— Счастье мое!
— Оленька! — выдохнул Пров и попытался подняться, но врач придержал его, строго предупредив:
— Больной, вам нельзя даже шевелиться. Только лежать смирно. Швы разойдутся, и наши усилия пойдут насмарку. За непослушание, неотвратимое наказание: укол в ягодицу. Самой толстой иглой.
Но по всему было видно: доволен доктор. А как же иначе? Его стараниями человек к жизни вернулся!
Хирургическая сестра закатила в палату столик с перевязочными материалами.
— Ну, милая, — обратился врач к Ольге, — теперь вам самое время сержанта навестить. Ему тоже будет приятно знакомое лицо увидеть.
— Но я хотела посмотреть…
— Насмотритесь еще. Когда раны заживут. А теперь — вперед!
Оля, нежно поцеловав Прова, вышла. Палата Османова была почти рядом, через две двери. У него была основательно забинтована голова. Лицо бледное, ни кровинки. Увидев Ольгу, попытался улыбнуться.
— Здравствуй, Равиль. Позади, значит, самое страшное.
— Да, слава Аллаху!
— В рубашках вы с Провом Дмитриевичем родились.
— Мы с ним кровью побратались. Стали как братья.
— И ты для меня родней родного теперь.
— Спасибо. Как я понял, наш Батя тоже пришел в себя?
— Только что. Перед самой перевязкой, какую ему сейчас делают.
— Слава Аллаху. Вы идите к нему. Идите.
Ольга поцеловала Равиля в щеку, свободную от бинтов:
— Набирайся сил, Равиль. Я тут, рядом.
Она не сразу пошла в палату мужа. Подошла к окну и долго смотрела на сквер за окном. Даже не видела, как врач и хирургическая сестра покинули палату, а туда пронесли кресло. Очнулась от слов врача:
— Что же вы, милая, не торопитесь к мужу? Перевязка давно закончена, и он, думаю, ждет вас с нетерпением.
Она тут же поспешила в палату, присела у изголовья Прова, поцеловала его.
— Больно?
— Терпимо. Но самое главное, врач пообещал ничего не отрезать.
— Ты еще можешь шутить?
— А что мне остается? Если даже шевелиться нельзя.
— Лежи и слушай. На семейном совете принято решение: надо тебе снимать погоны — навоевался.
— Без меня меня женили! Нет, Оленька, не отвоевался я. Вылечусь, и поедем с тобой на заставу. На нашу заставу.
— Ты знаешь, как я тебя люблю. Но я ведь еще люблю и нашего будущего ребенка. А как я могу его родить, если в нашей норе нет даже места для детской кроватки.
— С Нургали Джабиевичем поменяемся комнатами. У него она немного больше. Капитан мне уже предлагал. У них самих не будет детей.
— И мы до того же дослужимся.
Помолчали. Наконец Ольга сказала то, что считала главным:
— Отцы наши так решили: покупают нам квартиру. Трехкомнатную. Мой отец приобщит тебя к своему бизнесу, а он у него процветает.
— А как твоя мама? Как моя?
— Твоя мама считает, что решающее слово за тобой. А моя верна своей философии: куда иголка, туда и нитка.
— А помнишь, какие слова ты говорила мне перед свадьбой?
— Помню.
Старшина курсантского дивизиона Меркульев подписывал увольнительные записки. Осталось только на себя заполнить. Подумав, написал как всем — до двадцати трех ноль-ноль. Вышел из каптерки и скомандовал:
— Увольняемые в город, приготовиться к построению!
Сам же направился в канцелярию, к командиру. Подал свою увольнительную на подпись.
— Дай-ка, я все просмотрю, — командир дивизиона бегло перелистал листочки. — Согласен. А вот с тобой — не совсем. Есть чистый бланк?
— Так точно.
— Давай. Отпустим тебя до вечерней воскресной поверки. Оставь за себя кого-нибудь из сержантов, на кого можешь положиться.
— Спасибо, — козырнув, Меркульев вышел в казарму. — Увольняемые, строиться!
Придирчиво осмотрев каждого, повел курсантов к дежурному по училищу. Тот тоже изъянов не нашел. Курсанты заспешили к проходной, а Меркульев вернулся в дивизион, чтобы дать необходимые указания заместителю командира взвода, которого он обычно оставлял за себя на время увольнений.
Миновав КПП, сразу же увидел Ольгу. Она уже начала беспокоиться: все, кого отпустили в город, давно уже прошли, а Прова всё не было. Не случилось ли что?
— Служба, Оля, — успокоил Меркульев девушку. — У старшины забот хватает.
— Хочешь сказать, чтобы привыкала?
— И это тоже. Зато увольнительная — до завтрашнего вечера!
— Ну, и какие будут предложения?
— На ресторан не хватит — в кармане не густо.
— У меня есть немного.
— Может, тогда — в театр?
— День сегодня такой чудесный! Давай, махнем в Абрамцево. Побродим там, затем опушкой Лосиного — домой.
— Здорово! К утру доберемся. Ты только дай знать своим, пусть они и моим позвонят.
Ольга подошла к телефону-автомату, набрала номер:
— Папка, скажи маме: дома буду только к утру. Ну, не волнуйтесь. Мы хотим вдвоем погулять. Звякните его родителям.
— Чем-то недовольны? — спросил Пров.
— Шли бы лучше к нам, говорит. Не угодишь всем сразу, твои ведь тоже обидятся: почему, дескать, не к нам?
