– У тебя есть какое пристанище? Постоялый двор? – спросил он, останавливаясь на улице.
Збилут пожал плечами.
– Где тут в этом проклятом Кракове найти дыру? Люди как хищные звери. Три раза меня в шинках побили. Не имею угла, не имею гроша! Последнюю ночь спал, не знаю где, под стеной.
– Но ты пил и пьян?
– Что это, пил? Человек, когда ему нечего есть, должен пить, – крикнул Збилут. – Если ты мне брат, то отведи меня к себе в гости.
– Не могу, – сказал Грегор, – я живу в замке при короле, а там таких оборванцев, как ты, не терпят. В темницу бы попал…
– Ну, тогда посади меня, где хочешь, чтобы была крыша над головой, еды и питья вдоволь, потому что голодный, – сказал Збилут, – а нет, тогда на улицах буду кричать, то ты за брат! Стыдно будет.
Он подбоченился.
– Я сюда не напрасно из Санока притащился! Сказали отцу и мне, что у тебя тут изобилие.
– Жив отец? – прервал Грегор.
– Ногами двигает, а не добить его! – ответил. – И денег мне уже не даёт… и держит, что имеет, под собой.
– Ты не мог бы работать? – сурово воскликнул Грегор.
Збилут сплюнул.
– Но босым, в этом кубраке, без коня шляхтичу искать службы? – крикнул он. – Старик ничего дать не хотел, он во всём виноват.
После короткого раздумья Грегор, не продолжая разговора, пошёл в город. Он не мог поместить его в другом месте, только под надзором человека, который бы пожалел его, а в то же время имел энергию сдержать его от пьянства.
В те времена, когда начинал здесь ходить в школу, бакалавр сидел на одной лавке с очень бедным подростком, более взрослым, которого, неизвестно почему, прозвали Гроховиной.
Это прозвище ему осталось. Гроховина, который начал учиться, когда был уже с усами, недалеко дошёл в школе, бросил её и в городе его взяли в стражу. Он был старше части городских парней, стражников.
Хотя сам неуч, Гроховина весьма уважал людей духовного звания и учителей, хвалился тем, что ходил вместе с Грегором в школу, а встречаясь с ним, улыбался ему и кланялся. Был это человек добрый, но привыкший постоянно общаться с уличной чернью, приученный к суровости и неумолимый к негодяям.
Грегор знал, что Гроховина жил в жалкой избе у Флорианских ворот, и, надеясь там найти его, велел идти брату с ним. Збилут, бормоча, пошёл за ним.
Когда они подошли, Гроховина как раз стоял у калитки, готовясь к вечернему обходу своего квартала.
Бакалавр первым поспешил к нему и, едва узнав его, парень снял колпак с головы и начал улыбаться с детской радостью.
– Горох мой! – воскликнул бакалавр. – Смотри на того, кого я привёл… пьяницу, что так качается. Это мой родной брат! Бедность его до этого довела. Сразу не знаю, что с ним делать. Имей надо мной милосердие. Возьми его к себе в избу… накорми, выпивать ему не давай, волочиться не позволяй.
Бакалавр вынул из калеты горсть динариев и всыпал их в широкую ладонь Гроху.
– Прежде чем надумаю, что с ним делать, может, одумается. Задержи его при себе, но за порог ему не давай выходить и пить не разрешай.
Гроховина внимательно слушал, покачивая головой.
– Однако, – добавил, сжалившись, бакалавр, – не будь слишком суровым… обходись с ним мягко. Завтра приду, дабы что-нибудь обдумать на будущее.
Збилут тем врменем стоял, оглядываясь вокруг.
– Слушайте, – крикнул он одновременно брату и незнакомому Гроховине, – а где тут подкрепиться? Мне ужасно хочется пить…
Он дёрнул Грегора за рукав.
– Ну, что же будет?
– Останешься тут, дадут тебе помещение и еду, – сказал бакалавр. – Сначала тебе нужно выспаться, прежде чем я с тобой поговорю.
– Что же это? Ведь не постоялый двор! – ответил, хмурясь, Збилут. – Выглядит как тюрьма…
– Изба у меня светлая и добрая, – прервал Гроховина, беря его под мышки и толкая вперёд на тесную лестницу. – Идём.
Грегор также пошёл за ними.
Они вошли в сводчатую каморку, довольно обширную, в углах которой было нагромождено военное снаряжение. Несколько решётчатых окон, пропускающих немного света, делали её достаточно грустной. В углу стоял тапчан Гроховины.
Заметив посередине жбан и кубок на столе, Збилут, прямо никого не спрашивая, схватил их. Но оба были пустыми.
Он с презрением поставил их назад и оглянулся.
– Есть! – воскликнул он. – И пить!
– Всё придёт в своё время, – сказал Гроховина, – а мне кажется, что сначала нужно идти спать на мой тапчан.
Бакалавр стоял с непередаваемым выражением сострадания, разглядывая обретённого брата.
– Збилут, – сказал он серьёзно, – если хочешь, чтобы бы я был тебе братом, будь же таким, чтобы меня не позорить. У тебя будет всё, что тебе нужно, отдам последнее, поделюсь с тобой, чем могу, но не терплю сброд.
Збилут, казалось, слушает, мало что понимая.
