ствовала его взгляд.
— Много у вас тут народу, — сказал он, когда она возвратилась за стойку. Он ещё не притронулся к своему виски, а просто катал стакан между ладонями, чтобы согреть напиток.
— У нас тут поминки, — сказала она.
— Я заметил покойного.
— Никчёмные люди, — сказала она с внезапной злобой. — Никчёмные люди.
— Это их возбуждает. Он умер. Они — ещё нет.
— Они смеялись над ним при жизни. И они не должны издеваться над ним хотя бы теперь. Это нехорошо. Это… — Она запнулась, не зная, как выразить свою мысль: что это и почему это мерзко.
— Травоед?
— Да! А что ещё у него было в жизни?
В её голосе явственно слышалось обвинение, но незнакомец не отвёл глаз, и она вдруг почувствовала, как кровь жаркой волной прилила ей к лицу.
— Прошу прощения. Вы, наверное, священник? Вам, должно быть, всё это противно?
— Я не священник, и мне не противно. — Он осушил стакан виски одним глотком и даже не поморщился. — Ещё, пожалуйста. Ещё один и от души, как говорят в одном мире, тут по соседству.
Она не поняла, что это значит, но побоялась спросить.
— Только сперва покажите деньги. Прошу прощения.
— Нет надобности извиняться.
Он выложил на прилавок неровную серебряную монету, толстую с одного конца и потоньше — с другого, и она сказала, как скажет потом:
— У меня нету сдачи.
Он лишь мотнул головой и с рассеянным видом глядел на стакан, пока она наливала ему ещё виски.
— Вы у нас как, проездом? — спросила она.
Он долго молчал, и она уже собралась повторить свой вопрос, как вдруг он раздражённо тряхнул головой.
— Не надо сейчас говорить о таких пустяках. В присутствии смерти.
Она приумолкла, обиженная и поражённая. Он, должно быть, солгал, когда сказал ей, что он — не священник. Солгал, чтобы её испытать.
— Он тебе нравился, — произнёс незнакомец будничным тоном. — Да?
— Кто? Норт? — Она рассмеялась, прикинувшись раздражённой, чтобы скрыть смущение. — По-моему, вам лучше…
— Ты — добрая. И тебе страшно, — продолжал он. — А он жевал травку. Заглядывал с чёрного хода в ад. И вот он — смотри. Он ушёл, и дверь за ним захлопнулась, а ты думаешь, будто её не откроют, пока не придёт твоё время переступить этот порог, я не прав?
— Вы что, пьяны?
— Миштер Нортон откинул копыта, — проговорил нараспев человек в чёрном, так что всё это прозвучало язвительно и издевательски. — Он мёртв. Как и все здесь. Как ты. Как все вы.
— Убирайтесь отсюда.
Её охватила холодная дрожь отвращения, но внизу живота по-прежнему разливалось тепло.
— Всё в порядке, — сказал он мягко. — Всё в полном порядке. Подожди. Подожди и увидишь.
Теперь она разглядела его глаза: голубые. В голове у неё появилась какая-то странная лёгкость, словно она приняла дурманящего снадобья.
— Мёртв, как и все вы, — повторил он. — Ты видишь?
Она тупо кивнула, и он рассмеялся — звонким, сильным и чистым смехом. Все как один обернулись к нему. Он обвёл взглядом зал, внезапно сделавшись центром внимания. Тётушка Милли запнулась и замолчала, только отзвук высокой скрипучей ноты ещё дрожал, растекаясь в воздухе. Шеб сбился с ритма и остановился. Все с беспокойством уставились на чужака. Снаружи по стенам шуршал песок.
Тишина затянулась. У Элис перехватило дыхание. Она опустила глаза и увидела, что её руки сжимают живот под стойкой. Все смотрели на чужака. Он — на них. А потом он опять рассмеялся своим сильным свободным смехом — смехом, с которым нельзя не считаться. Но больше никто не рассмеялся. Никто.
— Я покажу вам чудо! — выкрикнул он. Но они лишь смотрели во все глаза, как смотрят на фокусника послушные дети, уже слишком большие и взрослые, чтобы верить в его чудеса.
Человек в чёрном резко подался вперёд, и тётушка Милли в страхе отшатнулась. Он свирепо оскалился и шлёпнул её по огромному пузу. Она коротко хохотнула — помимо собственной воли и неожиданно для себя самой, — и человек в чёрном спросил:
— Так лучше, правда?
Тётушка Милли опять захихикала, а потом вдруг разрыдалась и, не разбирая дороги, бросилась за порог. Все остальные молча смотрели ей вслед. Кажется, собиралась буря: чёрные тучи мчались друг за другом, вздымаясь и опадая, как волны, на фоне белого неба. Какой-то мужчина, застывший у пианино с позабытой кружкой пива в руке, вдруг застонал.
Человек в чёрном встал перед Нортом, взглянул на него сверху вниз и усмехнулся. Ветер выл, вопил и бесновался снаружи. Что-то тяжёлое и большое ударилось в стену таверны и отскочило прочь. Один из мужчин, стоявших у стойки, неожиданно встрепенулся и вышел за дверь. Решил, должно быть, что дома будет спокойнее. Гром был похож на натужный кашель какого-нибудь прихворнувшего бога.
— Хорошо, — осклабился человек в чёрном. — Замечательно. Что ж, приступим.
Старательно целясь, он принялся плевать Норту в лицо. Слюна заблестела на лбу у покойного, стекая жемчужными каплями по его крючковатому носу, похожему на выбритый клюв.
Руки Элис под стойкой заработали ещё быстрее.