— Ничего, переживут.
…К Ольгиному дому подошли уже на рассвете. Уставшие, но счастливые, наполненные впечатлениями.
— Страшно, наверное, по лесу ночью идти? Вот ведь сумасбродка! — Пров нежно обнял девушку.
— Разве может быть страшно, если ты со мной рядом? — проворковала Ольга, доверчиво прильнув к его груди. — Скорее бы — навсегда!
— Два месяца до выпуска. А там и свадьба. Но скажи, ты хорошо обо всем подумала? Представляешь, что такое связать свою жизнь с судьбой пограничника? Придется привыкать к иному быту, неустроенности. Муж — как белка в колесе. Граница, она и есть граница. Она спать не дает. И еще… комары, змеи. Не сникнешь?
— Нет. Я люблю тебя. Хоть на край света, лишь бы с тобой!..
Первым нарушил молчание Пров.
— Не забыла, как на край света со мной собиралась?
— Нет, Пров. Я и сейчас готова идти за тобой туда, куда скажешь. Но я боюсь… Вдруг не спасет тебя в третий раз рубашка, в которой ты родился.
— Наши судьбы свыше предопределены. И вряд ли что способно их изменить…
— Что-то я не замечала у тебя склонности к фатализму.
— Может, просто не приходилось нам на эту тему разговаривать. Но все это — пустяки. Давай так решим: я подумаю и определюсь. Конечно, твое мнение для меня очень важно. Но подумай, как я уйду на покой, если там, на заставе, погибли мои подчиненные. А ведь этого могло и не быть. Нам отцы и матери отдают своих детей не для того, чтобы они гибли. Я, как и все офицеры, в ответе за жизни подчиненных. Думаю, ты все же поймешь меня.
— Ты сейчас рассуждаешь так, будто сговорился с Алексеем Михайловичем.
— Нам с ним и сговариваться не надо…
Дом, где обосновался Турок, преобразился. На крыше — «тарелка» космической связи. Во дворе — идеальный порядок. Внутри — убранство в восточном стиле.
Напротив Турка, возлежащего на подушках у столика в центре комнаты, четверо боевиков. Стоя внимают наставлениям шейха.
— Ни в коем случае не идите Итум-Калинской дорогой. Каждый следует своей горной тропой. По прибытии сразу же явитесь к руководителю центра в Панкисси. Он известил меня о поступлении денег. Получите валюту и — обратно. Тоже порознь.
— У меня в Панкисси — родичи. Можно погостить у них несколько дней? — попросил самый молодой из боевиков.
— Хорошо, Рамзан. Даю всем по неделе отдыха. Да благословит Аллах ваши усилия ради торжества единственно праведной веры!
Едва боевики скрылись за дверью, на смену им вошли еще четверо. Выглядят постарше и более внушительно, чем те, кого только что Турок почтил своим вниманием. Однако приглашения к достархану опять не последовало.
— Вам — особое задание. К тем рабам, которых прислал Хасан, нужно добавить еще человек пять или даже больше. Нужно скорее закончить с бункерами и тайными выходами. С женской половиной тоже нужно заканчивать.
— Как велишь, почтеннейший, — приложив руку к сердцу, подал голос самый старший из присутствовавших. — Но, по моему разумению, тех десятерых, которые сейчас у нас, вполне достаточно. Они работают по двадцать часов и уже закончили бункер в конце сада, прорыли ход к подножию горы, теперь заканчивают его маскировку. Не ленятся. Мы одному, который ленился, отрезали голову у остальных на глазах. Подействовало. Сегодня они роют подполье под женской половиной. Завтра начнут бетонировать.
— Нужно ускорить работы.
— Хорошо. Мы привезем еще пятерых.
— И еще несколько дев. Не слишком строптивых. Можете привезти и для себя, только не более трех на всех. Для них тоже пристройте комнаты.
— Будет исполнено.
— Вот деньги на машину. Купите внедорожник. Вам он будет нужен, да и мне он тоже пригодится. Да благословит вас Аллах!
— Слава Милостивому и Милосердному.
Боевики вышли во двор. Рабы, замызганные и обросшие, заканчивали рыть котлован для подполья под будущей женской половиной. Землю уносили на носилках за тыльную сторону ограды.
— Быстрей! Бегом! — крикнул один из боевиков носильщикам. — Что, голова на плечах лишняя?!
Носильщики побежали, спотыкаясь. Боевики загоготали.
— Всё, — остановил не в меру развеселившихся товарищей старший группы. — Давайте решим, куда путь держим? Где машину возьмем?
— Лучше всего — вниз. В станицы. Там поработаем с неверными.
— А внедорожник здесь раздобудем. Вон в том доме есть. Хозяин все равно никуда не выезжает. Если не продаст, возьмем на время. От долларов не откажется. А внизу еще можно найти. Как закят в пользу джихада.
— Благослови нас Ведущий по прямому пути! — провел по щекам и бороде ладонями старший группы.
Через два дня во двор дома, захваченного Турком, въехала пара легковушек. Вышедшие на крыльцо боевики с вожделением наблюдали, как из них испуганно вылезали малолетние, совсем еще девочки, пленницы. Тот, кто приехал за рулем первой машины, отдавал распоряжения:
— Ты, ты и ты — пойдете со мной. Остальные — в гарем хозяина дома.
При этих словах девчушки начали всхлипывать, но последовал грозный окрик: