— Дурак ты, Ерема. Беги домой, коли жизнь дорога! Авось князь и забудет о тебе в суматохе.
Князь распорядился насчет свежих коней и в сей же час Шемяка и Бажен, нисколько не отдохнув, лишь быстро перекусив в харчевне у площади, отправились назад.
— А может так быть, что мы опоздаем? — спросил в дороге Бажен.
— Мы и так опоздали уже, — ответил Шемяка. — А вот гонцы княжеские никогда не опаздывают. Догонят они дружину-то.
— А если нет?
— Слушай, не трави душу! Все будет хорошо, ясно?
Бажен знал, что когда взрослые начинают успокаивать детей, это значит, что они сами ни в чем не уверены. И если мужик говорит ребенку — не бойся, то это значит, что он боится сам. Мальчик понимал: ни Шемяка не был уверен, что они успеют, ни князь.
7
Назад они шли быстрее. Почти не останавливались, лишь для того, чтобы перекусить или поспать часок-другой. Ели чаще всего на ходу.
Бажен вымотался и едва держался в седле, а раза два чуть не свалился на землю. Они ехали молча и почти не разговаривали, да и не было желания говорить. Хотелось только уснуть и проспать всю дорогу.
Когда они уже шли тропкой вдоль болота, на краю которого находился монастырь, Бажен почувствовал сильный запах гари. Так гореть могло только сухое дерево, лес горел по-другому. Неужто монастырь?
Мальчик посмотрел на Шемяку и заметил, что тот тоже взволнован. Шемяка вдыхал запах горелого дерева и вертел головой. Вскоре они увидели остатки монастыря. Терем, некогда высокий и ладный, скукожился, покосился и почернел. От частокола и вовсе остались лишь горстки пепла, только вышка почти не пострадала, но и она была готова упасть, подпорки ее обгорели. Над пожарищем еще курился дымок.
Не успели они подойди поближе, Шемяка вдруг увидел что-то на тропке и, спешившись с коня, подошел к дереву на краю болота. Бажен, подвел коня поближе и увидел мертвого витязя. А на той стороне тропки лежал еще один. У обоих не было голов.
— Кто это их так? — спросил мальчик.
— Ну, не Булат, это точно. Он не стал бы убивать их. Нельзя их убивать, вроде как свои. Он всегда так говорил. Наших, русичей, ни за что нельзя убивать.
— Ага, а им это все равно, — ответил Бажен. — Свой — не свой, все равно сожгли.
— А дружину княжеску кто-то голов лишил, глянь, вон там еще двое лежат, а вон еще один.
Там и здесь лежали обезглавленные витязи, Бажен насчитал около пятидесяти трупов.
— Да ладно с ними, с чудами-юдами этими! — сказал он. — С ребятами-то что?
— Сожгли их, Баженка! Наверно, всех.
Бажен тоже спешился, они привязали коней к шаткой вышке, и вошли на пепелище. Сгорело все. Только остов главного терема устоял. Его перекошенный сруб едва держался.
Бажен увидел Булата. Старик был начисто лишен бороды и волос, одежда тоже обгорела. Он лежал за восточной стеной сруба. Видимо, выпрыгнул из окна. В почерневшей руке его, с которой струпьями слезла сгоревшая кожа, он что-то зажал. Шемяка присел рядом на корточки с трудом разжал кулак старика. На черную от сажи землю выпал оберег, тот самый, в котором Булат хранил сухую ромашку, вероятно, память давней любви. К кому чувствовал он такую приязнь на всю жизнь, уже и не узнать никогда. Все огонь поглотил.
— Держи! — поднимаясь с колен, сказал Шемяка и протянул оберег Бажену.
— А остальные? — Мальчик спрятал почерневший от копоти кругляк в суму.
— Что остальные? Нет никого!
Они обошли сруб и увидели двоих юношей, которые помогали волхву следить за малышней. Один из них был сражен стрелой, второй сгорел подобно Булату.
Все дети были в срубе. В живых никого не осталось. Здесь в разных позах лежали и Неждан, и другие ребята. Они все погибли. Васятко пытался доползти до выхода, да так и остался на полу, вцепившись скрюченными пальцами в горячий еще пол. Неждан лежал у оконца, видимо, хотел глотнуть свежего воздуха, а везде только гарь. Андрейка и Глеб были тут же, рядом, под лавками.
Бажен никогда не видел так много смертей, а уж тем более он никогда не видел мертвых детей. Все дети в его понимании должны обязательно вырасти и умереть от старости. Все это не укладывалось в его голове.
Бажен развернулся и вышел во двор. И увидел Стояна. Рядом с ним на коленях стоял Шемяка. Впервые в жизни Бажен слышал, как плачет взрослый мужик. Шемяка ревел в голос и теребил обгоревшую рубаху брата.
Бажен присел в сторонке и ждал, пока брат простится с братом. Потом они копали могилы прямо во дворе и хоронили своих друзей. После чего вышли в болото и захоронили обезглавленных витязей.
Большой холм во дворе бывшего монастыря да еще один на краю болота у тропинки — вот и все, что осталось от людей.
Ужасно хотелось пить, а в козевках вода закончилась. Шемяка подошел к колодцу и заглянул внутрь. Подергал железную цепь, ведро было полно воды. Потянул, перебирая звенья гремящей цепи и вдруг что-то увидев, замер. Всмотрелся вглубь колодца, а потом стал тянуть цепь с новой силой.
— Смотри-ка, Баженка, что там, на цепке надето?
