— Ну, хорошо, ты выиграл, — в конце концов произнес он. — Так или иначе, большинство кораблей по дороге в Карфаген заходят в тот или иной город западной Сицилии. Посмотрим, сможет ли твой подрядчик отличить мастера от головастика.
На западной оконечности Сицилии длинный неправильной формы полуостров Игифалос, загибаясь к северу, окаймлял широкий и неглубокий залив Мотии — десять ферлонгов с запада на восток и сорок с севера на юг. В центре залива и располагалась Мотия — круглый, как каравай хлеба, остров диаметром четыре ферлонга. С северной части острова широкая дамба соединяла его с большой землей: недалеко от основания Игифалоса.
С восточной и южной стороны простиралась зеленая прибрежная полоса Сицилии, просторная и ровная, в клеточках полей и рощ. На расстоянии пяти лиг к северу высилась скала Эрикса, разрывая линию горизонта. К западу в море лежали три плоских острова под общим названием Эгатос.
Мотию окружала массивная стена из известняка высотой двадцать локтей. Через равные промежутки над стеной возвышались двадцать высоких башен. Когда корабль подплыл ближе, Зопирион отметил различия в каменной кладке различных участков стены. Некоторые участки были сложены из ровно выточенных блоков, тогда как на других наружная поверхность стены была грубой и неровной. Также различались размеры камней, длины пролетов. Зопирион пришел к выводу, что стена строилась и перестраивалась в течение нескольких столетий. Но стене и у входных ворот дежурили наемные воины — греки.
За стеной вырисовывались очертания тянущихся к небу домов города. У окруженной со всех сторон водой Мотии не было возможности расти вширь с увеличением численности населения. Поэтому она росла вверх, наращивая этажность. В городе стояли четырех-пяти этажные дома. Зопирион вспомнил о Тире. Те же громоздкость, простота, суровость и полное отсутствие вкуса.
Корабль причал у южной стороны острова, где скалы были расчищены, и была построена гавань — между стеной города и заливом. Здесь же была сделан проем в стене, сквозь который можно было зайти во внутреннюю гавань. Зопирион заметил в ней множество стоящих на якоре трирем — военных и торговых. Вход во внутреннюю гавань могла при необходимости перекрыть подъемная решетка, подобная той, какую юноша видел в цитадели Дионисия.
Путешественники наняли носильщика и, спросив у прохожих дорогу, направились к дому Илазара. Когда они шли по улице, Сеговак то и дело вытягивал шею и беспокойно поглядывал вверх на верхние этажи домов по обе стороны улицы.
— Ага! — воскликнул он. — У меня яйца холодеют от прогулок по этому городу, у меня — огромного сильного варвара. Инв, дорогой, ты уверены, что эти ужасные дома не рухнут на нас?
— До сих пор не упали, — ответил Инв. — Я думал, что ты уже бывал в финикийских городах.
— Конечно, бывал — в Панорме и Солосе. Но там не ставят дома один на другой. Меня вполне устраивает, когда дома стоят по одному.
Близился полдень. Улицы отличались многолюдством. Жители Мотии были одеты кто в длинные свободные одежды, кто в простые туники, некоторые — в блузы и кильты. Почти все носили куполообразные конические или цилиндрические шляпы. Женщины на улице встречались чаще, чем в греческих городах. Они гуляли без сопровождения, делали покупки и разговаривали. На многих были одежды из великолепных тканей и ярко горели драгоценные камни. На перекрестке спорили двое мужчин, сопровождая спор яростными жестами, движениями глаз, носов и бровей. Гортанные звуки их речи напоминали урчание двух огромных котов.
Носильщик остановился около большого дома и поставил на мостовую вещи.
— Дом Илазара, — кивая головой на парадную дверь и одновременно указывая рукой, сказал он.
Зопирион постучал. Дверь открыл коренастый человек в длиннополом одеянии с густой черной надушенной бородой, закрывающей грудь и маленьким золотым колечком в носу. На большом пальце у него было надето богато украшенное кольцо — знак дворецкого.
— Чем могу помочь вам, чужеземцы, — спросил он по-финикийски.
— Это дом Илазара бен-Ахирама?
— По истине — да, мои господа, но хозяин в отъезде. Вместе с маленьким сыном он вернулся в Карфаген. Там они и живут в собственном доме. А я — дворецкий, Абариш бен-Ханно. А вы что хотели?
— Мы работаем на Архонта Сиракуз, ищем для него людей. Мы думали, что Илазар сможет помочь нам.
Абариш низко поклонился, чуть не коснувшись бородой земли.
— Какая честь выпала этому дому! К сожалению, вам придется искать хозяина по его настоящему месту жительства.
Зопирион и Инв обменялись долгими взглядами.
— Теперь ты видишь, юноша, что с большим успехом мы могли отправится прямо в Карфаген, — произнес Инв. — Здесь мы не приобрели ничего, и вынуждены задержаться, пока не найдем корабль для продолжения путешествия, — и повернулся к Абашу:
— Не скажешь ли ты, где можно найти хорошую таверну?
Финикиец сдвинул брови и задумался.
