке. Бракстон мечтал о девочках и золотом «Кадиллаке», давил муравьев, ел энергетические батончики, мочился в подгузник и вновь и вновь повторял: «Три миллиона долларов!»
Прибыв на место, Боб постарался изо всех сил не провалиться в трясину воспоминаний. Фундамент по-прежнему стоял на месте, поскольку был каменным. Но дерево без ухода по большей части поддалось гнили. Одна стена оставалась стоять, хотя на вид и казалась очень шаткой, как и часть другой стены, наклонившейся навстречу падению и удерживаемой лишь сгнившими досками обшивки. Внутренность была выпотрошена, половицы по большей части провалились, и из щелей, дыр, трещин и обломков уже ползли зеленые щупальца. Повсюду лежали пыль, паутина, опавшая листва и растительный мусор.
Помимо своей воли Свэггер мысленно представил себе другую картину: домик еще целый, выкрашенный в зеленый цвет; в те времена его отец, Сэм Винсент и другие охотились здесь каждую осень. Простой, добротный, никакого шика, крыша не протекала, стены держали тепло и не впускали холод. Когда-то у него имелось крыльцо, на котором мужчины сидели после охоты, пили бурбон, курили сигары, рассказывали охотничьи байки, наслаждаясь всем, но в первую очередь тем, что они были мужчинами. Много смеха, пока мальчишки во дворе свежевали и потрошили оленя, обучаясь тем сторонам охоты, о которых никогда не писал журнал «В поле и в ручье». Затем, закончив работу, мальчишки усаживались кучкой под крыльцом и слушали разговоры взрослых о политике, о бейсболе, о футболе, иногда о войне, хотя Эрл никогда ни слова не говорил об этом, и никто никогда его не спрашивал, поскольку все с уважением относились к суровым испытаниям, выпавшим на его долю во время высадки на пять японских островов.
Теперь – развалины и запустение, далекое прошлое. Пыль и опавшие листья какой-то далекой вселенной. Десятилетия к этому не прикасалась человеческая рука. И снова Боб продемонстрировал умение подавлять эмоции – талант, необходимый снайперу, – и наконец забросил воспоминания в какую-то глубокую дыру у себя в сознании.
Он приступил к делу. Сверившись с планом, сразу же определил полуразрушенную стену, соответствующую рисунку, затем нашел оконный проем, ставший отправной точкой. Проведя измерения, установил, что отходящая от угла окна на северо-запад линия образует угол в 43 градуса, и с помощью компаса нашел азимут. Черточки на линии должны были обозначать шаги, и поскольку их было четырнадцать, он сделал ровно четырнадцать шагов и, как и указано на плане, оказался у ствола вяза. Вяз по-прежнему стоял, по-прежнему величественный, он еще переживет его, как пережил Эрла, а до него – Чарльза. Великолепный, раскидистый, спокойный, невозмутимый, с обильной кроной, здоровый.
Обойдя вокруг дерева, Боб отсчитал еще пять шагов в том же направлении и оказался на месте, обозначенном на плане крестиком.
Копание доставляет удовольствие только клинически сумасшедшим и тем, у кого коэффициент интеллекта не выше тридцати четырех. Ни то ни другое условие не были применимы к Свэггеру. Но все становится еще хуже, когда тебе семьдесят один, в тебя стреляли семнадцать раз, один раз полоснули мечом, один раз топили, а в настоящее время ты донашиваешь уже второй искусственный тазобедренный сустав. Тем не менее он принялся за то, что должен был сделать. Свет ушел, в лесу наступила полная тишина.