Шеб расхохотался, да так, что аж согнулся пополам и тут же закашлялся, отхаркивая липкие комки мокроты. Человек в чёрном одобрительно рыкнул и постучал его по спине. Шеб ухмыльнулся, сверкнув золотым зубом.
Кое-кто убежал. Остальные сгрудились вокруг Норта. Всё его лицо, складки дряблой и сморщенной кожи на шее и верх груди теперь блестели от влаги — такой драгоценной в этом засушливом крае. А потом дождь слюны вдруг прекратился. Как по команде. Слышалось только дыхание, тяжёлое, хриплое.
Человек в чёрном внезапно подался вперёд и, согнувшись, перелетел через труп, описав в воздухе плавную дугу. Это было красиво, как всплеск воды. Он приземлился на руки, рывком вскочил на ноги, ухмыльнулся и прыгнул обратно. Кто-то из зрителей, забывшись, захлопал в ладоши, но тут же попятился, выпучив глаза, помутневшие от ужаса. Зажав рукой рот, он рванулся к дверям.
Норт шевельнулся, когда человек в чёрном перелетел через него в третий раз.
По рядам зрителей пробежал глухой ропот. Вернее, один-единственный вздох — и всё снова затихло. Человек в чёрном запрокинул голову и завыл. Его грудь ходила ходуном от учащённого, неглубокого дыхания: он словно накачивался воздухом. Всё быстрее и быстрее становились его прыжки — он буквально переливался над телом Норта, как вода из стакана в стакан. В глухой тишине слышался только рвущийся скрежет его дыхания и гул набирающей силу бури.
И вот Норт сделал глубокий вдох. Его руки затряслись и принялись колотить по столу. Шеб с визгом ринулся за порог. Следом за ним выбежала одна из женщин.
Человек в чёрном перелетел через Норта ещё раз. Два раза, три раза. Тело на столе сотрясала дрожь. Сейчас Норт был похож на большую куклу, которая вроде как оживает — хотя, конечно, она не живая, просто у неё внутри скрыт какой-то чудовищный механизм. Смешанный запах гниения, разложения и экскрементов вздымался удушающими волнами. Глаза Норта открылись.
Элис почувствовала, как ноги сами уносят её назад. Отступая, она уткнулась спиной в зеркало. Оно задрожало, и её вдруг охватила слепая паника. Она опрометью бросилась вон.
— Вот твоё чудо, — отдуваясь, крикнул ей вслед человек в чёрном. — Дарю. Теперь можешь спать спокойно. Даже такое не необратимо. Хотя всё это… так… чёрт подери… смешно! — И он опять рассмеялся. Хохот всё отдалялся и отдалялся, пока она неслась вверх по лестнице и остановилась только тогда, когда захлопнула дверь и заперла её за собой.
Привалившись к стене за закрытой дверью, она опустилась на корточки и, раскачиваясь взад-вперёд, зашлась в истерическом смехе, который сменился пронзительным воем и утонул в завываниях ветра. Ей было слышно, как внизу мёртвый — оживший — Норт стучит кулаками по столу, словно кто-то вслепую колотит по крышке гроба. Она подумала: а что, интересно, он видел, пока лежал мёртвый? Запомнил он что-нибудь или нет? Расскажет он или нет? Может быть, там, внизу, обнаружатся тайны загробного мира? И что самое страшное — ей было действительно интересно.
А внизу Норт с отрешённым, рассеянным видом вышел из бара на улицу, в бурю, чтобы нарвать себе травки. И, может быть, человек в чёрном — единственный оставшийся посетитель — проводил его взглядом. И, может быть, он улыбался по-прежнему.
Когда, уже ближе к ночи, она всё же заставила себя спуститься вниз с зажжённой лампой в одной руке и увесистым поленом — в другой, человек в чёрном уже ушёл. Не было и повозки. Зато Норт как ни в чём не бывало сидел за столиком у дверей, словно он никуда и не отлучался. От него пахло травкой, хотя и не так сильно, как можно было ожидать.
Он взглянул на неё и несмело улыбнулся.
— Привет, Элли.
— Привет, Норт.
Она опустила полено и принялась зажигать лампы, стараясь не поворачиваться к нему спиной.
— Меня коснулась десница Божия, — сказал он чуть погодя. — Я больше уже никогда не умру. Он так сказал. Он обещал.
— Хорошо тебе, Норт.
Лучина выпала из её дрожащей руки, и она наклонилась её поднять.
— Я, знаешь, хочу прекратить жевать эту траву, — сказал он. — Как-то оно мне не в радость уже. Да и негоже, чтобы человек, кого коснулась десница Божия, жевал такую отраву.
— Ну так возьми и прекрати. Что тебе мешает?
Она вдруг озлобилась, и эта злоба помогла ей снова увидеть в нём человека, а не какое-то адское существо, чудом вызванное в мир живых. Перед ней был обычный мужик, пришибленный и забалдевший от травки, с видом пристыжённым и виноватым. Она уже не боялась его.
— Меня ломает, — сказал он. — И мне её хочется, травки. Я уже не могу остановиться. Элли, ты всегда была доброй ко мне… — Он вдруг заплакал. — Я даже уже не могу перестать ссать в штаны. Кто я? Что я?
Она подошла к его столику и замерла в нерешительности, не зная, что говорить.
— Он мог сделать так, чтобы я её не хотел, — выдавил он сквозь слёзы. — Он мог это сделать, если уж смог меня оживить. Я не жалуюсь, нет… Не хочу жаловаться… — Затравленно оглядевшись по сторонам, он прошептал: — Он грозился меня убить, если я стану жаловаться.