– Не желаю её!! – живо прервал Грегор. – Верьте мне, что покой и работу над книгами я ставлю превыше всего.
Меня вынудили быть на службе у молодого короля, но эта служба неопределённая, нетяжёлая и едва заслуживает это название. Тем лучше.
– Ваш король молоденький, ему нужен совет более опытных мужей, – сказал Лауен.
Это замечание Грегор сбыл молчанием, занявшись хлебосольным приёмом старого знакомого.
Лауен, бедный коллега шляхетского происхождения, в то время готовился к духовному сану. Их сближали некоторая симпатия и сходство характеров. Оба любили поэзию и песни.
Грегор начал содержательно рассказывать о своём возвращении на родину и о том, что с ним там случилось. Старые приятели смотрели друг на друга, говорили и, наверное, находили в себе большую перемену. Время от времени кто-нибудь из них ударял по старой весёлой ноте, улыбались и затем оба становились серьёзными.
– Правда ли, – после долгой паузы сказал Лауен, – что ваш младший королевич выбирается в Чехию против Альбрехта?
– Его выбрали, – сказал Грегор, – а короны не отталкивают.
– Да, но её вам с кровью придётся завоёвывать.
– Кажется, что к этому готовятся, – ответствовал магистр, – но меня об этих делах не спрашивайте, ибо я питаю отвращение к ним, и не хочу в них вмешиваться.
– Однако каждый день они, должно быть, бьются о ваши уши? – спросил Лауен.
– Да, в одно ухо влетает, из другого вылетает, чтобы мне голову не занимали, – молвил Грегор.
Лауен, казалось, раздумывает, и сказал через минуту:
– Меня они живее интересуют, потому что с наукой и книжками я порвал, и стал бездельником, а всё-таки зять Сигизмунда – мой господин. Альбрехт – муж благородный, вы имели бы в нём хорошего союзника, а делаете его врагом себе. Это человек сильной воли, проверенный и деятельный, нелегко его переварите, а от Чехии он не откажется.
– Всё это сможет быть, – сказал Грегор, – но у нас желание к войне побеждает, все собираются, или уже пошли, как думаю, или скоро выйдет в Чехию.
– Он встретится там с Альбрехтом, – добавил Лауен.
Насколько Грегор не показывал склонности к разговору, настроенного на этот тон, настолько пришелец, казалось, хочет его поддержать. В конце концов магистра это поразило.
Час и больше прошло на таких равнодушных вопросах и ответах.
Наконец Лауен встал и, хоть не очень охотно, собирался уйти. Подумал немного и снова сел.
– Война, – сказал он, – это всегда катастрофа, вы при королеве и короле, у меня есть доступ к Альбрехту. Что бы вы сказали, если бы мы попробовали её предотвратить?
Удивлённый Грегор пожал плечами.
– Я не чувствую к этому призвания, – отвечал он.
– Поговорим открыто, – сказал Лауен. – Я могу доверять вам. Если бы я, допустим, был послан для переговоров, не найдётся ли такое средство для сближения и примирения?
– Я должен был бы отнести это к королю или епископу, – сказал Грегор, – потому что я здесь не имею ни значения, ни голоса.
– Я не хочу в это верить.
– Не желаю их, – добавил Грегор, – но у вас, правда, посольство этого рода…
– Посольство! Нет! – сказал Лауен. – Но если бы я что-нибудь сделал в этом деле, я верю, что король был бы мне благодарен.
– Не вижу средств договориться, – ответил магистр, – без какого-нибудь вознаграждения за эту корону, которую нам дарит народ. Буду с вами равно открытым. Королева-мать хочет для сына добычи и завоеваний. Не буду её судить, но, насколько её знаю, без выкупа она не откажется от надежды.
– Но и тот выкуп, может, нашёлся бы, – сказал медленно и измеряя слова, Лауен.
– Если вы говорите о деньгах и вознаграждении ими, – прервал Грегор, – я знаю, что они не соблазнят.
Лауен молчал, долго глядя в стол. Оба ещё колебались полностью открыться друг другу.
Немец добавил:
– Если бы хотели переговоров, то средства бы нашлись.
Следовало бы попробовать.
– Но с нашей стороны первый шаг невозможен, – вставил магистр.
Дальнейший диспут об этом предмете пошатнулся. Спрошенный Лауен не хотел признаться, что был послан Альбрехтом.
– Но это бьёт в глаза, – сказал ему Грегор. – Хотя я в правительственные дела не вдаюсь и не разбираюсь в них, догадываюсь, что вы сюда, ко мне, прибыли не для того, чтобы освежить Гедельбергские воспоминания.
Лауен начал сухо смеяться.
– Думайте, как хотите! – воскликнул он. – Вы, должно быть, признаёте, что нет в этом ничего предательского – идти с оливковой ветвью и быть вестником возможного мира.
– Но возможен ли он?
Прижатый ещё раз Лауен наконец раскрылся.
– Что бы вы сказали на то, если бы, вместо одной короны сегодня, обеспечили две в будущем? Это моя мысль.
Но у Альбрехта нет сына, только две дочки, правда, он ещё надеется… но вероятней всего будет снова дочка. Для двоих старших Владислав и Казимир были бы желанными мужьями… а после них Чехию и Венгрию взяли бы без кровопролития.
