, губернатор считает тебя профессиональным солдатом, способным зарыть поглубже свое отношение к его приказу и заставить своих подчиненных сделать то же самое. Нас намеренно выбрали для этого задания, примипил, и я не могу и не хочу перекладывать на других ответственность за его выполнение. Завтра, когда мы выступим отсюда, остатки войска вотадинов пойдут с нами, нравится тебе это или нет.
На следующее утро, глядя на марширующую тунгрийскую когорту, солдаты удивленно таращили глаза. Рядом с префектом и примипилом шествовали три неровные шеренги пестро одетых косматых воинов-вотадинов. Тунгрийцы пихали друг друга локтями и шепотом высказывали разные соображения о том, почему выжившие в битве варвары как ни в чем не бывало шагают перед их шеренгами.
– Наверное, нам поручено их перебить? Ну, за Белую крепость?
Морбан смерил трубача Восьмой центурии уничтожающим взглядом.
– Разве они похожи на идущих на казнь, придурок? Начать с того, что они вооружены.
В наступившей тишине другой солдат спросил:
– Может, они поступили на службу? Как мы?
Морбан, не сводя глаз с варваров, прошипел с плохо скрываемой насмешкой:
– Да чтоб мне провалиться, это еще лучше! Ну, конечно, мы собираемся принять банду необученных полоумных варваров в пехотную когорту. Почему я сам не догадался! Знаешь что, Ахмад, или как там тебя, я готов на это поспорить. Даю двадцать к одному… Нет, чего уж там, даю пятьдесят.
– Я согласен, знаменосец. Ставлю динарий.
– Легкие деньги.
Трубач, все еще красный от недавней отповеди, произнес:
– Ты их не получишь. А теперь заткнись, дядюшка Секст, похоже, собирается объяснить нам, что происходит.
В первые два часа после снятия с лагеря и переправы через ручей тунгрийская когорта двигалась на юго-запад вдоль подножия гор. Рядом с пехотинцами ехала дюжина всадников из конницы Петрианы. Воины вотадинов, почти двести пятьдесят человек, шли по обе стороны от передовой центурии. Их вождь, молчаливый и насупленный, шагал среди них. Тунгрийцы и их новые попутчики время от времени бросали друг на друга косые взгляды. Памятуя о недавних событиях, ни одна из сторон не доверяла другой. К полудню потеплело, солдатам стало жарко в тяжелых шерстяных плащах. Прозвучал приказ убрать плащи, а шлемы повесить на шеи.
– Снимай плащ, малыш, скатывай и клади его в мешок. Пусть ветер обвевает твою кожу.
Луп последовал примеру Антеноха, который скатал свой плащ и убрал его в мешок, висящий на шесте.
– Антенох?
– Да?
– А можно мне меч?
– У тебя же есть меч. Вон на поясе болтается.
Мальчик поморщился.
– Нет, это деревянный. А я хочу настоящий.
Предупреждающе посмотрев на идущих рядом солдат, Антенох достал из ножен гладиус и протянул его ребенку рукоятью вперед.
– На, подержи. Нет, не размахивай этой штуковиной, просто попробуй немного подержать. Ну что, тяжелый?
Мальчишка пожал плечами, не сводя глаз со сверкающего лезвия и изо всех сил стараясь держать меч ровно.
– Не особенно. Я могу его нести. Ведь все остальные идут с мечами.
Писарь поднял глаза к небу, будто ища там подсказки, но ее не последовало. Один из солдат Восьмой центурии тихонько толкнул его локтем и, вопросительно подняв бровь, показал из-под полы плаща короткий кинжал. Антенох нахмурился, в свою очередь, поднял бровь и кивнул в сторону ребенка. Хамианец подбадривающе кивнул.
– Почем?
– Тебе – десять динариев. Мальчишке – в подарок.
Луп смотрел на них, не понимая, что происходит.
– В подарок? – Глаза Антеноха сузились. – Почему? Тебе он нравится?
Его собеседник засмеялся.
– Нет, мне не нравятся мальчики. Это просто подарок. Ты ведь был ребенком? Мечтал о ноже, таком остром и блестящем?
Антенох внимательно посмотрел на него, а потом крикнул громко, чтобы его слышали на другом конце усевшейся на отдых колонны.
– Морбан!
Знаменосец поднял голову.
– Чего тебе?
– Можно Лупу иметь свой нож?
Ответ пришел после секундного размышления.
– Почем?
– Нет чтобы спросить, не рано ли ему. Почем да почем… В этом весь Морбан, – пробормотал Антенох, закатывая глаза. – Это подарок, – во весь голос крикнул он.
– Тогда можно. Не задавай дурацких вопросов.
– Старый сквалыга, – буркнул Антенох и повернулся к мальчишке, который уже понял, о чем идет речь, и весь сиял от предвкушения, все еще сжимая в руках гладиус.
– Вот что, Луп, давай договоримся… Верни-ка мне меч.
Ребенок неохотно передал ему гладиус и с явным сожалением последил, как клинок исчезает в ножнах Антеноха.
– Так вот… Будешь чистишь сапоги центуриона так, чтобы они блестели и на них не оставалось грязных пятен, каждый вечер будешь полировать его кольчугу, чтобы блестела и сияла. Тогда вот эта штука останется у тебя.
Он взял у хамианца кинжал и показал его мальчику. Вытащив нож до середины, Луп осторожно потрогал пальцем лезвие, блеснувшее в утреннем свете.
– Коцидий, какой он острый!
Хамианец довольно улыбнулся.
– Какой смысл в тупом ноже?
Бритт протестующе поднял бровь.