Бажен подошел к нему и увидел, что на цепи, и правда, что-то надето. Он протянул руку и снял с блестящего звена белеющую в темноте колодца дощечку. Это была вощечка, дощечка с нанесенным на нее слоем воска. Ими пользовались для того, чтобы делать недолговечные записи, Булат на них обучал ребят грамоте.
— Что это? — спросил Шемяка.
— Вощечка. — Бажен покрутил досточку перед собой. — Написано что-то.
Грамоте обучить его не успели, и он не смог разобрать всего, что там написано, только отдельные слова.
— Дай сюда! — Шемяка отпустил цепь, и ведро ухнуло в колодец.
Он сел на край колодца и, взяв вощечку, стал читать.
«Шемяка! Все, что было, все что есть и все, что будет — давно записано и изменить нельзя. Мы все должны были погибнуть и я знал это. Я пытался что-то изменить, мы ездили с тобой к князю, но все напрасно. Я смог лишь от тебя да Бажена беду отвести, в надежде, что вы исправите все. Но не вздумайте сейчас ничего спасать — не получится. На долгие лета Русь погрузится во мрак и только Бажен сможет восстановить равновесие. Он последний из нас. Ты-то не волхв, а он — волхв. Но он малый ребенок и ты должен его взрастить, не дай ему пропасть. В подполе я спрятал сонники, пять штук. Камень волшебный, который волхва узнает, тоже там. Отдай все мальчишке и будь всегда при нем. Для Руси настали тяжелые времена. Без нашей помощи пропадает она. Полчища вражьи уже идут на русичей. Будут жечь, убивать, дань требовать. Но твоя задача сейчас не Русь спасти (не сможешь) а мальца выходить. Ежели вырастишь его, если он ребенком не помрет, то быть Руси великой и свободной. Нет — нет. Только он сможет это сделать. Всюду, где будете, ищите детей-волхвов. Камень покажет вам их. Найдете, забирайте и учите мастерству волхования. Да не показному колдовству, а истинному мастерству. Один Бажен ничего не сможет сделать, ему помощники нужны. А как на ноги его поставишь, так и помирать спокойно можешь, дальше он уж без тебя, жизнь его долгая будет».
— Понял, да, малец? — спросил Шемяка, прочитав послание Булата. — Мы с тобой одни остались. И я даже не знаю, куда нам податься. Но не к князю — это точно.
— А мне непонятно, кто убил княжеских витязей? — спросил Бажен.
— Да сдохли и сдохли. Может, друг друга перебили.
— А последний сам себе голову отрезал?
— Да не знаю, мне без разницы. Пусть благодарят, что хоть закопал как людей… А ведь гонец тоже с ними был, ты заметил?
— Не смотрел я на их.
— Ну так я говорю, он был с ними. Стало быть, не успел он… Пришел, а они уже того… сожгли наших-то.
Шемяка спустился в подпол, нашел все пять сонников и камень, и отдал Бажену. Они решили здесь не оставаться, и куда-нибудь уйти. Куда-нибудь далеко, не в Ростов. В Киев.
Выступили сразу, чего здесь оставаться. Ночевать тут было бы жутко, и потому Шемяка предложил отъехать подальше от этого проклятого места.
Когда они отошли от пепелища, уже начало темнеть. Солнце свалилось за дальнюю бахрому леса, тени стали очень длинными, а потом и вовсе растворились в сумерках. Когда впереди что-то зашуршало, Шемяка осевшим голосом сказал.
— А я ведь знаю, кто витязям бошки поотрубал.
— Я, кажется, тоже, — дрогнувшим голосом ответил Бажен. — Чуды-юды?
Из тьмы выскользнуло несколько теней. Это были нелюди. Длинные худые тела, корявые, изломанные руки. Они передвигались медленно, мягко ступая по земле. Узкие мечи были обнажены и занесены над головами и блестели в свете полной луны.
— Они же нас не тронут? — спросил Бажен. — Ведь призваны охранять нас.
— Они не нас охраняли, а монастырь. Ночью могут убить любого, кто за воротами окажется. Они и дружину положили. Видать, стемнело, витязи решили перекусить, костер развели. А тут нелюди…
— Ну так бежать надо!
— Бесполезно! Они только с виду такие неповоротливые. Шустрее нас они. Намного шустрее.
Шемяка был прав. В несколько мгновений нелюди окружили конников. Сталь клинков жадно блестела, прося крови. Нелюди молчали, лишь чего-то подвывали как волки. Языка людей они, видать, не разумели.
Кольцо сужалось, блеск лезвий приближался, неразборчивое подвывание и бормотание становилось громче. Шемяка обнажил свой меч. Первый из нелюдей бросился вперед, но Шемяка отбил удар. Выпад второго тоже отбил. И третьего, и четвертого. А когда они навалились скопом, он не выдержал. Двое нелюдей ударили разом и сбили его с ног. Шемяка поднялся на одно колено, отбил следующий удар и получил клинком по затылку. Следующим ударом ему отрубили голову.
Бажен сидел на земле, обхватив голову руками. Он не кричал, не плакал, просто сидел, зажмурившись, и не дышал. Когда шум боя прекратился, он открыл глаза и увидел, что Шемяка мертв, а несколько нелюдей стоят, окружив его тело. Один из них повернулся, посмотрел на мальчика и протянул к нему корявую, как ветка дерева, руку. Остальные тоже оставили тело Шемяки и посмотрели на Бажена.