— Ты ничего обо мне не знаешь, — спокойно проговорил стрелок, и улыбка на губах человека в чёрном поблёкла.
— Я сделал твоего отца тем, кем он был. И я же его уничтожил, — угрюмо выговорил человек в чёрном. — Я пришёл к твоей матери как Мартен — ты всегда это подозревал, я не прав? — и взял её. Она согнулась подо мной, как ива… хотя (может быть, это тебя утешит) всё-таки не сломалась. Но как бы там ни было, всё это было предрешено. И всё было так, как и должно было быть. Я — последний из ставленников того, кто правит теперь Тёмной Башней, и Земля перешла в алую руку этого короля.
— В алую руку? Почему она алая?
— Давай не будем. Сейчас речь не о нём. Хотя, если ты будешь упрям и настойчив, ты узнаешь и больше. Только тебе не понравится, что ты узнаешь. То, что ранило тебя один раз, ранит и во второй. Это не начало. Это начало конца. Тебе бы стоило это запомнить… но ты всё равно никогда не запомнишь.
— Я не понимаю.
— Правильно. Не понимаешь. И никогда не понимал. И никогда не поймёшь. У тебя нет ни грана воображения. И в этом смысле ты слепой.
— Что я видел? — спросил стрелок. — В самом конце. Что это было?
— А что там было?
Стрелок, задумавшись, замолчал. Его рука потянулась к кисету, но табак давно кончился. Человек в чёрном, однако, не предложил пополнить его запасы каким-нибудь колдовским способом: ни с помощью чёрной, ни с помощью белой магии. Может, потом он найдёт что-нибудь в рюкзаке, но сейчас это «потом» казалось таким далёким.
— Был свет, — наконец проговорил стрелок. — Яркий свет. Белый. А потом… — Он запнулся и уставился на человека в чёрном. Тот весь подался вперёд, и на лице у него отразилось совершенно несвойственное ему чувство, слишком явное, чтобы его можно было скрывать или же отрицать: удивление. Или даже благоговение. Хотя, может быть, это одно и то же.
— Ты не знаешь, — улыбнулся стрелок. — О великий волшебник и чародей, воскрешающий мёртвых. Ты не знаешь. Ты шарлатан!
— Я знаю, — сказал человек в чёрном. — Я только не знаю… что.
— Белый свет, — повторил стрелок. — А потом: травинка. Одна-единственная травинка, но она заполнила собой всё. А я был такой крошечный. Как пылинка.
— Травинка. — Человек в чёрном закрыл глаза. Его лицо вдруг как-то сразу осунулось и казалось теперь измождённым. — Травинка. Ты уверен?
— Да. — Стрелок нахмурился. — Только она была красной.
— А теперь слушай меня, Роланд, сын Стивена. Ты будешь слушать?
— Да.
И человек в чёрном заговорил.
V
Вселенная (сказал он) есть Великое Всё, и она преподносит нам парадоксы, недоступные пониманию ограниченного, конечного разума. Как живой разум не может осмыслить суть разума неживого — хотя он полагает, что может, — так и разум конечный не может постичь бесконечность.
Тот прозаический факт, что Вселенная существует, уже сам по себе разбивает всякие доводы как прагматиков, так и романтиков. Было время, ещё за сотни человеческих поколений до того, как мир сдвинулся с места, когда человечество достигло таких высот технических и научных свершений, что всё же сумело отколупнуть несколько каменных щепок от великого столпа реальности. Но даже тогда ложный свет науки (или, если угодно, знания) засиял только в нескольких, очень немногих, высокоразвитых странах. Одна компания (или клика) была в этом смысле ведущей: она называлась «Северный Центр позитроники». И, однако же, вопреки всем имевшимся в их распоряжении научно-техническим данным, которых было великое множество, число истинных прозрений было поразительно малым.
— Наши предки, стрелок, победили болезнь, от которой тело гниёт заживо, они называли её раком, почти преодолели старение, ходили по Луне…
— Этому я не верю, — сказал стрелок, на что человек в чёрном лишь улыбнулся:
— Ну и не надо. И тем не менее это так. Они создали или открыли ещё сотни других замечательных штук. Однако всё это обилие информации не принесло никакого глубинного проникновения в первоосновы. Никто не слагал торжественных од в честь искусственного оплодотворения — когда женщина зачинает от замороженной спермы — и самоходным машинам, работающим на энергии, взятой от солнца. Очень немногие — если вообще таковые были — сумели постичь главный Принцип Реальности: новые знания всегда ведут к новым тайнам, к тайнам, ещё более удивительным. Чем больше психологи узнавали о способностях мозга, тем напряжённее и отчаяннее становились поиски души, существование которой рассматривалось как факт сомнительный, но всё-таки вероятный. Ты понимаешь? Конечно, ты не понимаешь. Ты уже исчерпал все свои способности к пониманию. Но это не важно.
— А что тогда важно?
— Величайшая тайна Вселенной не жизнь, а размер. Размером определяется жизнь, заключает её в себе, а его, в свою очередь, заключает в себе Башня. Ребёнок, который открыт навстречу всему чудесному, говорит: «Папа, а что там — за небом?» И отец отвечает: «Темнота и космическое пространство». Ребёнок: «А что за ними?» Отец: «Галактика». — «А за галактикой?» — «Другая галактика». — «А за всеми другими галактиками?» И отец отвечает: «Этого никто не знает».