– Да, очень убедительно. Запомни, малыш, если ты хорошо делаешь свою работу, кинжал остается у тебя. Если хоть один раз я замечу грязь на сапогах или доспехах центуриона, включая его шлем, то кинжал сразу же вернется к… Как тебя зовут?
Хамианец вежливо поклонился, коснувшись рукой лба.
– Я – Хамид.
– Твоему новому дяде Хамиду. Договорились?
– Да!
– Хорошо. Прицепи ножны к перевязи. Вот так… Понял?
Сияя от восторга, мальчишка положил руку на рукоять кинжала и принял горделивую позу.
– Хватит кривляться, лучше скажи спасибо дяде Хамиду за роскошный подарок.
Хамианец едва не упал, когда Луп, обхватил его обеими руками за шею:
– Спасибо, дядя Хамид!
– Теперь сбегай в начало колонны и покажи деду свое новое оружие. Стой… – Он удержал мальчика на месте, ухватив его за пояс. – И еще одна важная вещь: ножом не баловаться! Не бросать его, не вырезать узоров на коре деревьев, не обрезать себе волосы. Поймаю за чем-нибудь подобным, сразу отниму нож, и обратно ты его не получишь! Если хочешь быть солдатом, веди себя подобающим образом. Все, беги.
Счастливый Луп помчался вдоль колонны, что-то крича на ходу своему деду. Антенох снова улегся на спину, уперся локтями в землю, покачал головой и чуть улыбнулся.
– Прямо диву даюсь, откуда в мальчишке столько энергии. – Он протянул руку Хамиду. – Спасибо, друг, это был щедрый подарок.
Хамианец пожал плечами.
– Он хороший мальчик. Мы все были маленькими, мечтали о ноже. Говорят, он лишился родителей. Пусть хоть немного порадуется.
Антенох кивнул.
– Вдобавок его дед настолько глуп, что сегодня утром со мной поспорил. Так что за нож он все равно заплатил.
– А, так это был ты? Все равно это был щедрый поступок. Вот, держи…
Он засунул голову в вещмешок, вытащил оттуда небольшой сверток и передал его Хамиду.
– Я собирался угостить мальчишку позднее, но нож его больше порадовал.
– Лепешка?
– Медовая. Очень вкусная. Бери, пока мы снова не тронулись в путь. Командиры не дадут нам рассиживаться. Таким пригожим утром нельзя терять время попусту, до реки путь долгий.
Воины варваров сидели ближе к началу колонны, обмениваясь с тунгрийцами из Девятой центурии подозрительными взглядами. Через какое-то время Дубн вздохнул, приказал опциону следить за порядком, поднялся на ноги и двинулся к группе вотадинов. Сотни бойцов со смешанными чувствами следили за его передвижениями. Один пихнул соседа локтем и указал на молодого центуриона.
– Лопни мои глаза, принц собрался с ними поговорить.
Фронтиний, краем уха услышавший эту реплику, поглядел на Дубна.
Центурион встал перед сидящим на корточках предводителем вотадинов и протянул ему руку.
– Ты, должно быть, Марто. Меня зовут Дубн, я был принцем бригантов, а сейчас – римский солдат. Если нам предстоит идти по этим горам вместе, то придется как-то общаться…
Его слова какое-то время висели в воздухе. Марто смерил его с головы до ног равнодушным взглядом и снова уставился на протянутую руку.
– Что ж, Дубн, бывший принц бригантов…
Он взял предложенную руку и поднялся. Стоя лицом к лицу, мужчины выглядели ровней друг другу: оба крепкие и мускулистые, с загрубевшими от солнца и ветра лицами, уверенные, что одолеют любого, с кем придется сойтись в схватке.
– …похоже, у нас с тобой много общего, поскольку я тоже был принцем вотадинов, а теперь рыщу с волками, которые хотят согнать нас с нашей земли.
Он внимательно смотрел на центуриона, ожидая увидеть на его лице обиду, но Дубн только мрачно улыбнулся.
– Да, мне знакомо это чувство. Но я примирился с этими людьми и обратил мой меч им на службу. Пошли рядом со мной, когда снова двинемся вперед? Нам есть о чем поговорить.
– Хорошо, – согласно кивнул Марто. – Я хотел бы понять, почему ты надел эту форму.
Дубн вернулся к своим, перейдя невидимую полосу, разделявшую тунгрийцев и вотадинов.
– Из всех моих офицеров первым шаг навстречу сделал, конечно же, Дубн… – задумчиво произнес Фронтиний и, заметив вопросительное выражение на лице Скавра, пояснил: – Забыл, что ты его не знаешь. Центурион, о котором идет речь, прежде чем вступить в эту когорту, принадлежал к племенной знати бригантов, живущих к югу от Вала. Полагаю, Дубн, как никто другой, понимает чувства Марто.
– Вот видишь, примипил, теперь ты начинаешь догадываться, что в явном безумии губернатора все же есть здравый смысл, а?
Фронтиний фыркнул и отвернулся. В следующую минуту он скомандовал когорте подняться на ноги. Скавр отметил про себя задумчивое выражение его лица и со спокойной улыбкой ждал, когда колонна снова тронется в путь.
Утро выдалось солнечным. Две когорты двигались вдоль предгорий в обычном походном темпе. С их позиции, возвышавшейся на триста локтей над долиной, им были видны главные силы римской армии. Два легиона направлялись вдоль реки, которая петляла по долине, и на расстоянии мили от них две когорты, охранявшие правый фланг, лепились к низким склонам гор на юге. Дубн и Марто шли в промежутке между Девятой центурией и остатками вотадинов, полностью погрузившись в беседу. Поскольку они оба говорили на родном языке, все различия вскоре были забыты, и взаимное любопытство преодолело барьеры обстоятельств.