[956]. Однако кузнец был не только святочным персонажем, но и мифологическим героем, который связывался «в мифологических представлениях преимущественно с положительным рядом мифических категорий»[957]. Отсюда «отношение к кузнецу как к человеку, обладающему сокровенными способностями, и страх перед возможностью реализации этих способностей»[958]. То, что предложение переделать Алеко в кузнеца высказал именно Рылеев, особенно интересно: незадолго до написания письма Пушкину о «Цыганах» (январь 1825 г.) Рылеев вместе с А. А. Бестужевым создают агитационную песню про кузнеца: «Уж как шел кузнец / Да из кузницы / Слава! / Нес кузнец три ножа / Слава!» и т. д.[959] Эта песня-агитка в наибольшей степени исполнена, по выражению Ю. Г. Оксмана, «террористического пафоса»[960]. Поскольку песня была создана «на манер подблюдных», т. е. святочных гадальных песен, можно предположить вполне профессиональное знакомство Рылеева с семантикой образа кузнеца. Среди подблюдных песен, предвещающих богатство, много таких, которые связаны с этим образом: «Идет кузнец из кузницы, / Слава! / Несет кузнец три молота» и т. д.[961] Таким образом, для Рылеева кузнец был персонажем народным, но отнюдь не «низким», а именно поэтому он считал, что «облагородить» героя поэмы можно заменой его «низкого» ремесла (вожак) на более «высокое» (кузнец).
Таковы возражения и предложения оппонентов Пушкина. Не будучи подготовленными к «цыганской теме», они восприняли героя поэмы сниженным до уровня персонажей народной культуры. Все три персонажа, упомянутые в критике на «Цыган» (медведь, цыган, кузнец), принадлежат одной стилистической системе – это персонажи из репертуара календарных игр, обрядовой поэзии, демократического театра. И все они была спровоцированы «цыганской темой» поэмы.
Заметка о «Цыганах» входит в цикл «Опровержение на критики», над которым Пушкин работал в октябре 1830 г. в Болдине. Через шесть лет после написания «Цыган» и письма Рылеева, через три года после статьи Вяземского Пушкин отвечает своим оппонентам. Пушкин отвечает на критику поэмы, которую давно перерос. Но он помнит эту критику, по памяти восстанавливает замечания очень точно, задет ею и поэтому иронически выстраивает героев в святочный ряд, несмотря на то что для него самого цыгане, как персонажи поэмы 1824 г., уже позади. Это прощание с цыганами звучит в стихотворении болдинского периода: «Завтра с первыми лучами / Ваш исчезнет вольный след, / Вы уйдете – но за вами / Не пойдет уж ваш поэт»[962]. Теперь Пушкин сам употребляет слово «цыган» в сниженном его значении, как, например, в эпиграмме на Булгарина, написанной 16 октября того же 1830 г.: «Не то беда, Авдей Флюгарин, / Что родом ты не русский барин, / Что на Парнасе ты цыган…»[963]. То же снижение понятия «табор», расхождение с прежним, просветительским, его толкованием и в «Домике в Коломне»: «И табор свой с классических вершинок / Перенесли мы на толкучий рынок»[964].
В заметке Пушкина о критике на «Цыган» первые три предложения представляют собой изложение точек зрения оппонентов. Последние два – реакцию автора на них, т. е. собственно «опровержение на критику». Пушкин пишет: «Всего бы лучше сделать из него чиновника 8‐го класса или помещика, а не цыгана». Это – ирония, которая создается путем включения самого автора в дискуссию о возможных путях «улучшения» / «возвышения» героя. Ряд, казалось бы, доведен до абсурда: медведь, цыган, кузнец, чиновник 8‐го класса, помещик. С точки зрения Пушкина 1824 г. – это действительно абсурд, и, насмехаясь над оппонентами, он называет героев, подлостью выпадающих из стилистики «высокой» поэмы. Но с точки зрения Пушкина 1830 г. – это как раз то, чем он сейчас занят. Ю. Н. Тынянов пишет по поводу заметки Пушкина о «Цыганах»: «„Помещик“ и „чиновник“ еще впереди»[965]. В 1824 г. они действительно были впереди, а осенью 1830 г. у Пушкина появляются герои – чиновники разных классов и помещики. Примеры здесь многочисленные. Достаточно указать на рассказчиков и героев «Повестей Белкина», где названы и действуют титулярный советник (9‐й класс), подполковник (7‐й класс), поручик (12‐й класс), прапорщик (14‐й класс), коллежский регистратор (14‐й класс), коллежский советник (6‐й класс) и т. д. Пушкин делает это демонстративно, понимая, что теперь именно этим он шокирует публику.
