Хотя с того момента, как Ника осталась без одежды, я богиню не слышал. Наверное, оскорбилась и удалилась, не желая быть свидетельницей сексуального контакта. Как там она говорила? «Я в первую очередь женщина, а уже потом небожитель». А женщинам свойственно ревновать.
«Я не ревную».
Я же слышу, что ревнуешь.
«Тебе кажется. Откуда тебе знать, какие мысли в голове у божества?»
Понятия не имею. Но если это божество в первую очередь — женщина, то полагаю, что женские.
«Хам. Мужлан. Нахал!»
Я усмехнулся и перевел взгляд на Нику, которая все еще лежала на мотоцикле, поставленном на боковую подставку, положив ладони на бак, а голову — на ладони, и из-под упавших на лицо розоватых волос рассматривала меня. Она даже не думала одеваться, ей и так было хорошо.
— Ты мне нравишься, — наконец мурлыкнула Ника. — Даже несмотря на то, что ты помял мой мотоцикл.
— Это не я. Это дарг… — ответил я.
— Неважно. Причиной был ты.
— Он что, один у тебя? — усмехнулся я.
— Нет, конечно. Просто этот самый любимый.
— Потому что он красный? — Я подошел и еще раз легонько шлепнул Нику по заднице. — Теперь у тебя я самый любимый. И если ты не хочешь, чтобы сюда прибежали новые дарги и сожрали меня, то увози меня скорее отсюда. Сам я с твоим железным конем не управлюсь.
«Зато с самой Никой Висла ты как-то управился!»
Это потому, что ее не нужно было заводить. Она уже была на взводе. А мотоциклы мне соблазнять не приходилось. Да что там — я только сегодня узнал об их существовании!
Богиня оскорбленно смолчала.
Ника, напротив, пришла в движение. Она выгнулась дугой, принимая сидячее положение и от души потягиваясь, из-за чего ее татуировка на правом боку слегка растянулась. Интересная, кстати, татуировка, до этого я не мог ее рассмотреть, потому что Ника лежала на животе, зато сейчас она была как на ладони. Конечно, она была красная, как иначе? Несколько острых рваных изломанных красных линий сплетались друг с другом, пересекались, ветвились и делились, местами скручиваясь в окружности и спирали. Если знать, как выглядит реадиз линии Крови, почему-то сразу возникает стойкое ощущение, что неведомый мастер пытался передать именно его — все техники сразу. Некое усредненное меж ними. Такое себе визуальное воплощение, не имеющее, однако, ничего общего с тем знаком, который Ника демонстрировала в больнице.
Я все ждал, что богиня даст какой-нибудь комментарий по поводу этой татуировки, но она все еще оскорбленно молчала, и тогда я обратился к Нике:
— Как себя чувствуешь?
— Очень плохо, — грустно улыбнулась Ника, и тут же ее улыбка превратилась в дьявольскую. — Очень хорошо!
Дурная баба. Совершенно дурная. Трахаться с такой еще можно, но в остальном лучше держаться от нее подальше. Во всех отношениях. Она меня до добра не доведет, как пить дать.
— Тогда поехали обратно в город. — Не дожидаясь ответа, я залез на мотоцикл и положил руки на грудь Ники. — Я жутко проголодался.
— Отличная идея, — грудным голосом сказала Ника, повернула голову, закинула назад руку, притягивая меня к себе и страстно, снова пуская в ход зубы, поцеловала.
— Я тоже проголодалась, — продолжила она, заводя двигатель. — И тоже жутко.
— О, я заметил… — недовольно скривился я, демонстративно облизывая покусанную губу.
Ника, конечно, сделала вид, что ничего не заметила.
Мотор завелся не сразу, но с третьего раза все-таки чихнул и загудел. Ника нахмурилась, несколько раз крутнула ручку газа, прислушалась и махнула рукой:
— Доедем. Должны доехать.
— Отлично. Одеться не хочешь?
— А что, такой я тебе не нравлюсь? — хитро скосилась Ника.
— Мне-то нравишься, да вот у солдат, которые будут нас запускать в город, боеспособность явно упадет до уровня кухонного таракана, когда тебя увидят. — Я пожал плечами. — Но это ладно, лично меня больше беспокоит, что ты просто станешь грязной, когда вся пыль и грязь дороги полетят на тебя.
— Ну да, здесь ты прав, — неожиданно посерьезнела Ника. — Только вот одеться мне теперь не во что, а кровь… Чуть-чуть осталось. Сейчас.
Ника посидела несколько секунд, закрыв глаза, и обзавелась какой-никакой одеждой. Пусть это больше напоминало комплект из короткого топика и таких же коротких шорт, пусть это выглядело едва ли не более сексуально, чем полное отсутствие одежды, но теперь точно можно было сказать, что рамки приличия соблюдены.
Ноги Ника оставила без обуви, потратив последние свободные капли крови на очки для защиты глаз. И без этого она еще больше побледнела, чуть ли не до цвета мела. Даже губы поблекли, чего до сих пор не происходило.
— Погнали, — выдохнула Ника, откручивая газ и с трудом голой ногой щелкая передачу вверх.
Обратно мы ехали медленнее, чем сюда, но зато и Ника вела себя более уравновешенно. Видимо, взрыв эмоций, полученных при сексе, пережег ее нервную систему и довел до, скажем так, эмоционального истощения. Теперь она снова была спокойна и немногословна, как тогда, в больнице.