— У Абдагона неплохо, но там занято! А ты, господин, случайно, не эллин? — обратился он к Зопириону.
— Да, меня зовут Зопирион Тарентиец, — ответил юноша и представил своих спутников.
Абариш поднес палец к крючковатому носу и застенчиво посмотрел на него.
— Я узнал тебя по акценту, несмотря на великолепное владение финикийским языком. Ты ничего не знаешь о предмете, который греки называют философией?
— Мой отец дал мне хорошее образование. Я учился у великого Филолая, — Зопирион слегка нахмурился, не вполне понимая, почему это должно интересовать дворецкого.
Абариша как подменили. Он и раньше был вежлив и предупредителен, но как-то безлично. Теперь же на его лице заиграла широкая улыбка, он распахнул парадную дверь и замахал руками, жестами прося посетителей войти.
— К черту таверны! — сказал он. — Вы можете остаться здесь до отъезда в Карфаген. Дом Илизара, возможно, не очень богатый, гостеприимно раскрывает перед вами двери.
Зопирион и Инв снова обменялись взглядами.
— Почему бы и нет? — пожал плечами последний. Из вежливости протестуя, путешественники вошли в дом. Зопирион снял широкополую шляпу и огляделся. При мысли, что Коринна была хозяйкой этого дома, юношу бросило в дрожь.
Когда в Мотии жила вся семья, Илазар занимал весь первый этаж и дополнительно арендовал три верхних.. Комнаты первого этажа были просторными. Однако в доме не было внутреннего дворника, обычного для более богатых домов Средиземноморья. Комнаты почти пустые. Не вызывало сомнений, что хозяин забрал любимые вещи в Карфаген. Абариш представил гостям свою жену и рассказал о сыне — будущем моряке и гордости семьи.
— Если вы будете так добры, позволив мне устроиться, я до обеда успею сходить в гавань, чтобы найти корабль, отплывающий в Карфаген, — сказал Инв.
— А пойду прогуляюсь по винным лавкам. Возможно, встречу там своих бывших товарищей, с которыми я когда-то служил на Сицилии, да узнаю новости, — в свою очередь заметил Сеговак.
— Слушаю и повинуюсь. Туда, достопочтенные господа.
Так Зопирион оказался в главной комнате за столом, вместе с дворецким попивая вино и отвечая на вопросы Абариша, проявившего немалый интерес к философии.
— Пожалуйста, только не очень громко, — сказал финикиец. — В противном случае нас сможет подслушать жена, и, чего доброго, проболтаться о нашем разговоре хозяину. Он преданный последователь старой веры и презирает философию как основу для разрушительного безбожия. Несмотря на то, что моя жена, надеюсь, не желает мне зла, но женщинам порой так трудно удержать язык за зубами!
— Я так долго ждал возможности узнать больше об этой науке, в основе которой лежит исключительно умственная работа! Однако боги никогда не давали мне такой возможности. В Мотии проживает достаточно эллинов, но почти все они принадлежат к рабочему люду, и для них блеск драхм значит больше, чем свет знаний. Но продолжай, я перебил тебя.
Зопирион начал рассказывать. Он изложил теорию Мирона о том, что земля круглая, теорию Филолая о том, что она путешествует по кругу вокруг Центрального Огня вселенной. Рассказал о четырех элементах Эмпедокла, атомах Демокрита и эволюционной теории Анаксимандра. Последний утверждал, что животные суши произошли от рыб. Поведал о поиске всеобщего базового принципа, который Филолай видел в жидком состоянии, Анаксимен в неопределенности, а Гераклит в огне. Зопирион мучительно старался изложить философские идеи по-финикийски, на языке, в котором практически отсутствовали абстрактные термины.
Разговор был продолжен и на следующий день. Зопирион объяснил этическую доктрину Пифагора: строгий самоконтроль, спокойствие, воздержанность, умеренность и справедливость. Человек должен вставать рано, тренировать память, держать страсти под контролем разума. Он должен исполнять свои обязанности и честно держать слово. А также выполнять научные эксперименты, расширяющие границы человеческих знаний. Следует быть добрым к животным. Нельзя принимать участие в кровавых жертвоприношениями и агрессивных военных действиях. Нужно соблюдать определенные правила в питании, … которые, — заметил Зопирион, — я редко выполняю. А также полностью исключается пьянство, прелюбодеяние и мужеложство. Не следует вступать во внебрачные отношения до достижения девятнадцати лет, а после только в случае холостяцкой жизни и не чаще, чем следует.
На третий день пребывания в Мотии путешественники собрались было сесть на корабль, но из-за встречного ветра судно не могло выйти из гавани. Казалось, философским аппетитам Абариша не было предела. Он был бы хорошим учеником.
— Господин Зопирион, мне кажется, что всю мою жизнь я прожил в темной комнате, а вы неожиданно распахнули окно. Я знаю, что очень скоро его захлопнет ветром, но пока есть возможность, я впитаю все, что смогу из этого мира — того, что лежит за пределами наших чувств.
К этому времени Зопирион успел охрипнуть и устать. Устав от хождения по комнате, он предложил сделать перерыв для прогулки по городу, который он почти не видел.