Провинция как культурный феномен стала объектом родительских статей, сборников, организуемых и посещаемых ими конференций[1710]. Несколько раз обсуждался возможный переезд нашей семьи из Эстонии в Россию: в разное время в качестве вариантов фигурировали Псков, кажется Новгород, точно Новосибирск, Москва. Не сложилось по чисто техническим причинам: родители не смогли найти тогда в этих городах необходимых им двух преподавательских мест в местных вузах. Тем временем родители организовывали конференции по месту своей работы – в Таллиннском пединституте. На эти конференции съезжался весь цвет не только столичной, но и провинциальной (в лучшем смысле этого слова) интеллигенции; филолог Вячеслав Сапогов (Кострома – Череповец – Псков) был из их числа. На похоронах умерших друзей, коллег, учителей мама считала своим долгом произнести речь об умершем. Она говорила, что иногда на прощаниях возникает неловкая пауза: никто еще не готов начать говорить. Тогда она собиралась с духом и начинала первая. Это, по ее убеждению, было абсолютно необходимым – обращать память в слова, хранить и передавать ее. Мама откликалась и на сборники памяти коллег; статья о Сапогове была напечатана в двух сборниках его памяти.
В своей зарисовке о Сапогове мама поэтично описывает фрески Новгородской Софии: на них она встречается со святыми Константином и Еленой (маминой святой) – Сапогов «дарит» ей эту встречу, – такой магический реализм. Мама не была религиозным человеком, но в доме у нас были старинные книги на церковнославянском, которые мама привезла когда-то из археографической экспедиции, была Библия (в то время – труднодоступная, практически запрещенная книга), альбомы с репродукциями русских икон. Помню, как в моем детстве мама листала со мной эти альбомы – мне было тогда три-четыре года, – комментировала, рассказывала про изображенных персонажей: Георгий убивал змея копьем, Богородицы держали на руках младенцев, Христос сходил во ад, парили на крыльях ангелы. Во всех городах, куда мы ездили, мы ходили смотреть церкви – в те времена (1970–1980‐е) в основном закрытые, часто разрушенные, в плачевном состоянии, но идти было надо. У родителей всегда было глубокое уважение к русской религиозной культуре, к ее традициям. Однажды на фольклорной практике в Новгородской области мы с папой и небольшой группой студентов отправились за много километров от места нашего заселения искать разрушенный Рдейский Успенский монастырь, потерялись в лесу и чуть не увязли в болоте. Карт никаких не было. Монастырь так и не нашли, чудом выбрались. Недавно я погуглила Рдейский монастырь: оказалось, что летом к нему дороги нет, болото полностью поглотило ее. Энтузиасты-краеведы ездят туда только зимой, когда болото замерзает – это единственный способ туда попасть.
Совершенно особенный период начался в жизни нашей семьи, когда в 1984 г. мой младший брат Сергей в возрасте девяти лет начал петь в таллиннском хоре мальчиков «Кантилена». В истории нашей семьи с музыкой все было непросто: музыке никогда никого в детстве не учили – ни бабушку, ни деда, ни маму, ни ее сестер, ни меня. Считалось, что мы немузыкальны, так что нечего попусту тратить время и нервы. Вместе с тем бабушка Вера была настоящей меломанкой: еще в юности в Ростове-на-Дону она постоянно ходила с подругами на концерты; в воспоминаниях она пишет: «Наверное, в 1924 г. в помещении кинотеатра „Солей“ был дневной симфонический концерт. Исполняли 9-ю симфонию Бетховена. Я раньше не бывала на симфонических концертах. Впервые слушать концерт, да еще 9-ю симфонию, было, конечно, трудно. Помню, я очень устала, разболелась голова. Но концерты продолжались, теперь в Доме офицеров, и понемногу я привыкла и уж не пропускала концертов, а были они два раза в неделю. Кроме того, приезжало много гастролеров. Слушали тогда молодых Д. Ойстраха, Л. Оборина, Э. Гилельса, певцов. Летом в Городском саду на открытой эстраде симфонические концерты были ежедневные. Мы ходили очень часто, даже по воскресеньям, нажарившись и накупавшись на Дону».
В годы войны и жизни на опытных станциях ВИРа бабушке особенно не удавалось слушать живую музыку, но после переезда семьи в Таллинн в 1952 г. она начала ходить в театры и филармонию по нескольку раз в неделю: покупала абонементы и не пропускала ни одного важного концерта, ни одного знаменитого имени – а в Таллинн тогда приезжали выступать все звезды. Конечно, трех своих дочерей бабушка тоже хотела приобщить к музыке. Девочкам покупали абонементы в филармонию, водили их на популярные лекции музыковеда Л. А. Энтелиса, приезжавшего из Ленинграда, в доме была обширная коллекция грампластинок. Тем не менее в годы молодости мама как будто на время отошла от музыки: не помню, чтобы она ходила на концерты или слушала пластинки с записями музыкальной классики. И вот в нашей семье появился человек со слухом и голосом – мой брат. Точно не помню, как мама узнала о хоре мальчиков «Кантилена», но с тех пор наша жизнь изменилась. Мама была в восхищении от той серьезной работы, которую проделывал со своими подопечными руководитель хора, Лев Дмитриевич Гусев. Она была настолько впечатлена работой хора, что, будучи опытным лектором, согласилась (или даже вызвалась?) представлять хор и объявлять номера во время выступлений, что она делала неоднократно. Особенно мама любила, когда мальчики исполняли написанную в середине XVIII в. кантату Джованни Перголези «Stabat Mater» на стихи итальянского монаха-францисканца Якопоне да Тодди о страданиях Девы Марии во время распятия ее сына Иисуса. В годы застоя в советской Эстонии из ангельских голосов младших и средних школьников складывалась высокая духовная музыка – и мама принимала это как чудо. Очерк мамы о Льве Дмитриевиче – дань тому периоду и той радости, которую подарил ей Гусев, заново открыв ей наслаждение музыкой.