И я даже не могу точно сказать, какая Ника мне нравится больше.
Совсем хорошо было бы, если бы она была способна существовать в каком-то усредненном состоянии, но боюсь, я требую невозможного.
Когда мы подъехали к городу, нас пустили без проволочек и задержек, Ника даже никому и никуда не показала свой кровавый знак на ладони. Видимо, внутрь пускали всех без разбору, не то что наружу. Возможно, потом внимательно допрашивали и досматривали, даже обязательно допрашивали и досматривали, но только внутри. За воротами никого не мариновали, что логично, — если вдруг за кем-то там гонятся дарги, тут уж не до того, чтобы проверять документы, выяснять, кто такие и всякое прочее. Запустить внутрь, скрыть за стенами, а уже потом — все проволочки, хоть в тройном размере.
Как раз внутри проволочки и начались — Нике все же пришлось продемонстрировать свой клановый знак, после чего солдат, вышедший к шлагбауму на звук мотора, кивнул и отошел, предлагая нам проезжать. От меня не укрылось, каким внимательным взглядом он провожал стройную фигуру Ники, одетую весьма условно.
В тот момент, когда мы проезжали мимо, рация на груди солдата заговорила:
— Катапульта-три-три, это Швейцар-три, вы спите, что ли? У вас в секторе цель!
— Швейцар-три, это Катапульта-три-три, никак нет, не спим. Цель вне зоны уверенного поражения. Бережем БК.
Дальше я уже не слушал — Ника отъехала от солдата, и голоса стихли.
— Что такое БК? — спросил я у Ники, пока она не открутила ручку газа и мотоцикл не заорал дурниной, не позволяя разговаривать.
— Боекомплект, — коротко ответила Ника и тут же выкрутила ручку на полную.
Спустя десять минут езды Ника остановила мотоцикл возле высокого здания, к стеклянным дверям которого вела красная ковровая дорожка.
Возле дверей стоял улыбчивый мужчина во фраке и шляпе-цилиндре, который чуть поклонился и открыл нам дверь, не забыв при этом прилипнуть взглядом к заднице Ники, когда она прошла мимо.
Ника же прошла через большой мраморный холл, посередине которого журчал большой фонтан в форме изогнутой серпом рыбки, изо рта которой била струйка воды, падающая в каменную чашу, и подошла к стойке, за которой стояли две улыбающиеся девушки в строгих костюмах.
— Тресса Висла, — хором пропели они. — Чем мы можем помочь?
— Я потеряла карточку от номера, — слегка поморщилась Ника.
— Ничего страшного, тресса Висла, — опять хором продолжили девушки. — Мы сейчас же вам ее заменим.
И действительно, буквально через секунду на стойке уже появилась новая карточка кроваво-красного цвета и без единой надписи.
— Спасибо, — коротко бросила Ника, взяла карточку и направилась к лифтам.
— Гостиница? — спросил я, когда мы остались вдвоем в лифте.
— Отель, — поправила меня Ника. — «Гранд».
— Солидно звучит, — согласился я, и тут лифт остановился.
Мы оказались на седьмом этаже, и, по-моему, над нами оставалось еще столько же. Интересно, почему Ника выбрала поселиться тут, а не на самом верху? Я бы так и сделал, оттуда на вылазки выбираться удобно. Хотя у Ники совсем другой род деятельности, ей бы скорее подошло наоборот — внизу расположиться. А она — ни туда ни сюда.
Хотя о чем я — какие вылазки? Я все думаю о крышах по старой привычке, а здесь ведь совсем другие крыши совсем других домов. Со здешних крыш если сорвешься, то костей не соберешь.
Ника протопала голыми ногами по серому ковру в самый дальний конец коридора, оставляя за собой грязные следы на ворсе, и приложила карточку к единственной двери на этом этаже, на которой не было никаких табличек. Дверь пискнула, открылась, и Ника вошла внутрь, поманив меня за собой.
В номере она быстро лишилась всей одежды, втянув ее прямо кожей и облегченно выдохнув:
— Так намного лучше…
Ей и вправду стало лучше — даже щеки порозовели, и к губам вернулся привычный алый цвет.
Я быстро огляделся — обиталище Ники было явно не из дешевых. Целых две комнаты, в одной из которых — невысокий журнальный столик, огромный белый кожаный диван и телевизор перед ним в половину стены, во второй — огромная двуспальная кровать, застеленная свежим бельем, две тумбочки по каждую сторону от нее, небольшая стойка, исполняющая роль стола, вдоль стены, и еще один небольшой телевизор. Была еще одна дверь, ведущая, надо думать, в душевую.
— Закажем сюда еду? — поинтересовался я, заканчивая оглядывать комнату.
— Нет, спустимся в ресторан, — ответила Ника, проходя мимо меня. — Но сначала в душ. Я грязная, как свинья.
— Хорошо, подожду тебя тут. — Я сделал невинные глазки, словно и вправду верил в то, что говорю.
— Ну уж нет, — фыркнула Ника, протянула руку, ухватила меня за ворот рубашки и потащила за собой. — Ты вообще-то тоже далеко не образец чистоты!
Конечно, из душа мы выбрались не скоро. Настолько не скоро, что небольшой стиральный комбайн, стоящий тут же в углу, успел почистить и погладить мою одежду — другой-то у меня не было. А наращивать одежду на самом себе, как Ника, я, увы, не умею.