Тэлия неистово замотала головой, не в силах вымолвить ни слова: в горле застрял ком.
С грохотом отодвинув табурет, Келдар поднялась и надвинулась на испуганную девочку, которая не смела шелохнуться, как мышонок в когтях у кошки. Мертвой хваткой сжав плечи Тэлии, она тряхнула так, что у девочки лязгнули зубы.
— Что с тобой творится, девчонка? — гневно вопросила Первая Жена. — Ты не хочешь Почтенного Замужества, ты не хочешь Покоя Богини, чего же ты хочешь?
«Все, чего я хочу, — это чтобы меня оставили в покое, — подумала Тэлия в тихом отчаянии, — Я не хочу ничего менять…»
Но этот предатель, ее язык, снова не сдержался и помимо воли Тэлии выболтал ее мечту. До нее вдруг донесся собственный голос, произнесший:
— Я хочу быть Герольдом.
Келдар поспешно, с брезгливым ужасом отпустила ее плечи, словно обнаружила, что держала в руках какую-то мерзость, выползшую из навозной кучи.
— Ты… ты… — Наверное, впервые в жизни невозмутимая Келдар не могла найти слов. Потом, опомнившись, она обрушилась на Мать Мужа, как на козла отпущения.
— Теперь вы видите, к чему приводит цацканье с детьми? Вот что выходит, когда позволяешь девчонке занестись слишком высоко. Чтение! Счет! Девушке не нужно знать больше, чем требуется, чтобы сделать надписи на банках с вареньем, пересчитать припасы или не дать себя обсчитать торговцу! Я предупреждала вас и вашего драгоценного Андреана, что случится, если позволить девчонке забивать себе голову дурацкими сказками! — Келдар снова повернулась к Тэлии. — А теперь, детка, я возьмусь за тебя всерьез…
Но Тэлии в комнате уже не было.
Она воспользовалась тирадой Келдар, чтобы попятиться к двери. Выскочив из горницы прежде, чем кто-либо успел заметить ее маневр, девочка со всех ног помчалась по Усадьбе. Ее душили рыдания, в голове стучала одна-единственная мысль — бежать! Миновав амбары, Тэлия выскочила за частокол; ветер бил в лицо, ужас придавал ногам прыти. Она неслась через поля, где ее хлестали колосья и трава по пояс высотой, и дальше — по извилистой тропе сквозь густой подлесок. Она бежала к своему убежищу, о котором, кроме нее, не знала ни одна живая душа.
Лес заканчивался крутым обрывом, под которым вилась Дорога. Два года назад Тэлия наткнулась на нечто вроде пещерки, образовавшейся под корнями гигантского дерева, росшего на самом краю обрыва. Тэлия выстелила свой тайник соломой и старым тряпьем, натасканным потихоньку из дома; там она прятала две другие свои книги. Все время, что ей удавалось выкроить от работы по дому, она проводила в своей берлоге. Место было замечательное: девочку невозможно было заметить ни сверху, с края обрыва, ни снизу, с Дороги. Сейчас Тэлия добежала до пещеры, заползла внутрь и в изнеможении зарылась в тряпки, плача навзрыд, трясясь в ознобе и со страхом прислушиваясь к малейшему звуку наверху.
Ибо, как ни глубоко было ее отчаяние, Тэлия знала, что должна быть настороже — ведь ее вот-вот начнут искать. И действительно, вскоре до нее донеслись голоса слуг, зовущих ее. Когда они подошли совсем близко, девочка уткнулась лицом в тряпки, чтобы заглушить рыдания; слезы тихо капали из глаз, а она вся превратилась в слух, с ужасом ожидая радостного восклицания «Вот она!». Раз десять Тэлия думала, что пропала, однако челядь, похоже, потеряла ее след. Наконец голоса затихли, и она смогла выплакаться вволю.
Отчаяние захлестнуло ее с новой силой; Тэлия обхватила колени руками и, раскачиваясь взад-вперед, рыдала, пока не иссякли слезы в воспаленных глазах. Она совершенно обессилела; даже мысли ползли медленно, словно придавленные безысходностью. Что теперь делать? Вернуться и попросить прощения? Но все прежние наказания покажутся детской забавой по сравнению с карой, которой Келдар подвергнет ее теперь за неприличное и строптивое поведение. Что ее постигнет дальше, решат Келдар и Отец. И уж теперь-то Келдар постарается выбрать для непокорной падчерицы самого ужасного мужа. Тэлию либо прикуют цепями брака к выжившему из ума слюнявому старику, чтобы ее лапали по ночам, а днем она служила сиделкой, либо отдадут какому-нибудь грубому и жестокому скоту, с наказом научить ее уму-разуму. Келдар, верно, подберет такого же живодера, как Юстас, старший брат Тэлии, — девочка вздрогнула, вспомнив, как он стоял над ней с раскаленной кочергой в руке, сияя от злобной радости… Она поспешно отогнала воспоминание. Но даже такая участь — блаженство в сравнении с тем, что ждет Тэлию, если ее решат отдать в Храмовые Служительницы. У Служительниц Богини еще меньше свободы и еще больше обязанностей, чем у Святых Затворниц. Они живут и умирают, ни разу не побывав дальше того монастырского коридора, к которому приставлены…
И в любом случае, какое бы будущее ей ни уготовили, с книгами, единственной отдушиной, помогавшей ей убегать от тоскливой действительности, будет покончено. Уж об этом Келдар позаботится.