Случайно ли рядом с помещиком указан чиновник именно 8‐го класса? Эстетический смысл благородства, т. е. высоты, поэтичности, который используется Пушкиным в связи с предложением Рылеева сделать из Алеко «хоть кузнеца», заменяется социальным: благородный – т. е. дворянского происхождения. Помещик и чиновник 8‐го класса благороднее, ибо они – дворяне. Помещик – землевладелец-дворянин; чиновник 8‐го класса (коллежский асессор) – чин, дававший право на потомственное дворянство (ср. вариант заметки: «Всего бы лучше сделать из него дворянина, чиновника, а не цыгана»[966]. Отсюда и конкретизация, возникшая в процессе работы над заметкой: не просто чиновник, но чиновник 8‐го класса. Для Пушкина же обращение к новому герою (помещику и чиновнику) сопрягалось и с поисками морального благородства – нравственности. Отсюда поиск героев среди мелких чиновников, рассуждение о чине в «Станционном смотрителе» и ироническое обыгрывание своей позиции, в наибольшей степени сказавшееся в поэме «Езерский» (1832): «С усмешкой скажет критик мой: / „Куда завидного героя / Избрали вы! Кто ваш герой? / – А что? Коллежский регистратор“»[967]. И дело здесь не только в том, что коллежский регистратор – последний, 14‐й чин в «Табели о рангах»; дело в появлении такого героя в произведении высокого жанра – поэме. Явно с отсылкой к полемике по поводу «Цыган» Пушкин там же, в «Езерском», пишет: «<…> Имел я право / Избрать соседа моего / В герои повести смиренной, / Хоть человек он не военной, / не [второклассный] Д<он> Жуан, / Не демон – даже не цыган…»[968].
В 1824 г. Пушкин вводил в поэму святочного и шутовского персонажа интермедий, меняя при этом его прежнее значение, и читатели не понимали его. В 1830 г. Пушкин пишет о помещиках и чиновниках, и критика встречает таких героев холодно и настороженно. Тем самым ирония снималась и превращалась в серьезное и весьма актуальное для Пушкина этого периода утверждение. Получалось высказывание, которое читается в двойном ключе: ироническое по отношению к оппонентам и вполне серьезное – для себя, что подтверждается последней фразой: «В таком случае, правда, не было бы и всей поэмы, ma tanto meglio».
Наряду с освоением новых героев (помещика и чиновника) Пушкин обращается к уже отработанным жанрам: сентиментальной и романтической повести, анекдотам, «полусправедливой повести» и т. п. Об этом этапе эволюции пушкинского творчества много писалось (В. В. Гиппиус[969], В. Э. Вацуро[970], Л. С. Сидяков[971]). Но «восстановление прежних литературных форм в правах эстетического гражданства»[972] выходит далеко за пределы сюжетных схем романтической и сентиментальной литературы. «Права эстетического гражданства» получают в этот период и жанры низового демократического искусства. Так, «Метель» и «Домик в Коломне» ориентированы на жанр святочного рассказа[973] «Гробовщик», который обычно соотносится с серией новелл о добродетельном ремесленнике, одновременно с этим проецируется и на комические сцены демократической драматургии, в которой персонаж-гробовщик («могилник», «гробокопатель») не редок и, видимо, связан с календарной традицией игр «в покойника» и «страшным» святочным рассказом о гробах, покойниках, кладбищах и т. п. Основой первой стихотворной сказки «О попе и работнике его Балде», написанной 13 сентября 1830 г., послужила русская народная сказка, записанная Пушкиным в Михайловском.
Происходит новое смещение, но теперь уже не за счет обновления установившихся жанров, а за счет реабилитации старых и ввода элементов поэтики жанров демократического искусства и народного творчества. Литературная эволюция делает новый виток. Пушкин формулирует это в следующем высказывании: «В зрелой словесности приходит время, когда умы, наскуча старыми произведениями искусства, ограниченным кругом языка условного, избранного, обращаются к свежим вымыслам народным и к странному просторечию, сначала презренному»[974]. В неоконченной статье 1828 г., из которой взята эта цитата, Пушкин говорит прежде всего об обновлении языка. Задачу обновления героя и жанра он решил несколько лет спустя в Болдине. «Опровержение на критику» превратилось в определение своего творческого пути.
СВЯТОЧНЫЙ БУМ, ИЛИ ПРАЗДНИЧНАЯ ПОВИННОСТЬ РУССКИХ БЕЛЛЕТРИСТОВ
Подавляющее большинство русских святочных произведений было создано в конце XIX – начале XX века. Почти каждая газета этого времени, столичная и провинциальная, почти каждый журнал не только считали необходимым напечатать на святках приуроченный к ним рассказ (а чаще всего – серию таких рассказов), но и помещали в праздничных номерах подборку материалов, связанных с рождественской, святочной и новогодней тематикой, – стихотворения, сценки, фельетоны, очерки, исторические заметки, перепечатки статей из газет, вышедших в тот же день сто лет назад, и т. д. и т. п.