Последний текст в мемуарном разделе – о М. Л. Гаспарове – закономерно написан в жанре его «записей и выписок»[1711]. Михаил Леонович неоднократно приезжал к нам в Таллинн для участия в организуемых родителями филологических конференциях. Помню, как мама показала мне, школьнице, Гаспарова в коридоре в перерыве между секциями докладов и кратко резюмировала: «Это – гений». Родители издали потом книгу Гаспарова «Русский стих»[1712] в своем институтском издательстве: в Эстонии, хоть и с ухищрениями (с подзаголовком «учебный материал по литературоведению»), все же легче было издать многие не приветствовавшиеся в России книги. Мама давала мне читать переводы Михаила Леоновича с латыни и древнегреческого – «Письма с Понта» Овидия, Эзопа, Светония в «Литпамятниках». Мама безмерно уважала лингвистов, знавших древние языки – участников Тартуских летних школ москвичей В. В. Иванова, В. Н. Топорова, Т. Я. Елизаренкову, М. И. и Ю. К. Лекомцевых, О. Ф. Волкову. Помимо выученного ею старославянского, в 1968 г. она непродолжительное время занималась санскритом с тартуским буддологом Линнартом Мяллем; сохранились ее тетрадки с аккуратно выведенной санскритской вязью: «Два царя в город входят». Мама жаловалась, что ей не хватает в работе латыни, древнегреческого, и очень хотела, чтобы я училась на классическом отделении. Туда меня и отдали учиться после школы, несмотря на мое желание учиться в любимом с детства Тарту (куда я все равно в результате начала сбегать при первом удобном случае, так что классика из меня не вышло). Этот мамин пиетет перед изучением античной классики во многом определялся именно влиянием Гаспарова, восхищением его трудами как ученого и переводчика. Сам склад ума Михаила Леоновича, его знаменитые философские сентенции вызывали у мамы восторг и удивление.
Пожалуй, последнее, что остается добавить, – это кому мама рассказывала свои истории, для кого писала, кому хотела передать информацию, коды, память. Мама всегда с неподдельным, искренним интересом относилась к людям – знакомым и еще незнакомым, родным и друзьям, коллегам и ученикам. Она была предельно демократичной: с удовольствием беседовала с самыми разными людьми на улице, в магазине, в транспорте – выслушивала их истории и рассказывала им свои. Выкупала в издательстве и раздаривала свои книги об имени Светлана продавщицам и парикмахершам – носительницам этого имени. Мама специально работала над тем, чтобы все, что она пишет, было написано таким языком, который будет понятен всем, чтобы свободе коммуникации ничто не мешало. Вне зависимости от каких-либо конвенций и отличий, она приглашала людей к диалогу. В собранных здесь текстах-отрывках мама расскажет вам несколько историй о разных моментах своей долгой, трудной и счастливой жизни – своими словами, своим голосом.
БУДНИ И ПРАЗДНИКИ МОЛОДОЙ РОСТОВЧАНКИ(1920‐Е – НАЧАЛО 1930‐Х ГГ.)
Героиня этого очерка – моя мать, Вера Дмитриевна Фоменко (1908–1995). Место его действия – Ростов-на-Дону и Нахичевань-на-Дону, прилегавший к Ростову городок, основанный в 1778 г. переселенными сюда по указу Екатерины II крымскими армянами; в 1928 г. превращен в Пролетарский район Ростова. Время действия (1925–1933 гг.) определяется биографическими обстоятельствами: в 1925 г. мать закончила среднюю школу и вскоре поступила на службу; в 1933 г. уехала из Ростова в Сухум. Использованный материал – многократно, в течение многих лет, слышанные мною рассказы бабушки и матери, а также мемуары, написанные матерью за несколько лет до смерти.
Цель очерка – попытка описать и осмыслить повседневную жизнь девушки среднего слоя горожан, которая проходила в одном из крупнейших южных центров страны в эпоху нэпа и первой пятилетки – работу, занятия, общение, увлечения, формирование вкусов, предпочтений, досуг и т. п.
Но сначала несколько слов о родителях и семье. Мой дед, сын украинского крестьянина-середняка, закончил сельскую школу и, отказавшись в пользу сестер от своего надела земли, начал самостоятельную трудовую жизнь. До революции служил техническим управляющим на спиртоводочных заводах, в советское время работал бухгалтером в разных учреждениях Ростова. Бабушка – дочь сельского дьякона и купеческой дочери, оставшись в шесть лет сиротой, была отдана в духовное училище при женском монастыре под Киевом, закончив которое, поступила на учительские курсы и затем два года преподавала в сельской школе на Украине. После замужества не работала. Они поженились в 1907 г. Через год у них родилась дочь, а еще через три года – сын.