ишь их лица, видишь, как в твой карман, вернее, за твою подвязку, сыплются деньги, ты постепенно входишь в раж. Это ни с чем не сравнимое ощущение, начинает казаться, что это лучшее, что ты когда-либо делала. Тут-то и понимаешь, что ты танцовщица. Если не бороться с этим чувством, оно придет и захватит тебя целиком. А дальше ты выходишь на большую сцену, заколачиваешь большие деньги и становишься сама себе хозяйкой. Никто больше тобой не командует, никогда.
Глаза девушки стали огромными и круглыми, как два серебряных доллара.
— Да-а, — вздохнула она, — это точно. Об этом я и мечтаю.
С этой минуты Руби привязалась ко мне, как щенок. Когда я приходила в клуб на репетицию, она была уже там. Когда она работала над своим первым номером, я ей помогала. Другие девушки в лучшем случае не обращали на нее внимания, а то и насмехались над новенькой — в нашей работе это обычное дело, очень много зависти кругом. Но я рассуждаю так: если ты умеешь танцевать, никто у тебя этого не отнимет. Бездарности либо уйдут сами, либо их выгонят, и нет никакого смысла тратить на них порох, пусть себе выкаблучиваются. Настоящие танцовщицы — вот кого надо искать, вот за кого нужно держаться. Мы все в некотором роде изгнанники, одиночки, чтобы выжить, надо держаться вместе.
Руби была хороша, но молода и неопытна. Чтобы узнать все, что я знаю, мне понадобились годы. Я, конечно, не старушка, но ее девятнадцать и мои двадцать девять разделяет расстояние в десятки световых лет. Днем я, конечно, могу, если надо, сойти за ранимую девственницу, но зато могу и подарить незабываемую ночь тысячи наслаждений. В девятнадцать лет таким вещам не научишься.
Я была страшно рада, когда Микки Роудс выбрал мне в пару для выступления на треке “Дэд лейке” Руби Даймонд. Моей протеже предстояло первое большое выступление.
— Почему он выбрал меня? — то и дело спрашивала Руби. — Почему не Марлу, не Ивонн? У них больше опыта, чем у меня.
Мы лежали на полу в моей гостиной, уставшие от работы над новой программой. Мне надоело, что она задает один и тот же вопрос, и я решила ее просветить.
— Послушай, Руби, наш босс и Микки Роудс заключили сделку. “Тиффани” спонсирует открытие гонок и одного из гонщиков. В обмен на то, что Винсент вкладывает небольшую сумму наличными, клуб получает отличную рекламу, а мы с тобой — просто пешки в этой игре. То, что Роудс выбрал нас, не особая честь и не привилегия. Что это означает для нас? Ничего особенного, морока одна. К тому же нам предстоит выступать перед болельщиками, и одному Богу известно, насколько эти обормоты могут распустить руки и языки, а денег на этом мы много не заработаем.
Руби помолчала, обдумывая мои слова, потом рассмеялась.
— Будет тебе, Кьяра, ты что, совсем ничего не знаешь о гонках? Мистер Гамбуццо — спонсор Роя Делла Паркса, я его знаю, потому что училась в одном классе с его младшим братом. Паркс скоро будет вторым Ричардом Петти.
Надо же такое сказать! Боясь оскорбить ее чувства, я отвернулась к окну и закусила губу, чтобы не расхохотаться. Господи, Руби Даймонд всерьез вообразила, что гонщик с захудалого грунтового трека, у которого вся длина-то три четверти мили, может покорить “Инди-500”! Я ни черта не смыслю в гонках, но одно знаю точно: маленький трек в северной Флориде — не то место, где рождаются великие гонщики.
Руби села и серьезно посмотрела на меня большими карими глазами. У меня вдруг возникло ощущение, будто мы ступили на опасную почву.
— Кьяра, я выросла в Уеве, знаю всех этих ребят с трека, мы ходили в одну школу. Многие из них за глаза говорили обо мне гадости, и знаешь почему? — Руби не ждала ответа. — Потому что меня удочерили, взяли из приюта, когда мне было три года. Только поэтому! Ну может, еще потому, что я верю в реинкарнацию.
— Реинкарнацию?
— Ну да, в переселение душ. — Руби заговорила с некоторым вызовом, словно оправдываясь. — В прошлой жизни я была кем-то другим. Мадам Жанет думает, что я была Матой Хари.
Я снова закусила губу, на этот раз еще сильнее, но все равно не смогла бы удержаться от смеха, если бы в это самое время в комнату не вбежала Флафи [1] — моя собачка, гладкошерстная чихуахуа — и не отвлекла нас. Скользя лапами по полу, Флафи вбежала в комнату и остановилась перед Руби. Моя малышка не ластится к кому попало, более того, поскольку я плохо разбираюсь в людях, особенно в мужчинах, я обычно подвергаю их испытанию, которое про себя называю “тестом Флафи”. Если мой новый знакомый не понравится моей собаке, я не буду с ним встречаться. Припоминаю только один случай, когда Флафи ошиблась: это было, когда она сразу приняла Джона Нейлора. Ее оправдывает только одно: она-то не видела, как Нейлор целовался с той красоткой на гоночном треке “Дэд лейке”.
