Он размахнулся и снова ударил Катберта, на этот раз — между глаз. Так сильно, что Роланд услышал глухой звук, какой раздаётся, когда поварёнок на кухне вбивает затычку в бочонок с пивом деревянным молотком. Катберт навзничь упал на лужайку. Его глаза затуманились, но очень скоро прояснились и впились, полыхая злобой, в лицо наставника. Этот горящий взгляд был исполнен неприкрытой ненависти; зрачки превратились в два острых жала, ярких, как капельки голубиной крови. А потом Катберт кивнул. Его губы раскрылись в жестокой усмешке, которую Роланд ни разу не видел прежде.
— Что ж, ты ещё небезнадёжен, — проговорил Корт. — Когда решишь, что уже пора, тогда и придёшь за мной, ты, червяк.
— Как вы узнали? — выдавил Катберт сквозь зубы.
Корт повернулся к Роланду так резко, что тот едва не отпрыгнул в испуге. И хорошо, что не отпрыгнул, а то лежать бы ему рядом с другом на сочной траве, орошая свежую зелень своей алой кровью.
— Я увидел твоё отражение в глазах этого сопляка, — пояснил Корт. — Запомни, Катберт Оллгуд. Это последний урок на сегодня.
Катберт снова кивнул, всё с той же пугающей усмешкой на губах.
— Я глубоко сожалею, — сказал он. — Я забыл лицо…
— Заткни фонтан, — оборвал его Корт, всем своим видом давая понять, как ему скучно. — Теперь идите. — Он повернулся к Роланду. — Вы оба. Если ваши тупые рожи ещё хотя бы минуту будут маячить у меня перед глазами, меня, наверное, стошнит прямо здесь. А я хорошо пообедал.
— Пойдём, — сказал Роланд.
Катберт тряхнул головой, чтобы в ней прояснилось, и поднялся на ноги. Корт уже спускался по склону холма — ковылял своей криволапой развалистой походочкой. От него так и веяло некоей первобытной силой. Его гладко выбритая макушка поблёскивала в ярком солнечном свете.
— Убью гада, — выдавил Катберт, по-прежнему усмехаясь. У него на лбу уже наливалась большая багровая шишка, размером с гусиное яйцо.
— Нет. Ты его не убьёшь, и я тоже его не убью, — сказал Роланд, вдруг расплывшись в улыбке. — Хочешь поужинать вместе со мной? В западной кухне. Повар даст нам чего-нибудь пожевать.
— Он скажет Корту.
— Они с Кортом не слишком-то ладят. — Роланд пожал плечами. — А если и скажет, то что?
Катберт ухмыльнулся в ответ:
— А, ладно. Пойдём. Мне всегда, знаешь, было интересно, как выглядит мир, если тебе свернут шею и голова торчит задом наперёд и затылком вниз.
Вместе они зашагали по зелёной лужайке, и их длинные тени протянулись в прозрачном свете погожего весеннего дня.
IX
Повара из западной кухни звали Хакс. Это был здоровенный мужик в белом заляпанном поварском наряде, с лицом чёрным, как нефть-сырец. Его предки были на четверть чёрными, на четверть — жёлтыми, на четверть — выходцами с Южных островов, ныне почти забытых на континенте (ибо мир сдвинулся с места), и на четверть — вообще бог знает каких кровей. Деловито и неторопливо, как трактор на первой передаче, он перемещался по всем трём помещениям западной кухни — где стоял дым и чад и потолки были высокими-превысокими, — шаркая своими огромными шлёпанцами, какие носили халифы из сказок. Хакс относился к той редкой породе взрослых, которые запросто могут общаться с детьми и которые любят всех детей без исключения не умильно и сахарно, а строго и даже как будто по-деловому, что иногда допускает и нежности типа крепких объятий, точно так же, как заключение какой-нибудь крупной сделки порой завершается рукопожатием. Он любил даже мальчишек, которые уже вступили на путь револьвера, хотя они и отличались от всех остальных ребят — сдержанные, где-то даже суровые и опасные, но не так, как это бывает у взрослых: это были обычные дети, разве что чуточку тронутые безумием, — и Катберт был далеко не первым из учеников Корта, кого Хакс подкармливал втихаря у себя на кухне. В данный момент он стоял перед своей огромной электроплитой. В замке были и другие электрические приборы — но работало только шесть. Кухня была царством Хакса, его безраздельной вотчиной, и он стоял у плиты, как полновластный хозяин, наблюдая, как двое ребят уплетают за обе щёки остатки мяса с подливкой. По всем трём помещениям кухни, сквозь клубы влажного пара, сновали кухарки, поварята и чернорабочие всех мастей: гремели кастрюлями, помешивали готовящееся жаркое, чистили-резали-шинковали картошку и овощи. В тускло освещённой буфетной уборщица с одутловатым несчастным лицом и волосами, подвязанными какой-то ветхой тряпицей, возила по полу шваброй с мокрой тряпкой.
Один из ребят с судомойни подбежал к Хаксу, ведя за собою солдата дворцовой стражи.
— Вот он хотел с вами потолковать.
— Хорошо. — Хакс кивнул стражнику, и тот кивнул в ответ. — А вы, ребята, — он повернулся к Роланду и Катберту, — идите к Мэгги. Она даст вам пирога. А потом убирайтесь вон, чтобы у меня не было из-за вас неприятностей.
Уже потом они оба вспомнят эту последнюю фразу: чтобы у меня не было из-за вас неприятностей.