Ты понимаешь? Размер торжествует над нами. Для рыбы вселенная — это озеро, в котором она живёт. Что думает рыба, когда её выдернут, подцепив за губу, сквозь серебристую границу привычного существования в другую, новую вселенную, где воздух для неё — убийца, а свет — голубое безумие? Где какие-то двуногие великаны без жабр суют её в душную коробку и, покрыв мокрой травой, оставляют там умирать?
Или возьмём ну хотя бы кончик карандаша и увеличим его. Ещё и ещё. И в какой-то момент вдруг придёт понимание, что он, оказывается, не плотный, этот кончик карандаша. Он состоит из атомов, которые вертятся, как миллионы бесноватых планет. То, что нам кажется плотным и цельным, на самом деле — редкая сеть частиц, которые держатся вместе только благодаря силе тяготения. Они бесконечно малы, но если расстояние между этими атомами пропорционально их величине, тогда при переводе в привычную нам систему измерений оно может составить целые лиги, пропасти, эры. А сами атомы состоят из ядер и вращающихся частиц — протонов и электронов. Можно проникнуть и глубже, на уровень субатомного деления. И что там? Тахионы? Или, может быть, ничего? Конечно же, нет. Всё во Вселенной отрицает абсолютную пустоту. Конец — это когда нет уже ничего, а значит, Вселенная бесконечна.
Допустим, ты вышел к самой границе Вселенной. И что там будет? Глухой высокий забор и знак «ТУПИК»? Нет. Может быть, там будет что-то твёрдое и закруглённое, сродни тому, как яйцо видится изнутри ещё невылупившемуся цыплёнку. И если тебе вдруг удастся пробить скорлупу (или найти дверь), представь себе, какой мощный сияющий свет может хлынуть в эту твою дыру на краю мироздания. А вдруг ты выглянешь и обнаружишь, что вся наша Вселенная — это только частичка атома какой-нибудь тонкой травинки? И тогда, может быть, ты поймёшь, что, сжигая в костре одну лишь хворостинку, ты превращаешь тем самым в пепел неисчислимое множество бесконечных миров. Что мироздание — это не одна бесконечность, а бесконечное множество бесконечностей.
Может быть, тебе довелось увидеть, каково место нашей Вселенной во всеобщей структуре сущего — не более чем место отдельного атома в ткани травинки. Может быть, всё, что способен постичь наш разум — от микроскопического вируса до далёкой туманности Конская Голова, — всё это вмещается в одной травинке, которая, может быть, и существует всего-то один сезон в каком-то другом временном потоке? А что, если эту травинку вдруг срежут косой? Когда она начнёт гнить, не просочится ли эта гниль в нашу Вселенную, в нашу жизнь? Не станет ли наш мир желтеть, чахнуть и засыхать? Может быть, это уже происходит. Мы говорим, что мир сдвинулся с места, а на самом-то деле он, может быть, засыхает?
Только подумай, стрелок, как мы малы и ничтожны, если подобное представление о мире верно! Если Бог и вправду всё видит и совершает божественное правосудие, станет ли Он выделять один рой мошкары среди бессчётного множества других? Различает ли глаз Его воробья, если этот воробушек меньше атома водорода, что одиноко блуждает в глубинах космоса? А если Он видит всё сущее… тогда что же это должен быть за Бог?! Какова Его божественная природа? Где Он обитает? Как вообще можно жить за пределами бесконечности?
Представь весь песок пустыни Мохане, которую ты пересёк, чтобы найти меня, и представь миллионы вселенных — не миров, а вселенных, — заключённых в каждой её песчинке; и в каждой из этих вселенных — неисчислимое множество других вселенных. И мы, на нашей жалкой травинке, возвышаемся над ними на недосягаемой высоте; и одним взмахом ноги ты, может быть, низвергаешь миллиарды и миллиарды миров в темноту, и они образуют цепь, которая никогда не прервётся.
Размер, стрелок… размер…
Но давай предположим ещё, что все миры, все вселенные сходятся в некой точке, к некоему ядру, к некоей стержневой основе. К Башне. К лестнице, может быть, к самому Богу. Ты бы решился подняться по ней, стрелок? А вдруг где-то над всей бесконечной реальностью существует такая комната…
— Нет, стрелок, ты не осмелишься.
И эти слова отдались эхом в голове у стрелка: Ты не осмелишься.
VI
— Но есть тот, кто осмелился, — сказал стрелок.
— Да? И кто же?
— Бог. — Глаза у стрелка загорелись. — Бог осмелился… или этот король, о котором ты говорил… или… может быть, эта комната пустует, провидец?
— Я не знаю. — Тень страха прошла по лицу человека в чёрном, мягкая, тёмная, точно крыло канюка. — И более того, не испрашиваю ответа. Это было бы неразумно.
— Боишься, как бы тебя громом не поразило?
— Пожалуй, боюсь… ответственности, — отозвался человек в чёрном, а потом замолчал. Стрелок тоже молчал. Ночь была очень долгой. Млечный Путь распростёрся над ними в своём первозданном великолепии, но в пустоте между звёздами было что-то пугающее. Стрелок пытался представить себе, что бы он ощутил, если бы эти чернильные небеса вдру