Глава 3
По мнению большинства, Панама-Сити — маленький городок, хотя и пользуется репутацией Ривьеры для белых бедняков. К нам прилетает уйма народу из Л. А., правда, здесь у нас это сокращение обозначает вовсе не Лос-Анджелес, а Нижнюю Алабаму. Наш поселок стал известен благодаря полоске белого песка и Эм-ти-ви. Торопясь застолбить горсточку этого самого белого песка, большинство туристов проезжает мимо самого города, и местных жителей это вполне устраивает. Оно и к лучшему, что туристы не знают об огромных викторианских особняках, что выстроились вдоль залива Сент-Эндрюс, пусть лучше держатся подальше от дядюшки Эрни или Джо. Пусть хорошая жизнь достанется тем, кто способен ее оценить.
Вряд ли жители Уевахитчки относятся к своему городку так же, как мы к своему. Городишко, где главным местным аттракционом является грунтовой трек длиной в три четверти мили, неизбежно столкнется с проблемами со стороны Коммерческой палаты. И приезд танцовщиц из такого большого города, как Панама-Сити, для него тоже не бог весть какое событие. Я сразу поняла, что нам тут не рады. Когда я подъехала на своей черной “камаро” восемьдесят третьего года к воротам трека, там уже ждала кучка людей. Пикетчики держали в руках плакаты: “Нагота — проблема общая”, “Бог так возлюбил мир, что подарил Адаму и Еве одежду”.
В основном с плакатами стояли старушки, но среди голов с фиолетовыми кудряшками виднелось и несколько черноволосых. Те, что помоложе, выглядели довольно зловеще, особенно один мужчина в роговых очках и с бычьим рогом в руках. Я слышала о демонстрациях протеста, но обычно их устраивают перед клубами. Или эти старички вообразили, что мы с Руби собираемся раздеваться прямо у ворот? Когда мы подъехали ближе, Руби вжалась в сиденье.
— Боже, — простонала она, — это брат Эверит из церкви, в которую ходит моя мама.
Я покосилась на Руби. Девушка съежилась, замотала голову шарфом и скрыла глаза под огромными темными очками.
— Разве ты не знала, что такое может случиться? — спросила я, глядя в окно на небольшую кучку демонстрантов.
Женщины в полиэстеровых платьях пастельных оттенков уставились прямо перед собой, не обращая внимания на машины, выстроившиеся за нами. Казалось, они даже не замечали оглушительного рева моторов, работающих на пределе своих возможностей.
— Ну, я надеялась, что обойдется. Брат Эверит, конечно, большой мастер на всякие такие вещи, но я думала, в этот раз он не придет, ведь гоночный трек формально находится за пределами Уевы, он даже ближе к Панама-Сити, чем к нам.
Руби снова вздохнула и нервно поправила волосы. Я забыла сказать, что на ней был светлый парик, в котором девушка походила на Долли Партон [2].
— Так вот зачем ты напялила парик? Она улыбнулась:
— Да. Классно, правда?
“Не очень”, — подумала я, а вслух сказала:
— Да, классно. А теперь выкинь-ка из головы этих идиотов и давай готовиться к работе. Пусть с ними разбираются другие, это не твоя забота.
Руби села прямо и сделала очищающее дыхание по системе йогов, как я учила.
— Установи контакт со своим внутренним ребенком, — распорядилась я, въезжая в ворота заправочно-ремонтной зоны. — Ты должна быть в мире с самой собой.
Возможно, мои рекомендации сработали бы, не окажись мы лицом к лицу с Роем Деллом Парксом, самопровозглашенным королем местного трека.
Только я выжала акселератор своей “камаро”, собираясь пересечь трек, чтобы добраться до зоны боксов, как откуда ни возьмись прямо передо мной возникла пыльная желтая “вега” выпуска семьдесят второго года. Она вылетела поперек дороги, словно потеряла управление.
— Кьяра, осторожно! — завизжала Руби. — Роя Делла занесло!
Давать задний ход было поздно. Я сжалась в ожидании удара, от которого содрогнутся все мои косточки. В последнюю секунду перед столкновением увидела перекошенное ужасом лицо мужчины с косматой рыжей бородой. Он отчаянно крутил руль обшарпанной желтой “веги”. Это не помогло. Паркс врезался в правую часть капота моего автомобиля, отбросив нас назад.
Я была так ошеломлена, что несколько секунд не могла шевельнуться. Меня здорово тряхнуло, но, не считая этого, пострадала только бесценная “камаро”. Как только до меня дошло, что какая-то занюханная “вега” смяла правую переднюю часть моей любимицы, я выскочила из машины и решительно двинулась к Рою Деллу Парксу, преисполненная жаждой мщения.
Рой Делл уже успел выбраться из машины, которая, как ни странно, на вид почти не пострадала, и отдавал распоряжения команде механиков, сбежавшихся ему на помощь. Увидев меня, он пошел навстречу и протянул руку вперед, как будто собираясь со мной поздороваться.
— Меня зовут Рой Делл Парке, мэм. Этой “веге” ничего не сделалось, будет бегать как ошпаренная собака, верно?
Тут я не выдержала. Я как следует замахнулась и врезала по физиономии, на которой было написано угодливое выражение. Рой оказался слабоват, из разбитой губы хлынула кровь, колени подогнулись, он выкатил глаза и медленно осел на землю.
Подбежавшие отреагировали почти мгновенно. Половина из них бросились к лежавшему на земле Рою Деллу, остальные просто наблюдали — удивление, написанное на их лицах, сменилось восхищенными улыбками. Думаю, нечасто им доводилось встречать в своих краях женщин, способных дать в зубы мужчине. Но когда ты родом из северной Филадельфии и у тебя четверо братьев, умение драться становится такой же неотъемлемой частью образования, как учеба в католической школе. Я всего лишь отнеслась к этому предмету чуть более серьезно.