Грегор внимательно слушал. Эта мысль сильно его ударила, он находил её счастливой, великой.
– Альбрехт согласился бы на это? – спросил он.
– Я так думаю, – говорил Лауен, – с некоторыми условиями. Он, наверно, хотел бы союза и помощи от будущих зятьёв.
Чем больше магистр размышлял над этим, тем больше ему нравился замысел, а скорее, план, с которым тот был выслан, потому что нельзя было сомневаться, что этого от себя придумать не мог. Он подал немцу руку с выражением радости и волнения, которых не скрывал.
– Это великая мысль, красивая, благородная, – сказал он, – не знаю и сомневаюсь, сумеем ли мы её осуществить, но для неё чем-то стоит рискнуть. Задержитесь тут, я попробую. Не буду, однако, скрывать от вас, – добавил он, – что появление её здесь в минуту, когда наши войска выходят в Чехию, выдаст, что вы нас опасаетесь. Если это поразит иных, как меня…
Лауен смешался.
– Что мы предпримем? – спросил он.
– Эта мысль не должна бы исходить от вас, – прибавил Грегор.
– Подайте её сами.
– Я не имею ни повода, ни основания. С этим всем, – отозвался магистр, – останьтесь тут, дайте мне время, улыбается мне… буду взвешивать и пробовать.
Подали друг другу руку.
– Да, – сказал Лауен, вздыхая, – вы не ошибаетесь, мы нуждаемся не только в мире, но подкреплении. Нам угрожают турки, чехи возмущаются. Мы имеем нож у горла.
– Идите в гостиницу, – ответил Грегор, – и молчите.
Так они расстались, а магистр, весь взбудораженный привезённой надеждой на союз, немедля отправился к королеве.
Он, однако, слишком льстил себе, считая себя способным хитро провести то, что волновало его сердце.
За ужином, на который сели королева-мать, король, молодой Казимир, канцлер и несколько старших урядников двора, не считая молодежи, без которой Владислав обойтись не мог, начали говорить об экспедиции в Чехию.
Грегор сделал весёлое лицо и стал говорить, как бы шутя:
– Милостивая пани, зачем нам эта война и битвы? Король Альбрехт имеет двух дочерей, а у нас двое юношей, послать бы сватов, вместе с наречёнными две короны бы и пришли!
Королева Сонька немного подумала.
– Да, это было бы неплохо, но дочки маленькие, и они молодые, прежде чем дошло бы до брака, нужно долго ждать… а всякие контракты и порука не много значат. Впрочем, неизвестно, согласился бы на это Альбрехт.
У Грегора неосторожно вырвалось:
– Я так в этом уверен, что рискнул бы жизнью.
Этими словами он выдал себя, он сам это заметил, хотел поправиться, замялся.
Все с удивлением на него смотрели, королева-мать, которая грезила только о королевствах для сына, сразу же после ужина позвала данным знаком Грегора к себе. Она догадалась, что он не мог говорить за ужином впустую с такой уверенностью о дочках Альбрехта, если бы ему этой мысли кто-то не подал.
Несмотря на весь свой ум, не умеющий лгать магистр, гнушающийся тайными дорогами, в конце концов признался королеве, что, действительно, эта идея исходила не от него, но давний товарищ и знакомый из Германии в разговоре ему её бросил.
Королева резко нажала, выведывая об этом немце, и узнала от Грегора, что он ещё находился в Кракове.
С живостью, которая в ней проявлялась, когда заходила речь о сыновьях и о заговорах для них, которые могли удивить епископа и доказать ему, как умела Сонька заботиться об их будущем, приказала Грегору, чтобы на следующий день привёл ей Лауена.
Велела ему сохранять строжайшую тайну. Легко угадывала, что это был посланец Альбрехта, и боялась, как бы он с кем-нибудь другим о том, как с ней, не говорил; была ревнивой.
Не хотела дать опередить себя. Чем больше становилась сила епископа Збигнева, тем горячей она хотела противовесить её своей великой хитростью и неутомимыми стараниями.
Лауен, убедившись, что будет один у королевы, был проведён боковыми проходами и оказался рядом с настойчивой, безжалостно вопрошающей королевой. Он не выдал себя, однако, больше, чем хотел. Не имел способностей Грегора из Санока, но находчивости было гораздо больше, чем у него.
Потом королева поручила Грегору поговорить с Лауеном ближе. Мысль не была отброшена. Две короны вместо одной поколебали материнское сердце. Таким образом исполнились бы её чаяния и предвидения.
Остановились на том, чтобы с Лауеном были отправлены послы к королю Альбрехту. Никто о том знать не должен был.
Однако же отправить посольство без ведома епископа было нельзя. За его спиной королева всё могла приготовить, но без него ничего не годилось ей выполнить, чтобы не портить отношений с мужем такого великого значения и силы.
Епископ гораздо радостней принял новость о проекте, чем выбор Казимира, которому до сих пор был против. Он охотно согласился на переговоры, на союз, на то, чтобы дать подкрепления, лишь бы сама Польша была избавлена от войны.
– Благословенная мысль, – сказал он, – если она брошена не для того, чтобы дать Альбрехту время, когда мы будем вести переговоры, короноваться в Праге и уничтожить значение выбора.