[1185], причем словесные формулы в данном ритуале воспринимаются как дары.
В русской нетрадиционной, «городской» культуре обычай исполнения и преподнесения стихов в праздничные дни ведет свое начало с XVII в. Его зачинателями, видимо, следует признать Симеона Полоцкого и поэтов его школы, восходящей к польской (и шире – католической) традиции. Сборник Симеона Полоцкого «Рифмологион» включает приветственные стихи «на случай», в том числе и поздравительные тексты, написанные не от имени самого автора, а от имени другого лица, которое и должно было зачитывать и вручать поздравительный текст. «Он писал и для „ближних людей“ государя <…>, – замечает о Симеоне Полоцком А. М. Панченко. – Причем все эти лица были не только адресатами, не только слушателями его „приветств“, но и исполнителями…»[1186] Многие из этих «приветств», «согласно педагогическим установкам силлабиков», составлялись для произнесения «юными отроками боярских и дворянских родов», дабы приучить их к новой словесной культуре[1187]. Тогда же, в XVII в., был выработан и ритуал одаривания этими текстами, которые тщательно переписывались на специальной бумаге и художественно оформлялись. В торжественный момент одаривания адресант декламировал стихотворение наизусть и вручал переписанный текст адресату.
Тексты «на случай», среди которых значительную часть составляли поздравительные и комплиментарные, широко известны и в практике русской стихотворной культуры XVIII в. К ним могут быть причислены и похвальные оды (которые, как известно, сочинялись придворными поэтами на разные торжественные случаи, зачитывались и вручались императрицам), и другие поздравительные тексты. Когда этот обычай стал охватывать частную жизнь русского образованного общества, точно неизвестно. О его существовании в 40‐х годах XVIII в. свидетельствует эпизод из мемуаров А. Т. Болотова, в котором адресантом поздравительного текста является ребенок. Болотов рассказывает, как его учитель-немец понудил его переписать по-немецки послание к Новому году: «Перед приближением нового года вздумалось учителю моему сочинить поздравительное письмо родителю моему от имени моего с новым годом, и заставил его меня переписать на белой бумаге с золотым обрезом. <…> Бумага сия почитаема была власно как некакою святостию, и я трепетал». При этом учитель маленького Андрюши Болотова сделал и русский перевод своего опуса, по словам мемуариста, «наиглупейший и вздорнейший» и содержащий «такую нескладную галиматью, чтоб тому довольно нахохотаться было не можно»[1188]. В данном случае автором «поздравительного письма» являлся не ребенок, а его учитель, т. е. взрослый человек. Сам же текст, судя по всему, был прозаический. Задача ребенка состояла в том, чтобы аккуратно переписать его, торжественно прочитать и вручить отцу.
Первые стихотворные сборники детских поздравительных стихотворений датируются началом XIX в. Жанровая и интенциональная принадлежность этих текстов дается в названиях: «Поздравление», «Приветствие», «Привет», «Письмо» или просто – «Стихи» или «Акростих». Встречаются и более изысканные жанровые определения, как, например, «Букет», которое метонимически переносило на название преподносившийся одновременно с текстом в качестве подарка букет цветов.
Обрядовым контекстом (или поводом) для одаривания стихотворением служили дни Великих праздников (Рождества и Пасхи), что также отражалось на названии («в день Рождества Христова», «с праздником Рождества Христова», «на праздник Воскресенья Христова», «в день Святой Пасхи»), именины и дни рождения («в день ее рождения», «в день имянин ея», «в день его ангела») и т. п. Адресатами, по преимуществу, бывали родители дарителя («маменьке», «папеньке», «родительнице», «к родителю») или крестные отец и мать («маменьке крестной», «милому крестному папеньке»). Порой в названиях указывались и сами адресанты: «приветствие сестрицы», «букет пятилетней Полиньки», «от маленькой Саши», «от Пашиньки», «от сына», «от дочери», «от детей», «от сына или дочери».