– Или ты мне брат, или не брат, – сказал он, – а если брат, то мне должно быть всего предостаточно. Почему я должен терпеть бедность, когда ты во фламандском сукне щеголяешь.
– Но я его заработал! – сказал Грегор.
– Тогда и я с мечом в руке, только нужно дать мне, что следует, могу головы людям отрубать, потому что это шляхетское дело, а я шляхтич клича Стремя. Клехой я, наверняка, не буду, а в рыцарском ремесле никто со мной не сравнится.
Он вытянул кулак, но закачался на узкой лавке, на которую упал, и если бы Гроховина его не подхватил, скатился бы на пол. Сильный парень, схватив его, бросил на кушетку и дал Грегору знак, чтобы был за него спокоен.
Збилут, оказавшись на кровати, пробормотал что-то невразумительное, но выпитое вино его разморило, и через минуту, хотя метался и хотел вставать, им овладел сон.
Бакалавр с жалостью посмотрел издалека, шепнул что-то Гроховине и ушёл.
VIII
Спустя неделю пьяницу Збилута, в котором брат сердечно принял участие, узнать было трудно. Сначала бакалавр его одел за свои деньги с ног до головы, накормил, а когда отрезвил и привёл в себя, добился от него клятвы, что пить не будет, обещая ему выхлопотать хорошую рыцарскую службу при каком-нибудь панском дворе. Отрезвевший Збилут, казалось, на всё согласен, обещал брату исправиться, но чем был в детском возрасте, тем остался и теперь, то есть самым хитрым и самым испорченным из людей. Он так умел показать себя и принять смиренную и послушную внешность, что бакалавр ему поверил. Объяснялся отчаянием, до которой его довела бесчеловечность отца.
Жизнь у Гроховины, немного замкнутая, не понравилась Збилуту, он опасался этого молодчика, который зорко за ним следил, поэтому выпросился к какому-то мещанину, с которым познакомился.
В течение нескольких дней Збилут так рассчитывал, чтобы Грегор никогда его пьяным не застал. Потом поздно ночью он выкрадывался в кабаки и там пил до упаду, а так как кабаки в то время, особенно более отдалённые, были полны игроков, с ними также бросал кости и получил несколько шишек. Это он приписывал какой-нибудь случайности, а перед братом постоянно притворялся степенным, повторяя:
– Я теперь только воду! Чтобы голодным не был!
Желая его отдать в военную службу, Грегор должен был искать коня, доспехи, меч, концерц, одежду и сбрую, так что отдал деньги, что имел, на это. Збилут принимал достаточно благодарно, но находил всё новые потребности… а потом обещал показать, что умеет.
Бакалавр, которому в это время случилось одновременно добиваться новой степени (магистра) в Академии, потому что та нужна была ему для дальнейшего размещения, стоять у бока короля, не раз быть тайно вызванным к королеве, а вместе этого брата выводить в люди, не имел ни одной свободной минуты.
Прибыте Збилута сделало его бедным… он отдал ему половину того, что имел, но почти всё, что собрал.
Но бедность была не страшна ему, потому что для него не много было нужно, а радовался тому, что брата вытащит из грязи.
Этой счастливой переменой он хвалился Фрончковой, которая, как женщина, не такая легковерная, только усмехалась и качала головой. Она не верила в исправление повесы и пьяницы.
Именно, когда уже назначенный магистром Грегор из Санока для возвращённого брата надеялся найти место в военном дворе воеводы Сандомирского, однажды из постоялого двора, где тот находился, дали ему знать, что раненый, пьяный, ограбленный Збилут лежал в кровавых тряпках, нуждаясь больше в лекаре, чем в службе. Грегор поспешил к нему.
Побитый Збилут, который имел время протрезвиться, не признавался в том, что его во время игры ограбили и побили, но придумал сказку, как на него ночью напали негодяи.
Он поклялся, что совсем был не пьян, и что стал жертвой разбойников. Оказалось, что и купленный конь исчез, потому что его взяли торговцы лошадьми, и доспехов не было, и одежды не нашлось. Словом, весь этот поход, на который Грегор отдал в поте лица собранные деньги, пропал. Поверить неловкой лжи Збилута было невозможно. Брат ещё колебался, говоря себе, что зависимый и испорченный человек не сразу может исправиться, хотел его спасти, но через несколько дней он нашёл залепленного пластырями бездельника до бесчувствия пьяным.
Ужас и отвращение, несмотря на жалость, возмущение, его охватили. Он поднял руки, закрыл глаза и позвал хозяина:
– Делай с ним что хочешь, я больше не хочу о нём знать!
Не спасу его, а себя погублю…
Но это было легче сказать, чем исполнить.
Протрезвевший, вылечившийся Збилут начал с того, что продал и пропил остальные вещи, потом встал около замка на часах и ждал брата.
С обычной логикой подобных ему людей он громко кричал:
– Что он думает? Что я тут буду с голода умирать, когда он у короля ест и пьёт? Брат я, или не брат! Должен меня так содержать, как надлежит. Я свои права знаю и не позволю…
Грегор, осведомлённый об этом нападении, которое на него готовилось, с христианским смирением нёс этот крест Господа. Пока имел надежду спасти человека, готов был на всякие жертвы, отчаявшись в этом, он решил уже ничего не делать, а унижение стойко вынести.