А тогда они лишь послушно кивнули и пошли к Мэгги. Она дала каждому по большому куску пирога на обеденных тарелках — но как-то с опаской, будто двум одичавшим псам, которые запросто могут её укусить.
— Давай поедим на ступеньках, — предложил Катберт.
— Давай.
Они устроились с другой стороны запотевшей каменной колоннады, так чтобы их не было видно с кухни, и набросились на пирог. Они не сразу заметили чьи-то тени, упавшие на дальний изгиб стены, подступавшей к широкому лестничному пролёту. Роланд схватил Катберта за руку.
— Пойдём отсюда. Кто-то идёт.
Катберт поднял голову. На его испачканном ягодным соком лице отразилась растерянность.
Тени, однако, не двинулись дальше, хотя тех, кто отбрасывал эти тени, по-прежнему не было видно. Это были Хакс и солдат из дворцовой стражи. Ребята остались сидеть на месте. Если бы они сейчас зашевелились, их бы наверняка услышали.
— …наш добрый друг, — закончил свою фразу стражник.
— Фарсон?
— Через две недели, — ответил стражник. — Может быть, через три. Придётся тебе пойти с нами. Партия на грузовом складе… — Тут с кухни донёсся какой-то особенно громкий грохот котелков и кастрюль, а вслед за ним — проклятия, шквал которых обрушился на неуклюжего поварёнка, рассыпавшего посуду. Шум поглотил слова стражника. Ребята услышали лишь окончание: —…отравленное мясо.
— Рискованно.
— Не спрашивай, чем может тебе услужить наш добрый друг… — начал стражник.
— …спроси лучше, чем можешь ты услужить ему, — вздохнул Хакс. — Да уж, солдат, не спрашивай.
— Ты знаешь, о чём я, — спокойно вымолвил стражник.
— Да. И я помню, чем я ему обязан. Не надо меня учить. Я точно так же, как ты, уважаю его и люблю. Я готов броситься в море, если он скажет, что так надо.
— Вот и славно. Мясо будет промаркировано как продукт краткосрочного хранения. И тебе надо будет поторопиться. Ты же сам понимаешь.
— Там, в Тонтоуне, есть дети? — спросил повар. На самом деле это был даже и не вопрос.
— Везде есть дети, — мягко ответил стражник. — Как раз о детях-то мы и печёмся.
— Отравленное мясо. Странный способ позаботиться о детишках. — Хакс тяжело, со свистом, вздохнул. — Они что, будут корчиться, хвататься за животики и звать маму? Да, наверное, так и будет.
— Они просто уснут, — сказал стражник, но его голос звучал как-то уж слишком уверенно.
— Да, конечно. — Хакс коротко хохотнул.
— Ты сам это сказал: «Солдат, не спрашивай». Тебе же не нравится, что детьми управляют под дулом ружья, когда они могли бы начать строить новую жизнь, новый мир — под его руководством?
Хакс промолчал.
— Через двадцать минут мне пора заступать на пост. — Голос стражника вновь стал спокойным. — Выдай-ка мне покуда баранью лопатку. Пожалуй, схожу ущипну там кого-нибудь из твоих кухонных девок. Пусть себе похихикает. А когда я уйду…
— От моего барашка у тебя колик в желудке не будет, Робсон.
— А ты не хочешь…
Но тут тени сдвинулись, и голоса затихли вдали.
«Я бы мог их убить, — подумал Роланд, обмирая от запоздалого страха. — Я бы мог их убить, их обоих. Своим ножом. Перерезать им глотки, как свиньям». Он поглядел на свои руки, испачканные мясной подливкой, ягодным соком и грязью после дневных занятий.
— Роланд.
Он поднял глаза на Катберта. Они уставились друг на друга в душистой полутьме, и Роланд вдруг почувствовал обжигающий привкус отчаяния. Как будто тошнота подкатила к горлу. Это чем-то напоминало смерть — такую же грубую и непреложную, как смерть того голубя в ясном небе над игровым полем. «Хакс? — думал он, совершенно сбитый с толку. — Хакс, который поставил припарку мне на ногу, ну, в тот раз? Хакс?» Его сознание замкнулось, отгородившись от тягостных мыслей.
Он смотрел прямо в лицо Катберту — и не видел там ничего. Вообще ничего. В потухших глазах Катберта отражалась погибель Хакса. В глазах Катберта всё это уже случилось. Хакс их накормил. Они пошли на лестницу. Чтобы поесть. А потом Хакс отвёл стражника по имени Робсон для предательского tet-a-tet не в тот угол кухни. Вот и всё. Ка — это ка. Иногда оно, словно камень, сорвавшийся вниз с горы. Только и всего. И ничего больше.
Всё это Роланд прочёл в глазах Катберта.
В глазах стрелка.
X
Отец Роланда только что возвратился с нагорья и выглядел как-то совсем не к месту среди роскошных портьер и шифоновой претенциозности главной приёмной залы, куда мальчику разрешили входить лишь недавно — в знак начала его обучения.
Отец был одет в чёрные джинсы и голубую рабочую рубаху. Свой дорожный плащ — пыльный и грязный, а в одном месте даже разодранный до подкладки — он небрежно перекинул через плечо, не заботясь о том, как подобный видок сочетается с элегантным убранством залы. Отец был ужасно худым, и, казалось, его густые усы, похожие на велосипедный руль, перевешивали его голову, когда он смотрел на сына с высоты своего немалого роста. Револьверы на ремнях, что опоясыв