В отличие от народной традиции, в образованной среде благопожелательный текст исполнялся личностью, принадлежащей к той же социальной среде, что и адресат послания. Деление социума в процессе одаривания происходило по принципу не «свой – чужой» (что характерно для традиционной культуры), а «ребенок – взрослый». Поведенческая часть ритуала вручения послания иллюстрируется в сборниках либо вербально, как бы предлагая вариант ритуального сценария («Маленькая Сашенька с цветочком в руках входит в кабинет к своему папаше, целует у него руку и радостно говорит…»[1189]), после чего следует поздравительный текст, либо изобразительно, в виде картинки, на одной из которых нарисован мальчик, держащий в руках цветок и направляющийся в комнату родителей[1190].
Тексты стихов содержат устойчивые функциональные формулы. Так, в зачине обычно выражается непреодолимое желание или страстная решимость ребенка высказаться по поводу волнующего их события:
В день ваших имянин и я
хочу теперь сказать два слова:
Хоть я и робкое дитя,
Но я для вас на все готова![1191]
И я хочу, папаша милый,
В день ангела поздравить вас,
И сердца пламенною силой
За вас молиться каждый час![1192]
В день ваших имянин пред вами
Решилась радостно предстать,
Чтоб вам хоть краткими словами,
Желанья сердца рассказать[1193].
Нередко малолетний даритель высказывает сомнение в самой возможности выразить словами переполняющие его чувства, что находит отражение в риторических вопросах:
В день ваших имянин, о милая мамаша!
Чего могу вам пожелать? <…>
Чего ж, о милая мамаша,
Могу теперь вам пожелать?[1194]
Он, как бы осознавая свою неполноценность в сфере словесного оформления переживаний, сокрушается по этому поводу:
Какой привет, о друг мой милый,
Теперь могу тебе сказать?
И где же взять мне столько силы,
Чтоб чувства сердца рассказать?[1195]
Поскольку «чувства сердца» ребенку «рассказать» пока еще очень трудно (если в принципе возможно), стихи характеризуются повышенной экзальтацией, причем особо акцентируется тема языковой беспомощности маленького автора:
Когда я Новый год встречаю,
Хотела б словом передать
Все то, что сердцем сохраняю,
Чего не в силах умолчать.
Но где же взять мне слов понятных?
Ведь я еще теперь дитя —
И много мыслей благодатных
Ношу безмолвно в сердце я[1196].
Адресант, ссылаясь на свою незрелость и «малые года», сокрушается, что он бессилен в выражении своих чувств к родителям:
Я мал и молод, нет во мне
Ни дара, ни искусства,
Чтоб мог я выразить вполне
Мои признательные чувства[1198];
Когда б я, мама, жил подоле,
И знал немного бы поболе,
Я долго ждать бы не заставил
И вам Христа тотчас прославил…[1199]
Непременным ритуальным элементом детских поздравительных стихотворений являются пожелания вечного счастья и радости:
Желаю видеть вас я вечно
С улыбкой счастья на устах,
И голос радости сердечной
Мне замечать у вас в словах.
И чтоб вы вечно выражали
Одно блаженство светлых дней,
И к нам по-прежнему дышали
Любовью чистою своей[1200].
Эти пожелания высказываются как в повелительной, так и в побудительной формах:
Живите ж в счастьи много лет,
Для моего живите счастья…[1201]
Чтоб жизнь под кровом вам небесным, —
Была отрадою одной,
И чтоб вам с папенькой любезным
Не расставаться бы со мной <…>
Чтоб вам всегда, премилой нашей,
Пить радость жизни полной чашей,
И сто прожив на свете лет,
Не знать по слуху даже бед[1202].
В народной традиции основным содержанием благопожеланий обычно является набор благ, по преимуществу материальных (хотя, конечно, пожелание здоровья всегда стоит на первом месте). В детских поздравительных стихотворениях тема здоровья развивается в метафорических образах цветения:
Чтоб ваша жизнь, как летний этот цвет,
Цвела, не ведая несчастий[1203];
О, цветите, друг наш нежный!