Какое-то время девочка обдумывала еще одну возможность: сбежать, навсегда уйти из Усадьбы, из земель крепковеров. Потом вспомнила лица бродячих батраков, которых ей доводилось встречать на Ярмарках Найма: иззябшие, голодные, отчаянно ищущие кого-нибудь, кто взял бы их в Усадьбу. И еще, Тэлия ни разу не видела среди них женщин. Из «глупых сказок», что она прочла, она уяснила одно: жизнь бродяги опасна, а порой и гибельна для неподготовленных и беззащитных. А какая подготовка у нее, Тэлии? Какая защита? Все ее богатство — одежда, что на ней, да эти рваные тряпки, да две книжки — и больше ничего. Как ей защитить себя? Она даже ножом толком пользоваться ее умеет. Она станет легкой добычей для любого злодея.
Ах, если бы все это происходило в сказке…
Незнакомый голос окликнул ее по имени — голос, полный спокойной силы, и оказалось, что Тэлия идет на этот зов, что помимо своей воли вылезает из тайника. И вот перед ней, на вершине обрыва…
Блистательная и гордая Женщина-Герольд в белых одеждах; подле нее — подобный снежно-белому призраку Спутник, чьи грива и хвост, как тончайший шелк, развеваются на легком ветерке. Солнечный свет окружал обоих сияющим ореолом, словно богов. Герольд и смотрела на Тэлию, как ожившее изваяние Богини крепковеров — только Богини величественной, сильной и гордой, а не кроткой и покорной, как ее изображали всегда. Позади Герольда, присмиревшие и пристыженные, стояли Келдар и Отец.
— Ты Тэлия? — спросила Герольд.
Девочка кивнула.
Улыбка, появившаяся на лице Герольда, показалась ей ослепительной, как внезапно проглянувшее после дождя солнце.
— Да будет благословенна Владычица, приведшая нас сюда! — воскликнула она. — Столько томительных месяцев искали мы тебя, и все тщетно. Мы ничего не знали о тебе, кроме имени…
— Владычица? Привела ко мне? — спросила Тэлия взволнованно. — Но зачем?
— Чтобы ты стала одной из нас, сестренка, — ответила Герольд; при этих словах Келдар съежилась, а Отец уставился на собственные башмаки. — Ты должна стать Герольдом, Тэлия, сами боги решили так. Смотри, вон идет твой Спутник…
Тэлия взглянула туда, куда указывала Герольд, и увидела грациозную белую кобылицу с длинной выгнутой шеей и большими умными глазами, неторопливо приближающуюся к ней. На Спутнике была синяя с серебром попона, с поводьев и уздечки свешивались крошечные бубенчики. За Спутником, на почтительном расстоянии, следовали единокровные братья и сестры Тэлии, остальные Жены и слуги Усадьбы.
С радостным криком Тэлия бросилась навстречу кобылице, и Герольд помогла ей забраться в седло; слуги Усадьбы ликовали и выкрикивали поздравления, братья и сестры таращились с угрюмым почтением, а Келдар и Отец глядели на девочку в явном страхе. Очевидно, им пришли на память все наказания, которым они подвергали Тэлию, и они ожидали, что теперь, обретя власть, она не преминет отомстить им…
Топот копыт, донесшийся со стороны Дороги, вторгся в ее безнадежные мечты. На мгновение Тэлию охватила паника — ей подумалось, что это еще один преследователь. Потом до нее дошло, что ни одна из отцовских лошадей так не скачет. Удары копыт о твердую дорогу звенели, словно колокольцы. Топот все приближался, и вскоре к нему присоединился другой звук: перезвон настоящих колокольцев, или подуздных бубенчиков. На обычных коней бубенцы надевали только по случаю праздника; лишь одна лошадь могла быть ими украшена и в будний день — волшебный конь из легенд, Спутник Герольда.
Тэлия ни разу в жизни не видела живого Герольда, хоть и мечтала о них постоянно. При мысли о том, что она наконец увидит свою мечту наяву, девочка позабыла и слезы, и фантазии. Искушение было слишком велико. Хотя бы на одну-единственную минуту отрешиться от невзгод, забыть о своем безвыходном положении и хоть взглядом прикоснуться к чуду, чтобы лелеять это воспоминание в душе до конца своих дней. Тэлия как можно дальше высунулась из пещеры, думая только о том, чтобы хоть мельком увидеть Герольда, и… потеряла равновесие.
Она отчаянно взмахнула руками, но не удержалась и кубарем покатилась с обрыва, больно ударяясь о корни и камни. Казалось, из нее вот-вот вышибет дух, но толчки и удары ничуть не замедляли падения. Тэлия продолжала лететь кувырком, пока не шмякнулась о твердую поверхность Дороги с такой силой, что из глаз посыпались искры. Она была почти оглушена.
Когда серая пелена перед глазами рассеялась и Тэлия снова смогла дышать, оказалось, что она распласталась на Дороге лицом вниз. Руки были в ссадинах, бока в синяках, в колени впились мелкие камешки, а глаза запорошило пылью. Смаргивая слезы, она повернула голову вбок и уперлась взглядом в четыре серебряных копыта.
У Тэлии опять перехватило дыхание. Сделав над собой усилие, она с трудом поднялась на ноги. На нее с ласковым любопытством взирал… ну, Спутника Герольда едва ли можно назвать «конем». Спутники отличались от лошадей настолько, насколько пантеры отличаются от бродячих кошек, а ангелы — от людей. Тэлия сотни раз читала и перечитывала рассказы о Спутниках, и все же оказалась совершенно не готовой к этой встрече.
Спутник оказался один, без седока. На нем красовалось полное парадное убранство: серебряная с лазурью попона, увешанная бубенцами уздечка. Ни разу в жизни Тэлии не доводилось видеть лошади, в которой бы так гармонично сочетались изящество и сила. Даже стоя на месте, она казалась летящей во весь опор. Спутник был белым — все Спутники белой масти — но ничто на свете не могло бы сравниться с этой сияющей, живой, лучезарной белизной. А его глаза…